СКАЗАНИЕ ОБ УРАЛЕ
Из башкирского эпоса
в переводе Айдара Хусаинова
пересказал в стихах Анри Волохонский
Глава 1. Сыновья
В начале была только вечная мгла,
Впитать в себя свет она не могла.
В той мгле обитал некий старик
По имени звать его Янберды —
Янберды и без бороды,
То есть Ян-борода или Я-Борода,
С супругою Яникой,
С женой Я-никитою, Я-никой
Я Никой – на вид никакой.
И сказал тогда Я Борода:
Ой же ты, жена моя, супруга Ника!
Давай пойдем, плясать пойдем,
Танцевать пойдем – сыновей заведем!
Спляшем, сударыня, станцуем вдвоем,
Пару-двух-двоих сыновей заведем!
И завели они двоих сыновей:
Первый сын, старший – Хвалын Касп,
Второй сын, младший, молодой – Урал.
Хвалын Касп молоко расплескал,
Молодой Урал всех громче орал.
Глава 2. Пиявки
Вот идет домой Борода с женой,
Гонят стадо пиявок перед собой.
Те пиявки у всех, кого встретят, кровь сосут,
Кровь сосут и домой несут,
Наполняют кровью дом до самой крыши,
Вьются, вьются пиявки у самых ног.
Борода с женой приходит домой.
Входит в дом жена с Бородой,
Садится за стол жена с Бородой,
Сидит за столом жена с Бородой,
А дети их под столом сидят,
А родители из пиявок кровь едят.
Хвалын Касп говорит: Дай!
Борода говорит: Не дам!
А Урал орет: Не бери!
А Никита – та мать молчит молчком,
Только кормит-поит сыновей молочком.
И ушел опять Борода с женой,
И опять ушла жена с Бородой.
Ходят вокруг волки – скалятся,
Ходит мимо рядом лев – ухмыляется,
Ходит около там огромный слон с хоботом,
С рогом носорог, бегемот и осел.
Возвращается Борода с большою стаей пиявок.
В чашу кровь быстро они наливают.
Говорит Борода им: Идите, гуляйте,
А как есть захочу – назад ступайте!
Тем временем Хвалын Касп к чаше припал
И огромный глоток из нее отхлебал.
Глядит Борода в ту чашу, где кровь:
Кто, – говорит, – отпивал из моей плошки вновь?
Хвалын Касп молчит, и Урал молчит,
Но язык у того весь в крови торчит,
Между черных губ запечен язык,
Зубы желтые стоят друг другу встык.
— Вам пора бы молоком питаться,
А зачем пить было кровь пытаться?
Стал Борода обоих лупить:
Нечего чужую кровь пить!
Лучше бы своей вам охотой жить!
Легче вам мясо на ветру сушить!
Было бы шкуру в тулуп перешить!
Слаще вам кишки поперек потрошить!
Лупит – мается,
Не унимается.
Ах! Борода!
Ох! Борода!
Ух! Борода!
Эх, Борода!
Борода, Борода…
Ну, прощай, Борода.
Больно дерется старый Борода,
Видно, в лес уйти им пришла пора.
И пошли они в лес,
Куда сам не влез.
Глава 3. Лебедь-дочь
Вот идут они в лес,
Куда сам не влез.
Кругом подымается бор густой,
Идет перед ними путь простой,
Прямо идет дорога мимо кустов, мимо пней, мимо ям,
А кругом стоит лес, не влез в который сам.
А за лесом лежит широкое поле,
Широкая, просто вольная воля,
Все шире разливается степь полевая,
Да двоится дорога, пути поливая.
Идут вперед. Перед ними гриб Бабы:
Нет куда вам идти, обоим двоим вам куда бы!
Счастья ради найти поискать бобы бы,
Если б можно бо – бы, да кабы вы бы бы!
Направо пойдешь – ничего не найдешь,
И налево пойдешь – ничего не возьмешь,
не поймешь,
не поймаешь
и не принесешь, –
Баба-гриб говорит им слова таковые.
Да, но только кто же из них своя голова у выи?
Стали братья метать жеребьем стрелы из лука,
Кому направо, кому налево – разлука,
Наметали они целую тучу стрел в тучу,
И вдруг оттуда, где гуща стеснилась в кучу,
Валится с грохотом в птицу продернутая змея:
Здравствуйте, – говорит, – Дочь-лебедь я!
А сама-то красавица, вся из белого злата,
Глаз – алмаз, а хвост с шеей из серебра-то,
А крыла-то у нее из малахита,
Грудь с животом драгоценною медью подбита —
Нет прекрасней ее ни птиц, ни змей.
Ни даже ящериц летучих, ей-ей.
Давай изжарим, да и съедим ее, —
Говорит Хвалын Касп. – Это для нас самое необходимое.
Нет! – заорал Урал. – Нет!
Пусть дочь вернется к родителям, а не на тот свет!
На том свете, говорят, пути тяжелые,
На том свете, говорят, все люди голые,
Говорят, говорят, только бесы рьяные,
А птицы, змеи да зверье валяются пьяные!
Услыхала Лебедь-дочь, о чем у них спор,
Да и прочь, направо-домой, во весь опор.
Говорит Хвалын Касп: Я за ней пойду.
Где приляжет, там и найду.
А ты, брат, иди себе дороженькой левой.
И пошли они: тот сам по себе, а этот – следом за девой.
Глава 4. Урал дерется с быком
Вот пошел Урал левой дорогой,
И пришел Урал куда-то там понемногу.
Видит город Урал за стеною высокой,
А народ кругом бедный, обиженный, кривобокий,
Какой-то угнетенный – на лицах срам,
А окна сами падают с рам,
Словно кто неживой наплевал им в душу,
Или съесть недоел надоел им грушу,
Или навалил, наварил им гречу.
Хотел Урал обратиться к ним с возвышенной речью,
Но только он начал, как видит – что ж?
Топорщась, словно гигантский еж,
Шестнадцать инвалидов на носилках
Несут повелителя с мощным затылком.
Затылок тот весь в сверкающих складках,
Сам – смотрит в рот и глядит несладко,
Руки как у слона,
Ноги – два носорога,
Белым жиром полна
Сала его берлога,
Уши как у осла,
Нос – хобот висячий,
Завивается, словно хвост поросячий,
А глаза – пруды.
Где не бывает воды.
А инвалиды те – великаны громадные,
Никакими подарками не обрадованные.
И рот отворяет правитель Катило
(Слово его на всех накатило),
И говорит повелитель:
Кто выйдет с быком моим биться, воитель,
Буде будет он победитель,
Тому за знатный удар
Знатную пленницу в дар
Дам там,
А не победит – пусть катится ко всем чертям!
Ха-ха-ха! Кто поймает Катилу на слове? —
А все черти его уже наготове:
Стоят и ждут, что он им приготовит.И четырьмя копытами
Мерно
Мощный выходит рогами вперед недобитый
Чрезмерно
Черный бык,
Меж губ белый клык,
Опасный зуб
Меж хищных зубов,
Словно дуб
Посреди дубов,
Словно пень между пней, пламенем оскаленных.
И пали все. Но среди поваленных
Не было только Урала,
Смелость которого вверх стоять простирала.
И бык мычит полувнятной речью:
Кто тут судьбу человечью
Решил испытать предо мною, Быком…
Но бьет Урал по рогам кулаком —
И падает бык,
Из зубов выпадает клык,
Раздваиваются, расщепляются в щепки копыта,
И из ноздрей уж не огонь, а копоть.
Ну что же? Где знатная пленница? –
Спрашивает Урал правящего поленинца
Катилу. Но тот молчит смущен в голове.
Ответ его последует в следующей главе.
Глава 5. Змеи
Отвечает Катило взором несладкий,
Многие на затылке наморщив складки:
Есть за границей Республика Змей.
Змеиный Монарх правит над ней,
Уж Ужасный,
Змей Триглавый и Семиглавый,
Дракон Анаконд – его имя,
Больше тебе ничего не скажу, но с ними,
Там, и живет твоя знатная пленница —
Кому нужна она, тот не поленится!
Такие слова провещал правящий недовольный Катило.
Тут инвалиды его подхватили
И покатили
Назад, но правитель, само коварство,
Змею-Стрелу стрелой посылает в Змеиное Государство
С письмом, где стояло:
Союзникам-Змеям.
Настоящим Вам сообщить имеем
О предстоящем
Грозном и неподходящем.
Быка, что поддерживал весь мой дом,
Урал поразил по рогам кулаком
Да свернул кульком,
Поразил его кулаком по рогам,
И схватила быка судорога,
Поразил по рогам кулаком его
И свалил, сшиб и сбил в куль и в ком его!
Видно, удача моя укатила.
А он едет к вам.
Правитель Катило.
И летит стрелою Змея-Стрела
И Полозу письмо отдала:
Передай, – говорит, – самому
Дракону Триглавому, прямо ему.
И пополз Полосатый Полоз,
Поклонился он ему в пояс,
А сидит по шею Ужасный Уж
Как на троне в одной из луж.
Уж Ужасный письмо читает,
Уж Ужасный совет созывает.
На совет идут могучие гады
Посоветовать умное рады.
Первым ползет Змей Змеехвостый —
Ухватить его за хвост непросто.
Сзади следует Хвост Змеевидный —
Вид у него вполне безобидный.
А за ними, сам величавый,
Важно тащится Змей Змееглавый,
Чуть поодаль – Псоглавый Удав.
Узкоротый за ним Щитоглав,
Следом следует Жарарака,
Та, что жарит вареного рака…
Вон Змея Куроед Многозубая —
Нелегко избежать многих зуб ея,
Килехвостая Косоглазая
Тоже следует Змея сразу за ней,
Да еще Итальянская Мамба —
Показать бы ей сразу всех мам бы!
Сзади – кто же там? – Стройный Микроцефал.
Он поднялся и снова под Цефу упал.
А Цепные Змеи сидят на цепях.
Словно псы цепные лают, сипя.
Все наполнено визгом и свистом,
Воем, тявканьем и шипом нечистым.
Мы же эти покинем пока развлечения
Хвалын Каспова для приключения.
Глава 6. Дорога к стране птиц
Быстро летит Лебедь на крылах малахитовых,
С животом и с грудью медью подбитовых,
Медленно катится Касп Хвалун,
Катится, катится как валун.
И кружится кругом, все кружит непонятное,
Будто небо глубокое, необъятное,
Глубже чем море его синева,
Зеленее травы зеленеет трава.
Лебедь даже нигде не ложится,
Чтоб отдыхая нигде не кружиться,
Но кружится вокруг нее земля, и камни
Тоже кружатся, вторя, что там не
Там не, там не, там не не там,
Глухо хулы повторяет тамтам,
Снова его из него возвращая,
Отвечая как бы на вопрошание «чья я?»,
И опять-таки их же назад вращая, вещая,
Вновь таким же вопросом врачуя,
Столь продолжительно уже не врать чуя.
За этим малопонятным вращеньем
Последовало нижеследующее превращенье:
Время начало следовать вбок,
То есть назад, но не прямо, а поперек.
С тем прекратилось и всех старенье —
У птиц заблистало оперенье,
У тварей земных засверкали глаза,
В медь изумрудно-бронзовая бирюза
Блеснула пронзительнее алмазов из копей.
Зеленые листья развернулись из копий.
Рудою железа стал бывший кинжал,
Но этого Хвалын Касп и не воображал:
У него стали выпадать молочные зубы.
Он уже и соображать мог ни в зуб бы —
Сущий младенец шествует ножками
Да поигрывает вилками, ложками и ножиками.
Через некоторое – как ни назвать той стихии,
Может быть «время» – внешние формы сделались тихие,
Все они приняли облик яйца
И принялись зреть в ожиданье конца.
То есть ту с нашей зрения точки,
А со своей – не убудет ни строчки,
Если сказать: «в ожиданье начала»
Для того, скажем, чтоб лучше звучало.
Прозревая впереди подобное прошлое,
Созревая и зрея, чихая и кашляя,
Начало пребывало насиженной птицей под ним,
А птица-лебядь все кружила над ним,
Над головою в яйце Касп Хвалына —
Пол белена, половина полынна,
Лебединою песней оглашая овраг:
Ты в шелухе! Попался, о враг!
Нет, не уйдешь! Тут твое место!
Есть тебе есть скорлупу повсеместно
И повседневно! Сиди в ней, учась!
За этим последует еще одна часть,
Но ей будет предшествовать следующее…
Впрочем, отложим ввиду несведущих.
Глава 7. Шип и свист
Прямо идет ко змеям Урал.
Самое время кричать ура!
Бежать не летит он, он смело шагает,
Решительно двигается большими шагами.
Его шагание обещает многое,
Рук ног полагание возвещает убогое.
Вдруг слышит: шипят. Неужели уже?
Но говорить? Не с кем. С ними – ниже.
Тут все же к нему обращается словно бы кто-то:
Стой! Отставить шагать! Эх, ты – пехота!
И пока он раздумывал про этот шип,
Послушаем, что Уж Ужасный прошиб.
А придумал он нижеследующее:
Оставляя в стороне природу последующего,
Змеям должно шипеть.
Хором всем зашипеть,
Едва лишь Урал в их страну пришагает.
К шагу этому змеи всегда прибегают:
При подозрениях,
В страхе, в затруднительных положениях
От них исходит одно лишь шипение.
Можно было лишиться ума от кошмарного звука шипения этого:
Все шипит, а на вид вроде нет никого,
Все попрятались: эфы, кобры, гадюки,
Жарараки, питоны попрятали ноги и руки,
Сами – в дыры и в норы, не видно и пят,
Вроде нет никого, а слышишь – шипят.
Только ш-ш-ш-ш-ш раздается, и слышно
Только это ш-ш-ш, а другого не слышно.
И тогда Урал
Как сверкающая молния – нет, не заорал,
А засвистал!
Свист объял всю змеиную территорию,
Где жили они, повторяя историю.
Руки-ноги у них поотсохли,
Уши у них пооглохли —
Все от Уралова свиста.
Как белая чистая истина
Этот свист над ними летал,
Когда Урал свистал.
Сам Ужасный Уж
Тут же лег на дно одной из луж —
Той, в которой он раньше сидел,
Раньше сидел, а теперь – не у дел.
Он оттуда шипит и булькает:
Может, я для тебя отпущу ль кого?
Подавай мне знатную пленницу! —
Говорит свистящий герой, —
А попробуешь подсунуть перечницу или пепельницу,
Я тотчас издам тут же свист второй!
Эй, Ложноногие Змеи, ведите ее мне сюда!
И ведут они ее к нему туда.
Глава 8. Дева-лошадь
Вот подводят пленницу знатную,
Внешне, надо сказать, презанятную:
Видом дйвица, а двоится,
Но четыре ноги у девицы.
Вместо ног рук у ней тоже четверка,
А там, где у иной твари хвоста отвертка,
Раздувается голубой сарафан
И волнуется словно седой океан.
И предстала она пред Уралом,
Свистом змей оглушившим, удалым.
Говорит она: Ну, садись,
Да верхом наверху держись.
Да сожми меня коленками покрепче,
А там – полетим, благо есть реп чем!
Знатная лошадь! – говорит Урал.
Хоть тебя я и не выбирал,
Но поглядим, как служить мне станешь:
Ладно – ходить, а летать не устанешь!
И взвились они тут же к тучам,
Помахав задом змеям могучим.
Змеи вновь зашипели по-прежнему,
Уподобясь прибою прибрежному.
Летят они небом широким,
А навстречу – сороки им.
От копыт ее по два крыла распростерты от каждого из,
Машут копыта, махают крылами, не обращаясь вниз,
А Урал только крепче колени сжимает,
Думает, а сам все понимает:
Что-то очень уж сильно трясет,
И куда это ее несет?
А она – все выше и дальше,
Ближе, ниже и небывальше.
Распростерлась под ними вселенная,
Разными созданьями населенная,
Подразумевается, что в птичьем обличье:
Всюду носятся лики птичьи —
Клювы, бороды, шпоры и гребни.
Не сгорел ни один на горе б ни.
Вон косматое солнце пылает —
Это филин дупло опаляет,
Вон летучий страус кружится,
А попробуй на него положиться,
Малых птах-воробьев ополченье подробное,
И так далее и тому подобное.
Вон вдали зеленеет что-то
И чернеет еще чего-то,
И алеет бронзовой медью,
И белеет белой медведью.
Ох, да это Сестра Умай!
И хватило у ней ума
Долетая досюда добраться…
Эй, там! Хватит! Пора спускаться!
И пошли они ниже и ниже,
А земля ближе, ближе и иже —
Вот она, родная почва!
Далее следует еще одна почта.
Глава девятая. Дальнейшая судьба яйца
А яйцо посреди степи
Все лежит, все растет, все зреет.
Бабой печь истопи, уступи,
А она не сумеет, не смеет.
А яйцо все растет и растет,
Благо почва его не трясет,
Хорошо, что его содержимое
Сохранилося, одержимое
Мыслью чувственной о пропитании –
Тут все дело было в его воспитании,
В его мнениях, привычных обычаях,
Предрассудках и иных неприличиях,
И кружится над этим яйцом
Дева-лебедь Умай молодец молодцом.
Яйцо-то стало гигантское,
Исполинское, великанское
И как море Хвалын Касп в нем технически
Подымает волну титанически,
И спускается прямо над ним
Брат Урал пленной птицей носим.
Хвалын Касп же в яйце покоится —
Вроде не о чем беспокоиться.
И яйцо его, словно кокос,
На покое ушло на покос,
В заскорузлое травостроение.
Даже змей отравное устроение
Никогда б не могло удержать его,
А должно б во все зубы ржать с него.
Так лежит, и яйцо с ним и иже,
А Урал все ближе и ближе.
– Здравствуй, добрая Сестрица Умай!
– Здравствуй, добрая Сестрица Ухай!
Обменялись сестры приветствиями,
Здравомысленными вопросоответствиями.
То Умай Ухай назовет,
То Ухай Умай позовет:
– Что, над яйцами так все и кружишь?
– А ты все с наездником дружишь?
– Да, – говорит, – дружу, дружу…
А та в ответ: Да, кружу, кружу,
Это же мой преследователь, мучитель!
– А тот – мой избавитель-спаситель!
Вон как весело воссел, сидит-трясет…
– Пусть же он же меня же спасет,
Как уже спас он же однажды,
Дело славное следует дважды! –
Отвечает Сестра Умай.
А герою – только ломай,
И берется он за подвиг третий.
Тише, взрослые, молчите, дети!
Глава 10. Дубина
Размахнулся Урал сплеча,
Полетел кулак от плеча,
По яйцу в скорлупу трахнул
Да сам же и ахнул,
А яйцо лишь знай покрякивает
Да так и лежит-подскакивает.
Тут пришел туда Ян-Берды,
Борода с бородой без бороды,
С женой Аникой, Никитою никакою —
Провожала она супруга с бородою,
И глядят они на уральское подвижничество,
Безответное хвалын-каспийское неподвижничество.
Тут Урал решил: Может, свистнуть?
Может треснуть она и отвиснуть,
Эта самая скорлупа-то:
Танцуют вилы, пляшет лопата.
Засвистал Урал что было сил.
Дальний лес ему заголосил,
Степь пустая ему отозвблася,
Словно бы с рассветом отоспблася,
И отдельные камни подпрыгнули,
И цветы всеми ножками дрыгнули.
А яйцо лежит-молчит, не подскакивает
И даже уже и не покрякивает.
Говорит тогда Ян-Берды-отец, говорит и Никита-мать:
Как же это яйцо-то ему не помять?
Не промять, не пронять, не прогнуть,
Не пролить, не прогнить, не перегнуть?
Не шипит оно, не слышно ни шороха
Из яйцевидного вороха.
Что поделаешь с этой турбиной?
Ну-ка, трахни, Урал! Бей дубиной!
Тут схватил Урал дубину под ку-ку кукушки
И хватил яйцо дубиной по макушке!
Треснуло дивное сооружение.
Несмотря на соображения
О его изначальной прочности,
Не устояло оно против дубинной точности,
Льется, бьет, сверкает – его ли распий с кем:
Хвалын Касп стал Морем Каспийским,
А Урал-герой
Стал Урал-горой.
