ПАСТУХИ ДОЛЛИ
Философская оперетта в десяти сценах
Ксении и Софии
Основные действующие лица
О б е з ь я н, садовник
Иван Иванович З м е е в, второй садовник
Д о л л и, она же Б а р б и
Ж а н, ведущий телепрограммы
и военный репортер
П а с т у х
Н о т е г е н, владелец бара
Т е р е з а, его жена
Прочие
О ф и ц и а н т
У ч и т е л ь м у з ы к и
Р о б е р т о, пианист
Посетители бара, из них:
П р о с я щ и й п о с е т и т е л ь
Д е т и, они же с т а р и ч к и
СЦЕНА 1
Утро. Обезьян работает в саду. Вдалеке сад переходит в поле. Слева – дом, дверь в который открыта. Там видны книги, вольтеровское кресло и матово-прозрачная ширма на заднем плане. Над дверью – окно второго этажа, принадлежащего соседу Обезьяна – Ивану Ивановичу Змееву.
О б е з ь я н
Вот садик уберу,
листом сырым запахло.
Опавшие, они слетают столько лет.
Осень двадцатого века.
Жатва.
Тучные овцы пасутся в полях.
Но лучшая – моя,
прекрасна без изъяну.
Скорей воспой, поэт, созданье обезьяны!
Вдалеке играет гармонь.
Ну, Долли! Выходи скорей, –
природа плещется вокруг!
Г о л о с (Змеева)
Ну, Долли, выходи, хитротворенье рук.
Д о л л и (обнаженная кукла Барби, светится из-за прозрачно-матовой перегородки, как в душе)
Сейчас доделаю make-up, доем corn-flakes и выйду.
Я говорю с акцентом воли на вашем языке смятений,
сентиментальностей, падений,
мне некогда, не до редукций.
Но чу! Включили тренажер.
Бегу поразминать суставы.
Желаю дальше вам болтать,
пока вас шквал не опрокинул.
Выходит из душа, проходит по клумбам, мнет цветы (или таблички со словами «цветы») и скрывается за сценой.
Появляется садовник-сосед, И в а н И в а н о в и ч З м е е в. Вдогонку:
Подружка! Ты поосторожней!
Могу рога пообломать.
Мы сами шквалами владеем
и не последние злодеи!
(Обезьяну)
Однако ж дрянь ты сотворил, mon chere,
не посоветовалась, морда.
Спросил бы прежде в Банке Спермы.
Самонадеянный кустарь,
ты ведь никто – ни червь, ни царь.
О б е з ь я н
Изыди, сатана.
Мне скучно говорить с убогим.
Я полон чувств.
Паситесь, долли,
в воздухошественной юдоли!
СЦЕНА 2
Поле, начинающееся за садом.
П а с т у х
Моя ответственность прекрасна,
пасу овцу и съем ее на Пасху.
Дрожи, тяжелое руно, как облака.
Появляется Жан. С восторженным умилением он смотрит вокруг. Пастух, кажется, не обращает на него внимания.
Ж а н
Пастух теперь меня научит, как жить, чтобы себя понять.
Он чист душой, как небеса.
(Наклоняется и резко придвигается лицом к пастуху.)
Ты чист?
П а с т у х
Я, чтоб не мылся? Не беззастенчивые мы.
О, как сказал! (сам себе с удовлетворением)
Осмелюсь выразить, оса, ваше благородие, сидит у вас на шейке.
А я потею так обильно,
мне мухи-осы не страшны.
(Поучительно, после паузы)
Потение пошло из старины.
Ж а н
Учи, пастух, бороться с мухой – тоской души, тебе она невнятна…
П а с т у х
Тоска – явленье неприятно.
Это когда болит живот
или Лаура не идет
на зов рожка.
Есть у меня одна такая скотинистая овечка-попрыгушка.
Ж а н
Ах, простота! Какая мудрость.
П а с т у х
Я, барин, десять лет служу в войсках пастушьих. А прежде был культурным атташе. Но попростел. Надо копейку зарабатывать. Культура, понимаешь…
СЦЕНА 3
О б е з ь я н (сидит в вольтеровском кресле и смотрит по телевизору сцену с последними фразами из разговора Жана и Пастуха. Когда разговор заканчивается, показывают пасторальные сцены.)
Прекраснодурствует опять.
То жопу хочет показать,
когда его никто не просит.
Нашелся тоже Хаммурапи.
Себе закона не создаст,
чтоб больше не плодить ребят:
уж в детприемниках нет места
от чад любителя протеста!
(Выключает телевизор. Хлопает в ладоши.)
Ну, Доленька, пора заниматься. Сегодня читаем историю про самонадеянную девушку Жанну. Она не слушалась старших, думала, что может мир спасти, а лучше бы не вмешивалась. Да я и сам таким был. Поучительная вещь. Вот и учителя тебе позвал – будете музицировать. Я остановился на Ле Дзеппелин.
Учитель берет гитару и начинает наигрывать.
Д о л л и (разъезжает на роликах в наушниках, танцевальные движения)
Иии, папаня, да кому это нужно все? Скука. Пошли бы лучше на дискотеку. Там круто. Вообще, это, фантастично.
О б е з ь я н
Да?! А ты просматривала журналы, где напечатана моя статья «Психотропные средства и проблема потери памяти»?
Д о л л и
Папаня, память – это уже не модно! Это узко – помнить что-то конкретное, да еще думать, что это только твое, что ни с кем такого не случалось. Дорожить какой-то тухлятиной и показывать избранным из-под полы. Воспоминания могут быть о том, чего еще не было, воспоминания – веселые, цветные и вкусные, они продаются, как и все остальное. И ты можешь испытать, если захочешь, то же самое, что другой. Нужно только уметь заказывать. Это соборность называется.
О б е з ь я н
Но память – это твой личный опыт, это то, что отличает тебя от! Твоя внутренняя жизнь. Ты говоришь, как варвар! Будь самой собой!
Д о л л и
Папаня, вы нравоучительны, как диссидент. Я не хочу сидеть взаперти придуманной самой себя. Я путешествую. Но я должна быть в форме, потому что, может быть, я достойна бессмертия.
(Укатывает)
О б е з ь я н
Гаврила, вы ведь по музыкальной части? Ну вот, напишите мне музыку в стиле техно, и чтоб там были такие слова: «Е-е, человек не должен зависеть от психотропных средств. Е-е!»
Пляшут. В танце уходят.
СЦЕНА 4
Долли плавно входит в комнату. Прическа. Настроена романтично. Напевает хит. Врубает телевизор. Музыкальный канал, там – тот же хит. Поют вместе. Крутит каналы. Крупным планом Жан. Говорит о простоте. Долли крутит каналы, возвращаясь то к музыкальному, то – к передаче. Останавливается на Жане. Слушает, продолжая напевать и делая танцевальные движения.
Ж а н
Человек не хочет знать самого себя. Это лес густой, а иногда непроходимый. Но человек ходит по одной и той же тропинке, от пивного ларька (паба) до автобусной остановки, где всегда его ждет знакомый водитель, который, ни о чем не спрашивая, довезет его до пункта А. Там кое-как расчищена главная площадь, мятежники согласно томятся в тюрьме. Мы все время наказываем самих себя, отворачиваемся от… (Долли переключает каналы, музыка, например, Бритни Спирс, поет. Снова Жан) О, я никогда не хотел жениться, у меня нет доверия к воскресным хождениям в церковь, совместным ужинам под телевизор или объятиям на рок-концертах. Да, я согласен: этот мир полон вражды, неправды, так что каждый честный, работящий человек, уважающий традиции, вовсе не скучный филистер, а необходимая часть конструкции, балка, без которой все обвалится. Но это удобно нам: думать, что все обвалится. Необходимость общественно-племенного страха как нельзя лучше освобождает от выбора свободы…
Д о л л и
Да, я тоже часто думаю так. Свобода – вот чего некоторые не переносят. Им все по накатанному надо, никаких экс… экспрементов. (Поет)
Ж а н (продолжает на этом фоне)
Да, я настаиваю: мы живем в экскрементах нашей цивилизации, которая есть страх и отсутствие фантазии, повернемся же наконец к нашему темному, звериному и лучшему «я». Сегодня мы можем смоделировать свои внутренности и свою внешность, мы можем выучить карту генов, как таблицу умножения, но это не означает, что нам все известно о самих себе. Нужно вернуться назад, смыть старый опыт, выспаться и отмыться от влияний.
Д о л л и (повторяет несколько раз)
Выспаться и отмыться от влияний.
СЦЕНА 5
Полдень. Интерьер итальянского старого кафе: покосившиеся выцветшие фотографии на желтых грязноватых стенах. Рассеянный свет. Впечатление засаленности. В углу за старинной кассой сидит Нотеген. Напротив – стойка бара. В бар входит Змеев.
О ф и ц и а н т (трансвестит)
Я вас слушаю.
З м е е в (себе)
Опять поджарка подгорела, а противни никогда не моют.
Привет, всем привет (кланяется вокруг себя). Хотел бы перекинуться с главным.
О ф и ц и а н т
Они пока заняты. Соизвольте подождать. Позвольте предложить вам для снятия усталости напитки, а так же новый художественный проект нашего статусного хореографа.
(Хлопает в ладоши, на маленькую сцену выбегают дети в белых одеждах и колпачках. Когда двое из них с подносом и напитками отделяются по направлению к Змееву, становится видно, что это старички. Отнеся поднос, они присоединяются к остальным.) О ф и ц и а н т объявляет:
Танец маленьких сперматозоидов!
Дети-старички танцуют под стилизованного Чайковского («Танец маленьких лебедей»).
З м е е в
Да что вы тут наворотили? Сразу видно, входите в число исторически-культурных баров города: стараетесь быть на плаву. Господи, какое бесстыдство! Век мой, ну кто сумеет заглянуть в твои глаза, твои бегающие глазки, твои бельмеца универсализма? Самое интимное и нелогичное, как эрос, злодейство, рок наследственных болезней, весь, так сказать, эпос жизни вы выставили на позор, как описанные матрасы в пионерлагере! Боже, как я ненавидел созданье, созданье в общем, абстрактном смысле, да и отдельного индивидуума я всегда тоже недолюбливал. Но как любил я при этом старый ушедший мир: молочников, толстое стекло бутылок с пузырями застрявшего воздуха, ножи для разрезания книг, точу-точу ножи, баварскую жирную спесь, пьемонтские сласти, поворот поршня в ручке, когда набираешь чернила, колониальные товары, и мне нравилось, как пальцы погружаются в шубу мамашиной подруги, пока они беседуют в гостиной, полной запаха мандаринов. Мир лавочек, дискомфорт тяжелых дверей, неповоротливость физических тел…
Н о т е г е н (сидит за кассой и продолжает обслуживать клиентов)
Двадцать пятьдесят, пятидесяти не найдется? Благодарю. (Переводит взгляд на Змеева.) Твои жалобы не отличаются большой оригинальностью. По-моему, это из «Фауста». Тереза, это из «Фауста» было? А… не слышала? Ну – да. Только не помню, кто именно это произносил.
З м е е в
Одно то, что я – Змеев – уже не отличается оригинальностью. Не зависайте над реальностью, уважаемый. И, кстати, я ничего не «произношу», я чувствую и страдаю.
Н о т е г е н (клиенту)
Пять пятьсот. О, помилуйте, ну что я буду делать с такой суммой? Терезина, (заискивающе) не разменяешь? (Змееву, холодно) Не терплю бряцанья. Чем могу быть полезен? Как дела огородные? А что у нас с лицом? Сразу говорю – пластическая операция по пересадке ног невозможна. Рожденный ползать…
З м е е в
Как вы не понимаете, что не перемен я жажду.
Н о т е г е н (незаинтересованно)
Чего же? (Терезе) Спасибо, дорогая.
З м е е в
Я прошу повлиять и вернуть мне монополию зла, потому что новое, пусть даже абсолютное зло не рефлексивно, следовательно, под категорию (пусть даже зла) не подпадает, следовательно, это и не зло.
П о с е т и т е л ь
Чай и штрудель, пожалуйста.
О ф и ц и а н т
А, чай и штрудель? Прекрасно. Сейчас проверю, есть ли.
П о с е т и т е л ь
Я видел на витрине, есть.
О ф и ц и а н т
А это, может, только так, наш владелец развлекается. Вы видите штрудель, а штруделя на самом деле нет.
П о с е т и т е л ь
На самом деле, я не знаю, что именно значит «на самом деле».
О ф и ц и а н т
Минуточку, сейчас спрошу… Синьоре, мне могли бы подсказать, тут клиент интересуется, что означает «на самом деле» ?
Н о т е г е н
На «самом деле» означает прошлое, то, что мы ожидаем увидеть, а настоящее, движущееся, мы считаем чудом и миражом. Но если клиент ясно видит штрудель, когда его нет, значит, что он есть в его личном будущем, которое является также и мировым настоящим, и, значит, он, в конце концов, его получит.
З м е е в (пытаясь привлечь к себе внимание)
Ваши научные разработки мне тоже глубоко противны, не скрою. Но они хотя бы организованны. Но повсеместное и безликое, для которого даже не существует проблемы выбора, – это настоящая подрывная система. Вернемся к старым разработанным идеям и стратегиям зла!
Н о т е г е н (в сторону)
О, бедный старик, не хочет видеть, что он уже никому не нужен, что его держат так, для красного словца или красной книги. Все хочет искушать, сеять зависть и вражду. Не понимает, что мы сами выбираем и решаем быть такими или еще хуже. Зла никакого не существует. Это легенды для плохо образованных.
Повторяет для Змеева уговаривающим тоном.
О, мой бедный…
Д е т и (подсказывают)
…старик, старик!
Н о т е г е н (отмахивается)
Не хочешь видеть, что уж никому мы не нужны. Не понимаешь, что мы сами выбираем и решаем быть такими или даже еще хуже. Зла никакого не существует. Это легенды для плохо образованных. Знаешь, Ваня, ты разжалобил меня. И вот специально для тебя я даже решил клонировать некую субстанцию, что-то в стиле ретро.
З м е е в
Послушай, я все твои реплики в сторону прекрасно слышу. Мы не на театральной сцене. Ты тут заседаешь, и тебе совершенно все равно, что происходит в мире. Создаешь субстанции, а у нас тут жизнь горит. Знаешь, например, что не один ты занимаешься творчеством? Что Обезьян создал из горшка со своим дерьмом какую-то потаскушку и теперь обучает ее мудрости? Она вообще нигде не существовала, а теперь дышит воздухом нашего сада, мнет цветы. А ты…
Н о т е г е н (по-детски плачет)
Я думал, ты меня любишь, а ты такой злой! Напрасно злой! Я тебе всегда делаю скидку, ты разве не знаешь? Нет, куда там, ты даже не замечаешь моих жертв. Это после всего того, что мы сделали для тебя… Ты помнишь, последний раз ты пришел почти перед закрытием и мы ели вместе? Помнишь? Тереза приготовила в этот день мясо с подливочкой, ммм (облизывается), она вон там его поставила…
З м е е в
Ну, помню, что за ерунда?
Н о т е г е н
А еще принесли отдельную тарелку с печеной картошкой, и когда оставалось уже немного, я потянулся, чтоб взять еще, но ты первым наколол на вилку, и тогда я знаешь что сделал? Я сделал вид, что просто так – это мое движение, а потом налил себе воду из кувшина. А ты ел. Ты скажешь, я был неискренен? Нет! Я смотрел, как ты ешь, и радовался! (Всхлипывает.) Ты с юности был таким. Я всегда тебя прощал. А теперь – хватит!
Т е р е з а (выходит из боковой двери)
Мальчики, перестаньте!
Н о т е г е н
Да ты что, вступаться вздумала? Перечить мужу? Ты настоящий предатель. Все у тебя правы, только не я. Да вообще что ты со мной рядом делаешь? Баста. Не хочешь жить со мной – достаточно сказать. Можешь выбрать. У каждого есть право выбора. Не забывай, что уже тридцать пять лет ты на моем иждивении.
Т е р е з а
Но я просто хотела…
Н о т е г е н
Ты просто глупа. Я ведь от него же тебя защищаю. Знаешь, как он смеялся над тобой? (Змееву) А-а, ты помнишь, змей? Она бежала по церкви с подпаленными волосами, как скорбящая Береника, потому что какой-то, кажется американский, подданный опять не выдержал проверки культурой и напился. В жаркой толпе его разморило, и свеча скользнула из рук на голову Терезе. Она бежала, священники подпевали ангелам, а ты умирал со смеху…
З м е е в
А что, разве не смешно, когда у сумасшедшей старухи горят волосы?
Нет, хватит, как вы выразились недавно. Я открываю твои карты, Нотеген, сейчас все узнают, кто ты такой на самом деле.
Н о т е г е н
Ребяты, ребяты, вставайте, будем в прятки играть!
З м е е в
Э, хочешь перевести мой святой вызов в игру? Слушайте все!
Н о т е г е н (громко, заглушая Змеева, произносит считалку)
На златом крыльце сидели царь, царевич, король, королевич… Тереза, ты королевич, то есть тебе водить!
З м е е в
Королевич… (Терезе) А ты знаешь, что он, вот этот, так сказать, швейцарец, не только заставил тебя забыть о миллионах, которые он оттяпал у тебя, внушая, что ты сельская учительница математики и что ты ему обязана не только артистизмом, но даже каморкой, где ты коротаешь свои ночи под громкий голос певца-албанца, чья раненая гордость не дает ему уснуть, но и?!. А ты помнишь, как мы любили друг друга, Тереза? Потом жизнь так повернулась, что он (указывает на Нотегена) запретил мне принадлежать тебе.
Н о т е г е н
Не слушайте его, это больной человек. Давайте теперь – в жмурки!
(Дети окружают Змеева и завязывают ему глаза. Змеев бегает, пытаясь поймать кого-нибудь, и произносит свою речь, все больше и больше задыхаясь.)
З м е е в
Нотеген, да, я болен, болен, как и ты. Я годами был твоим соучастником только потому, что я догадывался о том, что ты хотел бы совершить. Я догадывался, догадывался и постепенно стал гадом. Ты хотел менять природу. Ты начал с простой спартанской закалки, приучил себя к холоду и жаре пустыни. Научился почти не есть и не спать. Ты мочился раз в трое суток, об остальном – я могу только подозревать. Потом ты убил кошку. Мы вместе резали ее на чердаке. Она долго являлась мне наяву и во сне, пока в День благословения животных я не исповедался в церкви Святого Лаврентия и не покаялся в ненужном зле, совершенном над тварью. Ты постепенно свел с ума свою матушку. Ты ставил эксперименты, рассказывая ей о всяких пакостях, которых она не выносила. И вот однажды, когда ты сказал, что оставляешь университетскую карьеру, потому что хочешь с помощью японского гена разработать специальное средство, чтоб борода больше не росла и, таким образом, бросить вызов продукции средств для бритья, бедная Келли, взбунтовавшись наконец, повесилась. (Хватает Нотегена, который пытается вырваться; дети-старички тянут Змеева за полы пальто.) У тебя руки в крови и костном мозге. Ты покупаешь и перепродаешь органы. И еще неизвестно, чьи и кому (срывает с себя повязку). Однако я мирился со всем этим, потому что ты не мешал мне действовать на моем поприще. Но когда под носом у тебя твой собственный сосед выводит нового гомункула и отвратительный механизм гасит еще одну краску в мире, уже и без того утратившем свою первозданную яркость, – силы иссякают. Старость в доме для престарелых, вонь сиротских домов, выступления общественниц.
Н о т е г е н
Кошка мучалась животом. Это было ее право смерти. Так же как и у матушки. В органах нет души и интеллекта, это ткань, я просто ставлю заплаты. Для некоторых смерти тоже как таковой не существует, поскольку у них нет и жизни.
З м е е в
Знаете, что он делает с вами? Он собирает кусочки вас самих, ворует ваше сознание во время сна, он совершает опыты над вашими живыми существами. Я даже больше скажу! (Посетителям) Вы еще не знаете, чем вас тут кормят!
Н о т е г е н
Разве вы не видите – это больной человек.
Т е р е з а
Я знаю, что это ложь, но все равно мне грустно, Нотеген. Я так любила тебя. Даже твоя болезнь Паркинсона не мешала мне наряжаться для тебя. Я всегда эдак поглядывала на тебя, как ты сидишь орлом за кассой, беседуешь с посетителями или ешь шоколад, и крошки вываливаются у тебя изо рта.
Н о т е г е н
Ах, Тереза, Тереза, птичка моя, маленькая козочка, иди сюда! Посмотри на нашего приятеля, выжившего из ума. Посмотри, до чего доводит… О! Тихо, тихо всем. Слышите последние новости о футбольном чемпионате? Наши выигрывают!
П о с е т и т е л ь
Пожалуйста, чай со штруделем. Чай со штруделем! Чай! Что за бар сумасшедших…
З м е е в
Послушайте! Да слушайте же меня! (Кричат вместе.)
Гул футбольного матча, никто больше не обращает внимания на Змеева.
З м е е в
Хватит. Вы довольно унижали меня. Я объявляю войну. Но это будет необычная война. Она будет включать как неожиданные нападения, открытые баталии, так и секретные высадки, о которых вы не прочтете в газетах. Тем не менее знайте: грядут великие события!
Свет становится еще менее ярким.
Н о т е г е н (тихо)
Перестань. Ты же прекрасно знаешь, кто победит в этом сражении. (Старичкам) Возьмите его.
Война объявлена.
В аллеях едут влюбленные велосипедисты.
Женщины, с восторгом глядя друг другу в открытые лица,
доверяют секреты.
Бегуны – мазохисты,
обливаются потом,
треск разогретых сучьев,
говор мух –
все говорит о мире.
В наступившей темноте видно, как с огоньками на головах дети танцуют под звуки далеких, еле слышных взрывов и пальбы.
СЦЕНА 6
Сад и поле за ним. Обезьян глядит в подзорную трубу на поле. Там Жан разговаривает с пастухом.
Д о л л и
Дай поглядеть, что там.
О б е з ь я н
Объект наблюдения, недостаточно твердый, чтоб стать мишенью.
Д о л л и (смотрит)
Так это же он!О б е з ь я н
Он?!
Д о л л и
Это тоже мой учитель теперь, мой настоящий наставник. И мне он так нравится.
О б е з ь я н
Да как тебе он может так уж нравиться? Ты ведь его первый раз видишь.
Д о л л и
Нет, я его уже знаю, прекрасно знаю, еще до того, как узнала, папочка.
О б е з ь я н
Да откуда же ты его знаешь? Это ж балван кичливый, пустышка, путаник, каких свет не видал, собиратель гербариев.
Д о л л и
Нет, вы ошибаетесь. Я по телевизору его видела, и, значит, он прекрасен. Папаня, скажите же скорей, как пройти туда?
О б е з ь я н
Дойдешь, если уж так тебе на роду написано.
Судьба сидит на троне,
мы падаем с него.
Лети, лети, гагарин,
лимонный мотылек.
Судьба подножки ставит
и бомбами вершит.
Я был когда-то барин,
но жалостью истек.
СЦЕНА 7
Долли и Обезьян уходят в тень, и свет выделяет Жана и Пастуха.
Ж а н
Любезный, может, нам махнуться:
я буду скот пасти,
а ты – мои разрозненные мысли?
Я много времени глядел в глаза природе.
Но жду, мечтая,
чтоб и она взглянула на меня.
П а с т у х
Природа – это блестящий котел,
к которому, желая отразиться,
мы приближаемся, –
и попадем в него. Живые птички,
пленены природой.
Она нас ест, безглазая, а мы
все ищем связи с ней, не понимая боли.
Ж а н
А я, пасторе, жажду крови.
Вернее, жажду перемен.
Свобода – вот где лежат мои поиски. С ней переменится все! Она легка, но вместе с тем властна. Глубока, спокойна и полна огня.
П а с т у х
А я ведь видел ее. В ней ничего такого нет, что вы думаете. Я ее видел.
Ж а н
Кого?
П а с т у х
Свободу.
Ж а н
Когда?
П а с т у х
Да лет десять назад.
Ж а н
Где же, где?
П а с т у х
Не могу точно сказать, ваше благородие. Знаю только, что ее сделали, а потом никому она была не нужна. Меня приглашали на презентацию.
Ж а н
Да ты путаешь что-то, бестолковый.П а с т у х
Путка-путка, перепутка, жили-были гусь и утка.
Ж а н
Спятил?
П а с т у х
Нет уже. Наша традиция такая.
Ж а н
Что за глупая традиция?
П а с т у х
А я тебе говорил, барин, не понимаешь ты народа.
О! Моя овечка заблудшая вернулась, глянь-ка!
(По полю бежит Долли.)
Д о л л и
Папаня мне не позволял, но я больше не могла.
П а с т у х
Чего, собственно, барышня?
Д о л л и
Они много лишнего делают, папочка пьет, это так вредно, на дискотеку меня почти не пускает, в комнатах слишком накурено, а у меня свои планы красоты и здоровья. Ведь вы (Жану) говорили о природе… У меня с сегодняшнего дня постеры с вашим образом развешены. Я ваша фанатка.
Ж а н
Давай тогда любиться, как козочки!
Д о л л и
А как они любятся?
Ж а н
А вот так: козлик сзади к козочке подходит и всовывает ей стерженек, которого ей недостает, и потом вместе они на стерженьке катаются. Садись, покатаю!
Д о л л и
Мы, фанатки, не можем отклонить просьбу нашего объекта. К тому же это весело. А он (указывает на пастуха) пусть поет или на дудке играет!
П а с т у х
Ай, барин, не ставьте в неловкое положение барышню…
Ж а н
Давай, играй, играй, что тебе сказали! (Долли) А ты давай становись!
На другом конце поля О б е з ь я н наблюдает:
Вот дочь девства лишают, а мне хоть бы что. О, святое движение, куда ты зовешь, куда заведешь за тобой идущих?
(Закрывает лицо руками.)
СЦЕНА 8
В сад на велосипеде въезжает Нотеген. Одет очень элегантно.
Н о т е г е н (обращается к Обезьяну, слезая с велосипеда)
Мое почтение, любезнейший. Как ваше садоводство? Все сажаете и выращиваете? Не взросло ли какое уродство? Вы ведь помните – все аномалии должны проходить через мою ревизию.
О б е з ь я н
Нет, ничего такого за последнее время. Вот орхидея с пятнышками, чуть больше по размеру, чем обычно, а так все нормально.
Н о т е г е н
А как соседские ваши отношения? Иван Иванович тут недавно ко мне заходил, я его оставил на несколько деньков погостить… Не видели, кстати, его случаем?
О б е з ь я н
Как же, сегодня утром. Да вы же говорите, он у вас?
Н о т е г е н
Был. Был у меня, да вышел. Весь, кажется. Да вот только все равно, надо до ума его довести. А вы вот что-то у нас перестали бывать. Дела?
О б е з ь я н
Да, работы в саду всегда много, и все думаю наедине.
Н о т е г е н
Похвально, что ж. Эдак лет десять назад вы мне рассказывали о ваших мечтаниях твареводства. Смешной же вы были: все живое подвергали проверке на гниение и плесневение. Превлекали вас чудесные цветы уродства. Но пользы не знали, как извлечь. Все для любования, страха удивления. Даже овечку, по молодости лет, хотели создать из воздуха. Забросили былые фантазии?
О б е з ь я н
Да, теперь, кажется, забросил. Боюсь своего вмешательства в ход уже идущего, хотя и у меня как тоже вместе с ходом идущего, то есть представителя хода идущего или даже выразителя хода идущего, есть право идти, куда заблагоразумится, не задумываясь. Получается, у меня есть и то, что можно назвать правом творчества.
Н о т е г е н
Э, нет, любезный. Творить фальшивые монеты, жизнь из смерти, пустоту из пустоты не может любой прохожий.
О б е з ь я н
Из этого можно заключить, что вы – не любой.
Н о т е г е н
И не прохожий.
О б е з ь я н
А меня вы, стало быть, причисляете к прохожим?
Н о т е г е н
Прохожий идет в ногу с «сейчас» и потому, как правило, его не наблюдает. Вы, задумываясь, тоже пропускаете «сейчас». Про «сейчас» даже никогда невозможно сказать, что оно «сейчас», потому что пока сообразишь и скажешь, оно уже устаревает, но нужно всегда быть готовым к его появлению и к любому его неожиданному повороту. Назовем это «новым».
О б е з ь я н
Это что, упрек в традиционализме? Считаете себя авангардистом?
Н о т е г е н
Был им, но, обдумав и шагнув на этот путь, от него отказался. Однако я говорю не об этом. Авангардизм – это не «сейчас», а послезавтра, «сейчас» сопряжено со смекалкой инстинкта, телесной хитростью. Я ведь только вратарь ваших же идей.
О б е з ь я н
Звали меня наслаждаться отбросами на заброшенные помойки, рыться в поисках чужих секретов, не вы ли? Однажды, после сильного дождя. Или это был сон?
Н о т е г е н
Не советую вам, милейший, хранить в памяти то, что вам определенно не принесет пользы. Бесполезное воспоминание является ложным воспоминанием и должно быть вычеркнуто или заменено.
За сценой слышен чей-то стон, плач. Нотеген мгновенно садится на велосипед и уезжает.
С противоположной стороны поля выбегает Д о л л и
Папаня, там Иван Иваныч какой-то страшный пришли…
О б е з ь я н
Где он, Долюшка?
Д о л л и
В саду под вишней сидит. Папаня, боюсь его, он воет так страшно.
О б е з ь я н
Сейчас, сейчас разберемся, а ты-то, детка, где была-пропадала?
Д о л л и
Да вы разве не видели? У Жана на стерженьке каталась. Хотите, с вами покатаемся?
О б е з ь я н
У Жана?! Все-таки добралась до своего кумира? Вот ведь, блядь, еще как выражается! Вижу французские сладости. Жоли, жоли, на стерженьке… А ну пошли, дам тебе березовой каши! Смотри, козла теперь мне не роди!
Д о л л и
Папаня, мне теперь скучно. Я по травке, по свободе скучаю. Устала быть подтянутой, не хочу подтягиваться, хочу потягиваться. Па, я хочу быть овечкой. Превратите меня. Ведь вы – интеллектуал.
О б е з ь я н
Я, дочка, не Геббельс эксперименты на детях проводить. Ты – человек, Барбара, а не варвар какой жрать траву под дубом.
Д о л л и (одновременно с ним)
Батюшка, да вы природы не знаете. Под дубом – желуди, их свиньи едят. Помните, вы мне еще героическую поэму читали: «Свинья под дубом вековым…» Счастье и свобода в следовании природе, ее инстинктам, она всегда права! (Хрюкает)О б е з ь я н
Набралась, значит. О, я неудачливый профессор хиггинс, пигмей я, а не пигмалион. Сотворить-то натворил, но ума не дал. Да ладно – ума, блага не дал, блага некому дати моему дитяти. У меня и у самого нет. Нету. Постыла ты мне, Барбара. Не человек ты моего круга. Да и не человек вообще. Действительно свинья под дубом вековым. Сперва я увлекся простодушием. Потом добродушием. Да ты что плачешь, Долле?
(Видит Змеева, идущего по полю.)
О б е з ь я н
О Господи, что с тобой, Ваня, ты от Нотегена вырвался? Что они там с тобой сделали?
З м е е в
За стенами разрушенных домов – разрушенные дома.
Слева война, и справа – война.
Центороглазый летальщик
метит острый поршень мне в грудь.
От горящего мяса не продохнуть.
Въезжает возвратившийся Нотеген на велосипеде, и вдалеке бегут дети-старички с сетью, которую пытаются накинуть на Змеева. В конце концов, они надевают на него некую структуру: черный прямоугольный ящик из брезентовой ткани на молнии, в котором его и уводят со сцены под собственное протяжное пение.
О б е з ь я н
Действительно, что-то душно стало. Пойдем, доню. (Долли медлит, вглядываясь в даль.) Пойдем же, дура, видишь, как дурно понятая свобода разрушает даже твою, казалось бы неподкупную, схематичность?
СЦЕНА 9
В поле.
Д о л л и
Как страшно. Жан! Жан! Помоги мне! Почему все кругом ругают меня? Один говорит, что я схематична, а потом сам же на дискотеку не пускает. Другой сверху плюется, а ведь оба ничего не делают, говорят только о пустом, а я блюла себя, пила йогурты с волшебными палочками внутри, гимнастику делала и с каждым днем становилась лучше. Я ускоряюсь. Мне нравится танцевать, бежать в ногу со временем. А не нога за ногу, как они.
Ж а н (приближается)
Привет, что страшно тебе?
Д о л л и
Да, мне только что так казалось.
Ж а н
Ах, страх пройдет. Надо только дать ему волю. Отдаться ему. Чтобы ничего больше не осталось, кроме страха. Он сольется с нами, и мы примем его, как принимаем в конце концов себя.
Д о л л и
Я так много думала о том, что вы мне говорили, что хотела еще раз увидеть и пусть даже слиться, как вы выразились.
Ж а н
Да разве я тебе что-либо говорил? (Пастуху) Ну посмотри на эту куклу, это же механическая игрушка! Подожди-ка, опять военные сводки передают, скоро и моя очередь, знаешь, что я теперь стал военным репортером? Вообще я категорически против, но если только один день войны, начать которую решает общество (а общество ошибаться не может), то, стало быть, это война справедливая и нужно в ней участвовать. Уже наутро наступит тотальное благодействие, благоденствие, благодать.
П а с т у х
Если принудительно, барин, то это будет уже благо-дань. И вообще, вы все о природе, а война – она натуре губительна.
Д о л л и
Вот и мой отец тоже любит природу, он ею руководит.
Ж а н
Это заблуждение, спесь. Мы не можем ничем управлять, ничего создавать нового, мы должны лишь любить.
Д о л л и
Любить? Как это?
Ж а н
Свои обязанности, свое отечество, овечек своих, свою относительную природу…Д о л л и
Вот сейчас Ивана Ивановича закрыли, и он выйти не может. Он объявил войну Нотегену, потому что очень сердился на моего папочку, что у того есть я, говорил, что я химическая, а он любит потную и злую жизнь. Он сам мечтает убить кого-нибудь, потому что, по его представлению, все должно быть доведено до предела возможностей, а его возможность – быть убийцей. Но на самом деле он смешной. И что ему теперь остается любить?
Ж а н
Как раз теперь ему и останется только то, что он любит на самом деле. И если это война, то война – это и есть любовь. Если человек не может выбрать свободу, то она сама приходит и захватывает его, иногда под маской принуждения.
П а с т у х
Ах, барин, от свободы самая-то несвобода и получается.
На поле, с подзорной трубой, появляется О б е з ь я н
Дочь, я должен быть с тобой искренен. Я создал тебя и был сам не рад. Мне казалось, что ты не вышла. Признаюсь тебе со стыдом и болью, я даже и сейчас так думаю. Но последнее время к этому прибавились мысли, что я и сам не вышел, не получился у себя самого и у того, кто меня задумал. И потом, где начинаюсь и где заканчиваюсь я? Ведь с тех пор, как ты зародилась в моей голове, можно сказать, как богиня, я изменился. Мы слишком неподвижны, вещи меняются быстрее своих названий, но наше сознание – архивное, мы перелистываем имена и, произнося их, ощущаем движение. Однако оно ложное, это движение ветерка, исходящее от страниц со списками. Иногда ты быстрее того, что я думаю о тебе. Ты правильно сказала, Долли, что ты, может быть, достойна бессмертия, если только бессмертие – это награда. Я решил больше не придумывать тебя (вряд ли я смогу отказаться от искуса не придумывать себя самого), и вот поэтому ты должна хоть на время отдалиться. Поедешь в путешествие, глупая девчонка. Узнаешь Европу, а там посмотрим. К тому же тут вокруг – плохое влияние.
Смотри-ка сюда (ставит подзорную трубу). И вы, товарищи, тоже подходите. (Долли смотрит внутрь, Жан и Пастух стоят по ее правую и левую руку.)
Видишь, это – море.
Ж а н
Перед вами непонятная бескрайняя стихия, тоска, страх перед неопознанным поднимаются в вас. Три четверти земного шара заняты водным пространством. Шум накатывающих волн, зелень прибрежной травы, синяя бесконечность.
О б е з ь я н
Это – любовь.
Ж а н
Люди сжимают друг друга в объятиях, смеются, рыдают, целуют друг друга и проникают друг в друга. Один ждет другого, а тот никогда не вернется. Сцена в парке. Она смотрит восторженно. Ее лицо крупным планом. Деревья. Снова ее лицо. Его рука гладит ее по щеке. Его палец увлажняется. Крупным планом ее глаза и щека со следом слезы. Сцена в постели. Он целует ее шею. Их тела ритмически движутся. Сюжет два: кладбище. Он делает шаг над засыпаемой могилой, готовый броситься на исчезающий на глазах гроб, более молодые мужчины силой удерживают его. Сюжет три: ребенок спит на коленях у матери. Сдедующий кадр: отец обнимает блудного сына.
О б е з ь я н
А это – война.
Ж а н
Прямой репортаж с места событий. Восемь сорок пять по местному времени. В небе – самолеты. Из них вылетают бомбы. Бомбы падают на приближающийся город. Рассыпаются дома. Мальчик лет семи бежит в ужасе. Он падает. Из его головы течет кровь.
О б е з ь я н
Хватит на сегодня (убирает подзорную трубу). Что с тобой? (обращаясь к Долли)
Д о л л и (зачарованно смотрит на Жана)
Вы так хорошо видите. Я не видела так далеко. Не видела того, что вы.
П а с т у х
Да это он репетирует, наверно, барышня. Он артист ведь.
О б е з ь я н
Не сосредотачивайся на хронике, Долли. Хроника не объясняет истории.
Ж а н
Но история состоит из хроники.
О б е з ь я н
История – это отбор, просеивание.
Ж а н
Отбор – это самоуправство. К сожалению, мы слишком ограниченны, чтоб отдаться реальности. Не умеем рисковать, боясь потерять место в вонючей клетке, где живут другие зверушки. Боимся самих себя, с ужасом отстраняясь от своих болезней и страдания, как от чего-то, что вне нас. Боимся слишком любить, думая, что вдруг не получим награды и лакомства. Ханжи, трусы, жополизы.
Д о л л и
Но я совсем не хочу страдать. И очень люблю сладкое. Я люблю мед, потому что это здоровая пища. Слышите музыку? Давайте лучше потанцуем. Музыка помогает разрешить трудности, но никого не судит. Жан, а вам какие танцы нравятся?
Ж а н
Интеллектуальные. Танцы ума и свободы.
Д о л л и
Никогда не слышала. Танец живота – слыхала. Но все-таки ума или свободы? Папаня, можно мы немного потанцуем?
О б е з ь я н
Танцуйте. Но только тихонько-тихонько.
Д о л л и (делает танцевальные движения, но спохватывается)
Папаня, как же это мы тут веселимся, когда война и они, может, Ивана Ивановича там совсем затюкали?
О б е з ь я н
Трудно вмешаться. Хотелось бы, но надо в себе сперва разобраться. И неизвестно еще, кто этого вмешательства хочет.
Д о л л и (остается одна, продолжает двигаться словно в танце)
Рот карминовый рыбака.
Почему смотрю, не отрываясь?
Ты ль влюблена слегка?
Абсолютно, вернее, безумно,
как еще не случалось.
Зелень глаз под шатрами апрельских дерев.
Я иду, ничего не надев.
Полыньи маргариток на сочной траве.
Лед, бурлящий в моей голове.
СЦЕНА 10
Вечер. Бар «Нотеген».
Т е р е з а (Нотегену)
А вот, котик, Роберто, он нам на пьянино сыграет.
Роберто на расстроенном рояле играет четвертый концерт Прокофьева Си бемоль мажор для левой руки; правой ест пасту.
Р о б е р т о (чавкая)
Извините, ничего другого рояль не позволяет…
П о с е т и т е л ь (под звуки сперва расстроенного, а потом нормального рояля, когда пианист на сцене перестает играть и слышна запись)
Подумайте, в час заказал чай со штруделем, и до сих пор не принесли.
Медлительность мне открывает быстроту
другого мира,
шелк и шерсть движений:
у официанта бабочка сползла,
я измеряю в единицах карту зла,
шероховатость между быть – существовать.
(Официанту) Прошу вас чай мне все-таки подать!
Старички окружают Змеева в ящике.
Т е р е з а
Ваня, садись к нам, поешь, давай забудем старые ссоры. Нам твоего ничего не нужно.
З м е е в
Да что я могу тебе дать, плохо вымытая старуха? Ведь я уже умер. У меня была мафия зла, а теперь во мне наступила постепенная глобализация вообще всех чувств. Убили меня, накормили опиумом бесчувствия. Может быть, теперь и я пойму это среднее для всех стран, рас и полов. Ты так много говорил о простоте, Нотеген.
Н о т е г е н
Да ты прямо какой-то романтический герой, Змеев. Понимаешь, твои преувеличения не нужны эпохе.
З м е е в
Это не преувеличения, это реальность. Ведь можно сказать: симпатичный, милый, прекрасный, прекраснейший, восхитительный – и все они будут реально отражать оттенки существующего.
Н о т е г е н
Видишь ли, Ваня, тут становится очевидным, что ты не веришь в прогресс. У древних греков было четыре слова только для одного понятия любви. Симпатичный, прекраснейший… Так можно было сказать. Но зачем? В наше время…
З м е е в
В ваше время время от времени выходит прыщавый студент с автоматом и убивает свою мать. Его адвокаты устраивают вялую шумиху в прессе, убийце пишут поклонницы. Потом он становится поп-героем в передаче «Раскольников в интерьере», по субботам выходит. Постеры с телом изуродованной матери висят на стеклах гигантских супермаркетов. Пока не найдется новый герой.
Н о т е г е н
А ты хотел бы, чтоб он был настоящим убийцей, этакое сконцентрированное зло, которое ты, в твоих фантазиях, поощряешь? Мы все одинаково способны к подвигу и к убийству. Да ты никакой не злодей, Ваня, ты дряб-дряб, вот ты кто, кряхтун-пенсионер.
З м е е в
Дряб-дряб?! (Отчаянно) Это вы убили меня.
Н о т е г е н
Ну будет, будет тебе, ты уж так раскуксился, а ведь всегда смеялся над чувствами.
(Поет, аккомпанируя себе на рояле:)
Мне в парке прогудели ели
О том, как крылья шелестели.
Но сильно падало перо,
лишай ложился на крыло.
И падает летун, сражен.
Погоны сорваны, один пистон.
Я тоже лыс, проходят дни.
Perchй, perchй мы так одни?!
(Тереза, Змеев из ящика и официант подпевают последнюю фразу. Посетители хлопают.)
Н о т е г е н трогает клавиши и продолжает говорить
Даже тогда, с мамашей, помнишь, я сказал: а все-таки это маменька моя была, молоком меня вскормила, а ты говоришь, ну и что, мол, родина, мамаша, хватит этих кулинарных трагедий, могла бы быть и волчица, главное, что ты продемонстрировал хорошее пищеварение. И смеялся. Мы тогда учились вместе и стояли в ожидании лекции одного профессора перед открытым окном, и пахло сиренью. И тогда ты спросил меня, Ваня, зачем этот запах, зачем само слово «запах», зачем это щемящее чувство от приподнявшегося блеклого летнего неба, какое-то странное ожидание, которое возникает и после лекции профессора и благодаря этому воздуху, смешанному с сиренью? Чувство тоски и еще не совершенного подвига. Что за подвиг ждет нас? – ты спросил меня. И неужели не предчувствие подвига заставляет так биться сердечную мышцу и сжиматься тройничный нерв на моем рябоватом лице? И тогда ты помнишь, что я тебе ответил, Ваня?
З м е е в
Нет, ничего я не помню.
Н о т е г е н
Вообще из-за чего вышла эта наша с тобой последняя ссора? Ты ведь не будешь отрицать, Ваня, даже если ты и умер, а в смерть я не верю, так тем более, ты не будешь отрицать и упираться, что ты хотел власти. Так или нет?
З м е е в
Я пришел, потому что мой сосед решил, что он может творить. Тоже может, понимаешь. А разве не мы, старая гвардия, должны проверять и не пущать? Я, хоть и твой противник, пришел поделиться с тобой. А ты вот убил меня. Не хотел я никакой власти. Я жить хотел.
Н о т е г е н
Это не я тебя убил, Ваня Змеев, а ты сам кончился за ненужностью. Ты хотел власти, это ясно, но у тебя нет чистой совести, поэтому власти тебе не видать. Потом ты, как это говорится, слишком много знал. Мог неверно использовать свои знания. Нужна была тебе помощь старого товарища.
З м е е в
О чем это мы сейчас говорили? Не могу сосредоточиться…
Н о т е г е н
Ничего, ничего, потом отойдешь. Ты ведь уже отходишь, Ваня. Тереза, посмотри, ноги у него еще теплые?
Когда с лица нейдет тоска,
в тройничном нерве надорвавшись
изжогой не утихнувшей любви,
невоплощенной, отозвавшись,
уменьши чувства, притворись
микрогляденьем мухи полусонной,
что видит свет издалека,
догадываясь: этот сон последний,
и темным солнцем кажется рука,
накрывшая ее от впечатлений.
З м е е в
Ты хочешь сказать, что ты отказываешься от чувств?
Н о т е г е н
Владеть чужими впечатлениями и чувствами, с отстраненностью от них. Каждый предпочитает быть самим собой, даже преображаясь на время. Я отказываюсь от себя и сжимаю ваши и свои чувства, высушиваю их и смотрю через них на то, что вы называете миром, как через крыло летящей стрекозы.
З м е е в
Нет, не летящей! Мертвой стрекозы!
Н о т е г е н
Почему? Я следую за движением, я хранитель нового…
З м е е в
Если новое хранить, оно уже не новое, невозможно смотреть на мир через летящее крыло свободного существа.
Н о т е г е н
Я следую за ней в ее свободе.
В бар с чемоданчиком входит Д о л л и
Я уезжаю в путешествие. Папенька говорит, что я должна посмотреть мир, Европу. Через час поезд. Но я зашла попрощаться. И сказать: нужно выспаться и отмыться от влияний! Зачем вы спорите? (Быстро подходит к Змееву.) Иван Иваныч, вы всегда шипели на меня. Плевали на меня сверху, со своего этажа. Но когда я видела, как вы плакали, там, под вишней, у меня что-то сдвинулось. В суставах, наверное. А знаете, что Жан всем-всем обещал свободу и любовь. И я люблю вас. Люблю и вас тоже. Я свобода, которая пришла к вам под маской принуждения. Будьте свободны, Змеев!
Она резко дергает за молнию на его коробке.
Н о т е г е н
Ты сними эту маску, девочка, это маска войны. Что это еще за существо несуществующее?
З м е е в (наполовину показываясь из коробки)
Это она, та самая! Неопределенное животное. Поганка та самая! Все из-за нее и началось! Хватайте ее, хватайте!
В бар на роликах влетает О б е з ь я н
Риск быть создателем. Я создал овцу. Из своей собственной тоски и индивидуализма. Чтоб она была прекрасней других. И вот привязался, то есть боюсь привязаться. А ведь обещал себе: не привязывайся к одному! Я горд своим созданьем беззаконным. Не трогайте девочку!
В баре пролетают огненные ракеты. Некоторые посетители, как сидели, замирают или падают на столешницу, как будто от выстрела. В кусочке черного вечернего неба в окно или дверь виден красный салют.
Н о т е г е н (приближается к Долли)
Творчество, вот корень всех наших препирательств. (Обезьяну) Что тебя подвинуло на создание этого неудавшегося животного?
О б е з ь я н (загораживая Долли)
Любопытство и упражнения в равенстве.
Д о л л и
Папаня, простите меня, что я на вокзал не сразу…
Н о т е г е н
Но как ты посмел рисковать, подозревая о возможной неудаче? Творчество должно быть безликим, но направляемым мудрым взглядом. Ваня, хоть он уже и мертв, творил из этических соображений. Ты же – из любопытства. Я – творю из жажды власти, как он говорил. А разве любопытство – это не жажда власти? Неудача должна быть устранена. Терезинушка, куколка, неси большой кухонный нож!
Входят П а с т у х с флагом и Ж а н, опирающийся на Пастуха. Голова Жана повязана красной тряпкой. Ж а н, возбужденно:
Кровь плещется в небе,
вянут полевые цветы от неточной стрельбы.
О, любовь моя, незапятнанная душа,
я напишу на тебе карандашом,
и эти слова зажгутся вдали;
так зажигают прицельные огни.
Д о л л и
Еще мне светит свет из двух разрезов, бойниц, от слез набухших. Промытых ясностью и оттого от слез набухших. (Жану) Это про ваши глаза. Прежде чем уехать, я хочу сказать вам, даже хорошо, что перед всеми: я все время думаю о вас. О ваших словах и о вашем взгляде. Он излучает зеленый свет. Особенно на солнце. Вот сейчас на улице стояли тополя, и трава появилась у корней, и я вспоминала ваши слова.О б е з ь я н (Жану)
Сейчас, к сожалению, нужно решить (показывает): вам налево или – направо.
Шагнете ли вы в эту яму или – в соседнюю. На решение почти не осталось времени.
П а с т у х
По всем посольствам ходил, голосовал за мир. Где-то меня еще помнят. А вот барин в поисках свободы мучается. То там ее видит, то здесь. Как будто за теннисным мячом следит. Совсем бедняга измотался.
Ж а н
Оставляю за собой свободу выбора (надвигает тряпку на глаза).
Слышен крик. Обезьян загораживает Долли. Почти гаснет свет. Когда свет возвращается, у ног Обезьяна стоит раненая овца.
П а с т у х
Ах, умный зверь,
тебе я рад,
не возвращайся к ним назад.
З м е е в
Ну вот и звериное лицо истины. Может быть, это и есть начало подвига.
В баре начинается суматоха и мочиловка. Дети-старички беспорядочно бегают. Нотеген закрывает ящик со Змеевым и садится на него вместе с Терезой, рядом с кассой.
Обезьян с распущенными длинными волосами берет на руки овцу Долли и бежит от преследований, прижав ее к груди, раненую. Внезапно он замирает, встав на чемоданчик Долли как на постамент.
Наступает тишина. Свет освещает только его фигуру, неподалеку, чуть сзади, стоит Пастух.
Единственный оставшийся в сумерках П о с е т и т е л ь
Вот что я понял: жизнь – это штрудель. Иногда тебе его не приносят (иногда даже и никогда не приносят), но ты ждешь его, горячий, с изюмом внутри, и это жизнь. А смерть, а смерть… – когда съел весь изюм, доел все крошки и знаешь, что больше уже ничего не принесут.
