Михаил Гробман. Левиафан 2. Иерусалимский дневник 1971 — 1979. Предисловие Л. Кантор-Казовской. М., «Новое литературное обозрение», 2019, 776 стр., 1000 экз.
Характер этой книги определяет краткость дневниковых записей, из которых она составлена, их сугубая деловитость и минимум рефлексии – «16 марта. Окончил акварель «Неопалимая купина». Нарисовал акварель «Красное облако». Читал стихи. Получил письмо от Погрибного» – на первый взгляд, перед нами записи для памяти, не более того, а «дневником» их делает только регулярность. Но по мере чтения книги текст, который воспринимался поначалу конспектом некоего автобиографического повествования превращается в собственно повествование, и повествование абсолютно полноценное. «Аскетичность» письма парадоксальным образом разворачивает — с неожиданной выразительностью — сюжет второго тома дневников художника и поэта Михаила Гробмана. Сюжетом первого тома дневников Гробмана (“Левиафан. Дневники 1963-71 гг.” М., «Новое литературное обозрение», 2002) была московская жизнь его и его друзей, соратников по «второму русскому авангарду — Яковлева, Кабакова, Целкова, Булатова, Неизвестного, Плавинского, Рабина, Целкова и других. Ну а второй том начинается записью, сделанной Гробманом 30 сентября 1971 года в самолете, летящем из Москвы в Вену: «Происходит чудо, мы пересекаем железный занавес». И весь дальнейший текст, естественно, представляет описание Гробмана своих первых лет в Израиле. Но вот дневником «эмигранта» дневник этот назвать трудно. Эмигрантом, то есть человеком, которому предстоит начинать жить заново, Гробман был совсем недолго, если вообще был им. Гробман летел не начинать новую жизнь, а продолжать ту жизнь поэта и художника, в которой он уже состоялся в Москве. А также Гробман летел в Израиль, чувствуя себя еще и представителем принципиально нового для тогдашней европейской культуры явления (название которому для историков искусства дал тот же Гробман: «второй русский авангард»), он твердо знал, что через два-три десятилетия в мировом искусстве взойдут имена его друзей. И потому уже через пять дней по прибытии в Израиль он делает визит в Тель-Авивский художественный музей для налаживания творческих контактов, а через два с половиной месяца в музее этом открывается первая персональная выставка Гробмана, ставшая событием в художественной жизни Тель Авива.
В момент приезда Гробман чувствовал себя на подъеме: «У меня есть все нужное смертному: талант, семья, друзья, свобода, новая жизнь». Обескураживало в Израиле только одно — отсутствие творческой среды. Казалось бы русских художников в Израиле было уже достаточно, но свободная жизнь так и не освободила их изнутри как художников, не смогла избавить от стереотипов искусства советского – «Как примитивны художники из Москвы, которые меня сейчас окружают, как примитивны остальные русские олим; в Москве мы не подпускали таких и на пушечный выстрел – а здесь оказались вместе. Скорей бы приезжали наши люди». Увы, достаточно скоро выяснилось, что и московские друзья вряд ли доберутся до Израиля. Оставалось одно — создавать необходимую среду. Что, вроде как одному человеку не под силу, но у Гробмана – получилось. Гробман смог найти единомышленников, смог объединить их в творческое объединение «Левиафан», эстетические манифесты для которого написал сам. Так в израильском искусстве на излете ХХ века появилось новое художественное явление, которое представляло творчество участников «Левиафана» и, разумеется, самого Гробмана. А отсюда уже было абсолютно логичным появление через несколько лет газеты «Знак времени», которую сменит журнал «Зеркало», выходящий и сегодня под редактурой жены Гробмана Ирины Врубель-Голубкиной, и, понятное дело, под кураторством Михаила Гробмана; журнал, отнюдь, не региональный, в основу деятельности которого положена определенная эстетическая программа, сегодняшний извод концепции гробмановского «левиафана», ну и соответственно, авторами этого журнала являются литераторы со всего мира. Но это уже сюжет — будем надеяться —третьего тома дневников Гробмана. Ну а сюжет второго тома составляет начало вот этой «строительной работы» Гробмана в Израиле и первых ее плодов.
Сергей Костырко
