ЖИЗНЬ ПРЕКРАСНА
Вот уже два года я не сплю. Меня это совершенно не беспокоит. Пoначалу я не знал, чем заняться, но потом стал брать работу на дом и теперь составляю аудиторские отчеты для клиентов по ночам. Клиенты довольны. Шеф тоже. Довольна жена: моя зарплата увеличилась почти вдвое. Довольны и дети: каждый получил давно обещанный компьютер, и всей семьей мы съездили в «Дисней Уорлд» на целую неделю. В общем, все радуются жизни. Правда, применительно ко мне это утверждение будет не совсем верным. Дело в том, что два года назад я умер. Но об этом пока никто не знает. Даже жена.
Mне было уже тридцать, когда я поступил в университет, и на всем курсе я оказался чуть ли не самым старшим. Надо сказать, в плане академическом это совершенно не помогало. Правда, в отличие от большинства однокурсников, у меня имелся десятилетний опыт работы продавцом, но к бухгалтерской карьере опыт этот имел мало отношения. Не могу сказать, что испытывал особую тягу к учению, но и в торговле я для себя больших перспектив не видел. Да, за годы, проведенные в «Shoes ‘R Us», я поднялся до должности заместителя менеджера, но оставаться в этом бизнесе становилось все труднее. Я, может, и протянул бы на работе еще лет двадцать пять, но в пятьдесят уже не смог бы тягаться с молодыми ребятами, готовыми облизать ступню покупателю, чтоб легче запихнулась в ботинок. А для карьеры по административной линии нужен был, как ни крути, диплом. Без диплома в наше время никуда.
К тому же в своем возрасте я подумывал о женитьбе. Мы с Бетти встречались уже несколько лет, и пришло время определяться с этими отношениями. Девушка она была положительная, работала ассистенткой дантиста и явно заслуживала в мужья кого-нибудь получше, чем продавец обуви. Из доступных вариантов больше всего меня интересовал бухгалтерский учет: с цифрами я всегда себя чувствовал уверенно. Не прерывая работы в магазине, я мог бы закончить программу на степень бакалавра за четыре года, конечно, при условии, что брал бы классы и в летние семестры. Зато сразу после окончания можно было бы рассчитывать на гарантированную зарплату около сорока тысяч и не болела бы голова о комиссионных. Первое время мы бы снимали квартиру, можно даже односпальную. Года за два скопили бы неплохую сумму, чтобы внести задаток, и купили бы свой дом. Тут уже можно было бы и детей заводить.
Этот план я подробно изложил Бетти, и она со мной согласилась: да, поначалу придется тяжело работать, зато потом, когда мы встанем на ноги, будет чувство гордости за достигнутое. В общем, мы поженились, и все пошло по плану. Действительно, с утра учиться, а вечером подбирать туфли привередливым дамочкам – это настоящий вызов судьбе, но ведь, как говорили в фильме «Назад в будущее» (хороший фильм, мы с Бетти смотрели его два раза, все три серии), человек сам создает свое будущее, и никакая судьба тут ни при чем.
Диплом и лицензию я получил, но тут выяснилось, что на зарплату в районе сорока могут рассчитывать только те, кто попал в первые десять процентов студентов на курсе. В конце концов, после долгих поисков, мне удалось найти должность аудитора в тогда еще небольшой конторе «Pierson & Lockey». Платили там всего двадцать девять тысяч в год, но была возможность получить бонус. Чтобы скопить на задаток в течение двух лет, как мы запланировали, я работал сверхурочно и даже по выходным. Впрочем, по воскресеньям я старался отдыхать, насколько позволяла ситуация. Нужно было сходить в церковь, а иногда мы даже позволяли себе пообедать в воскресенье вечером в «Big Daddy’s» – там готовили изумительный стейк со сметанной подливой.
Дом мы все-таки купили, но на целый год позже, чем планировали. Зато купили именно то, что хотели: в спокойном пригородном районе, с тремя спальнями и гаражом на две машины. Правда, задаток мы смогли внести только в размере семи процентов, и финансирование пришлось брать на всю оставшуюся сумму. Но условия ипотеки были вполне приемлемые: фиксированные восемь процентов на тридцать лет.
Вскоре Бетти забеременела. Это событие мы восприняли очень серьезно: ходили вместе к врачу, делали сонограмму, которая-то и показала, что у нас будут близнецы-мальчики. К такому повороту событий мы, честно говоря, не были готовы. Конечно, мы не исключали возможности завести второго ребенка, но хотели сделать это года через три-четыре, не раньше. Двое детей – большая ответственность, и я понимал, что предстоит серьезный разговор с начальством о повышении зарплаты.
Роды прошли успешно. Я заснял всю процедуру на видеокамеру. Джек оказался больше похож на меня, а Джим – на Бетти. Их фотоснимки в тисненой серебряной рамочке я поставил на стол у себя в офисе, рядом с нашей свадебной фотографией. Шеф понимающе отнесся к моей семейной ситуации и с интересом просмотрел видео с родами. Правда, базовую зарплату поднял совсем не на ту сумму, как хотелось, но зато сверхурочные мне теперь оплачивали по повышенному тарифу. При том, что я работал в среднем по 70 часов в неделю, разница в доходе получалась ощутимая.
Дети росли, мы отдали их в детский сад, а это – дополнительные расходы. К тому же мы с женой решили купить себе по новому автомобилю: на старых ездить уже было неприлично. Кроме того, для семейных выездов – в парк или церковь – нам требовалась более вместительная машина, так что пришлось приобрести мини-вэн. Хороший отпуск мы все еще не могли себе позволить, хотя дети очень просились в «Дисней Уорлд», но однажды на четвертое июля съездили к родителям Бетти в Висконсин.
Когда дети пошли в школу, в нашей жизни произошло знаменательное событие: наконец-то я стал партнером в фирме. Это означало оклад в шестьдесят пять тысяч и самое главное – получение процента от доходов. Правда, проценты начинали идти не сразу, а через два года, но все равно я уже выходил на принципиально другой уровень и мог напрямую работать с корпоративными клиентами.
Через несколько месяцев мы купили новый дом – с бассейном, четырьмя спальнями и большим участком: старый давно уже стал для нас тесен. Дети теперь жили каждый в своей комнате. Естественно, расходы на жилье значительно возросли, и мне даже иногда приходилось работать по воскресеньям. Примерно тогда же и обнаружилась эта проблема с сердцем. Врач сказал, что гипертрофия была небольшая, но могла прогрессировать. Следуя его рекомендациям, я приобрел велотренажер и теперь каждое утро накручивал не меньше трех миль, а также стал следить за диетой.
Как сейчас помню, в тот день шел дождь. Я приехал на важную встречу с клиентом, запарковал свой «вольво» и вошел в офисное здание. Вот открылись двери лифта, я нажал кнопку последнего этажа, но лифт почему-то поехал вниз, хотя никаких этажей там уже не было; затем вдруг перевернулся, но я не падал. Я вообще не мог пошевелиться и все не понимал, почему же нет крови, если мне забили в спину этот ужасный тупой кол. И еще помню, что мой язык словно кто-то схватил изнутри чугунной рукой и потянул вниз, через аорту, к чему-то страшному, пульсирующему в глубине. Перед глазами замелькали не то люди, не то стены.
Затем все исчезло. Надолго. Навсегда. И это ничего казалось огромных, немыслимых размеров. При этом я ощущал его физически: и липкую меняющуюся форму, и даже запах, то ли клея, то ли селедки.
А потом вспыхнул какой-то свет и тут же погас. Вспыхнул еще раз и опять погас, и вспышки эти сопровождались мерзким дребезжащим звуком. Каким-то образом я почувствовал, что если очень захочу, то смогу погасить этот свет. Я увидел над собой белую мглу – она была шершавой и неприятно обволакивала лицо. Я повел рукой, мгла поползла в сторону и исчезла. Надо мной нависал потолок с бледной лампой, которая то включалась, то выключалась. Я находился в большом помещении, сильно напоминающем общественный туалет, но только без кабинок. Везде стояли металлические столы и какие-то стенные шкафы, вроде холодильных установок. На одном из этих столов я и лежал, совершенно голый, если не считать отброшенной простыни.
Я встал, добрался до двери и попал в небольшое офисное помещение. На столе мерцал компьютер, а рядом на полу белел полиэтиленовый пакет с налепленной на нем этикеткой, где было написано мое имя. В пакете оказались моя одежда, бумажник, ключи от машины. Все в целости и сохранности, только костюмные брюки были слишком помятые и в пятнах грязи, да еще мне показалось, что в бумажнике стало меньше наличных. Я оделся, прошел по коридору и, спустившись по лестнице, вышел на парковочную стоянку. У ворот на асфальте сидел голый до пояса черный бомж и смачно харкал, целясь в стоящую на расстоянии банку из-под кока-колы. И это был первый человек, которого я увидел за все это время.
Домой я пришел около шести вечера. Увидев, что я вернулся так рано, Бетти испугалась и спросила, что случилось. Пришлось врать, будто на меня напали хулиганы.
Запершись в ванной, я оценивал свое положение. Сердце не билось, вены на руках были почти незаметны. Я измерил давление – аппарат показывал нули. Тем не менее физически я мог функционировать не хуже, чем раньше. Правда, себя да и внешний мир я воспринимал теперь совсем по-другому. Казалось, что тело отделено от меня и что оно – словно неподъемный скафандр. И я потею в нем, как водолаз, и гляжу на мир оттуда, изнутри, через мутный иллюминатор в шлеме. Все звуки тоже стали какими-то приглушенными и размытыми, да и вообще все мое тело будто находилось под анестезией: вроде вот оно здесь, а с другой стороны, его уже и нет.
Затем я попытался взглянуть на ситуацию с положительной стороны. Как-никак я видел, слышал, разговаривал, водил машину и, значит, мог продолжать работать. И кому какое дело, что в груди уже не раздается привычного постукивания? Наоборот, вот теперь никакой инфаркт или инсульт мне точно не грозит. И медицинская страховка тоже больше не потребуется.
Конечно, Бетти ничего рассказывать нельзя: какой женщине понравится, что у нее мертвый муж? Да и никому рассказывать было нельзя. Неизвестно еще, как отнесутся к этому на работе. И почему я обязан отчитываться? В конце концов, это мое личное дело, жив я или мертв. Пусть все остается без изменений. Буду жить, как жил. Или как теперь правильно назвать то, что я стану делать? Да неважно.
Но изменений избежать не удалось. Как я уже сказал, я перестал спать. И это оказалось очень удобно. Сперва я начал приходить на работу самым первым, к семи утра, а уходить в одиннадцать вечера. При этом моя трудоспособность резко повысилась: не нужно было отвлекаться на ланчи и кофейные пятиминутки, не болели спина, шея и голова. Вообще ничего не болело, не тянуло, не кололо, не давило, не резало (однажды я специально забил себе гвоздь в ложбинку между пальцами ступни и совершенно ничего не почувствовал). И шеф, и остальные партнеры выражали одобрение моей производительности труда и дали понять, что с Нового года – то есть гораздо раньше, чем намечалось, – я буду получать проценты от выработки фирмы.
Теперь мне вроде и незачем было возвращаться по вечерам домой, разве что на выходные. Но это вызвало бы законные подозрения. В конце концов, я решил не проводить в конторе по девяносто часов в неделю, привлекая к себе внимание, а стал частично брать работу на дом и спокойно подводил результаты аудиторских проверок по ночам в своем кабинете. Бетти обычно шла спать в десять, а когда она утром вставала, меня уже не было дома – так что мой режим никаких подозрений у нее не вызывал.
Вскоре моя зарплата, включая бонус и процент от доходов фирмы, заслуженно подошла к такому уровню, что Бетти решила уйти с работы. Точнее – почти уйти: несколько раз в месяц она еще появлялась в своей стоматологической клинике, но делала это для разнообразия, чтобы не засиживаться дома. Теперь она могла уделить внимание вещам, которые давно ее интересовали: ежедневно ходила в спортзал, а также в косметический салон и записалась на курсы вязанья.
Мое новое положение, конечно, создавало и некоторые неудобства. В еде и питье у меня тоже отпала всякая необходимость, но иногда приходилось появляться на бизнес-ланчах и банкетах и хотя бы изредка выводить в ресторан семью. Я имитировал процесс питания – удовольствие, надо сказать, ниже среднего, но по большому счету мне было все равно. Анестезия, в которой пребывало мое тело, охватила и настроение. Я не только смотрел и слышал через оболочку своего водолазного телоскафандра, но и думал и чувствовал – если можно сказать, что я что-то еще чувствовал, – через нее. Скафандр же этот был такой объемный, что иногда мне хотелось развернуться вокруг своей оси на 180 градусов и встать к иллюминатору спиной. Пусть глядят, у кого хватит нервов!
Я ходил, работал, разговаривал, но делал это по инерции, хотя делал, судя по всему, неплохо. Во всяком случае, и коллеги, и клиенты прониклись ко мне большим уважением. А Джек, когда я принес домой первый чек с процентной выплатой, даже пожал мне руку. Но в действительности мне ничего не хотелось. Точнее, хотелось, и даже очень, но я не знал, чего именно. Иногда отблеск желания вспыхивал далекой молнией в сознании, но тут же исчезал, оставляя меня корпеть над бухгалтерскими формами.
Как-то после двадцати часов непрерывной работы я позвонил жене, но говорить не смог. Что-то случилось со ртом. Я подошел к зеркалу и обнаружил, что губы мои побледнели и начали срастаться, покрываясь какой-то подозрительной прозрачной слизью – такая все время капала из пасти монстров в фильме «Чужие». Слизь эта выделялась из уголков губ и аккуратно заклеивала ротовую щель. И как это я раньше ее не заметил! Я пытался раскрыть рот. Вязкая солоноватая масса растягивалась, тянулась, как нити расплавленного сыра за куском пиццы, но все равно не разрывалась. Пришлось отдирать ее руками.
Меня самого это все мало бы беспокоило, но другим отсутствие рта могло показаться вызывающим. Да и какой пример я бы подавал детям? Теперь, чтобы снова не попасть в такую ситуацию, мне приходилось постоянно улыбаться. Открытая улыбка с широко раздвинутыми уголками губ препятствовала процессу склеиванья ротовой щели. Правда, слизь все-таки выделялась, но только в дождливую погоду, и тогда приходилось ее все время сплевывать. Постепенно щечные мышцы привыкли к новому положению, и улыбка уже по инерции держалась сама, без каких-либо усилий с моей стороны. «Я рада, что у тебя улучшилось настроение», – сказала жена. И добавила: «Позитивный подход к жизни – это очень важно».
Однажды в магазине одежды (я выбирал подарок Бетти на день рожденья) я увидел женщину. Глаза ее смотрели глубоко изнутри, и вся она словно пряталась в своем постороннем теле, при этом бессмысленно улыбаясь. Женщина взглянула на меня, и я понял, что я такой не один, что есть другие. Какой-то изначальной силой меня потянуло к ней, и перечить той силе было невозможно, да и не нужно вовсе. Мерилин – так ее звали – привезла меня к себе домой. Она была чуть старше меня и, наверное, красива. Впрочем, я и сейчас не уверен, как она выглядела извне для живых: я-то мог видеть ее только изнутри, как и себя самого.
Мы почти не разговаривали. Точнее, разговор шел непрерывно, но не на уровне слов и даже не на уровне мыслей, а так – накатывали какие-то бесшумные покалывающие волны, и все само становилось ясно. В какой-то момент я все-таки спросил, много ли нас в мире. «О да, – ответила она. – Много. Когда-нибудь тебе покажется, что даже слишком много. Только мы не общаемся. Нам нельзя общаться. Разве что встретиться случайно, как сегодня».
Мерилин работала юристкой в известной фирме. Была замужем, но без детей. Погрузилась она пять лет назад, когда у нее был рак (слово «умер» или «смерть» у нас, оказывается, табу; «погружение» – интересное слово: не случайно я ощущал себя в водолазном костюме). Муж, конечно, ничего не знал. А сейчас его не было дома, и я понял, что произойдет то, чего я так хотел.
Прочитав понимание в моем взгляде, Мерилин встала и повела меня в подвал. Там, за шкафами с книгами, стояла большая железная клетка. На толстом слое опилок в ней копошились морские свинки, штук двадцать, наверное, не меньше. Мирно шурша, они рыли в опилках ямки. Мерилин просунула руку в клетку и вытащила смешную рыжую свинку. Трогательно раздувая ноздри, та покорно смотрела на хозяйку черными бусинками. «А это Дженни, – улыбнулась Мерилин, поцеловав свинку в вибрирующий носик, – всех рыжих самочек я называю Дженни, иначе не упомнишь». И резким движением она откусила свинке голову. Но есть не стала, а тут же выплюнула, чтобы перехватить фонтанчик темной крови, рванувшийся из тельца. Она отпила и передала этот теплый мешочек мне. Какое чудное это было мгновенье! Мешочек все еще дергал лапками, и тепло разливалось по всему моему одинокому телу, и тепло согревало мои мысли. И было в этом столько нежности, доверия и правды! И тогда я понял, что этого-то я и хотел, этого-то и ждал все время после того, как погрузился. А потом, аккуратно надрезав шкурку, мы поделили внутренности. Следующую свинку я доставал уже сам.
Больше мы с Мерилин не виделись. Иногда, когда мир в моих глазах начинал мутнеть особенно густо и безразличие подстрекало меня спрятаться навсегда в водолазном костюме моего тела, я шел в зоомагазин. Свинки были хороши, но для меня приятнее оказались котята. Хозяин зоомагазина давал мне хорошую скидку: ведь он тоже был наш. В силу обстоятельств я мог брать котят порциями только на один раз: их требовалось где-то держать, а дом у нас без подвала.
На работе я теперь прокручивал заказы с такой скоростью, что слава об этом пошла по всему городу. Серьезные клиенты уходили от старых, казалось бы, проверенных аудиторов и шли к нам в контору. А точнее, именно ко мне. За полтора года доходы нашей фирмы выросли на 60 процентов, a число штатных сотрудников – на одну треть. И все отлично знали, кому компания была этим обязана. Так что в скором времени я мог реально рассчитывать на должность старшего партнера. А это уже совершенно другой уровень. Теперь имело смысл серьезно подумать о покупке квартиры в Майами-бич (Бетти ездила бы туда с детьми на каникулы) и переезде в новый дом в эксклюзивном районе. Конечно, соответственно увеличились бы и расходы, и тогда можно было бы рассмотреть вопрос об открытии моей собственной фирмы.
Жена, правда, все в конце концов узнала. С моей загруженностью она редко требовала сексуального внимания, да и сама уже предпочитала аэробику. Но иногда все-таки приходилось изображать любовь. Естественно, я, как умел, имитировал эякуляцию, но не могло же это продолжаться вечно. Бетти заподозрила, что я встречаюсь с кем-то на стороне, так что пришлось ей все рассказать. Поначалу жена была в шоке. «Какой ужас, – заплакала она, – ведь еще тогда мы бы могли получить страховку жизни, а сейчас, если с тобой что-то случится, нам никто ничего не выплатит. Ты подумал, что будет со мной и детьми?» Я объяснил, что подумал и что случиться со мной уже ничего не может. Затем, сменив тему, предложил поехать посмотреть новый шестиспальный дом с тремя этажами и, конечно же, с подвалом. Согласно рекламной брошюре, дом стоял на препродаже, и потому цена была более чем разумной.
«Хорошо, – окончательно успокоилась жена. – Тoлько возьмем с собой мальчиков».
И тогда я завел наш новый кампер-вэн – с телевизором, холодильником и обеденным столиком, и все вчетвером мы покатили по вечереющей дороге. Дети поставили кассету с видеоконцертом Элтона Джона и начали играть в какие-то электронные игры. Жена листала каталог от «Victoria’s Secret». Я смотрел вперед и, как всегда, улыбался. Я мог так ехать без остановки день за днем, месяц за месяцем. А Элтон пел:
И песенка эта навеки твоя,
Пускай простовата – в ней правда одна.
Хотел сказать я, хотел сказать (коль можешь, прости),
Что жизнь прекрасна, покуда в ней – ты.
