КОММЕНТАРИИ
«Мусорный роман» №12
I. Эскиз иллюстрации к книге Б. Мара «Океан начинается с капли».
3. Рисунок из альбомчика, видимо, по «Истории западного искусства», которую читал у нас М. Алпатов.
5. Обрывок журнала, пачку которых прислала мне какая-то экзальтированная дама. Все журналы, каждая страница была заклеена какой-нибудь репродукцией современного художника.
7. Обложка журнала «Техника – молодежи».
9. Вырезка из «Огонька».
10. «Непошедший» рисунок для книги Б. Мара «Глина и руки».
11. Квитанция за «Волгу», которую я купил у Берестецкого, но купил «по доверенности», как тогда, в 70-м году, можно было купить…
16. Рисунок из альбомчика, сделанный среди многих таких же, во внутреннем беспамятстве и ажиотаже.
17. Письмо в Старую Ладогу, в прекрасное время, полное счастливой богемной жизни с Кириллом и Стацинским в заснеженном, заброшенном доме творчества. Нас и жило там только трое.
Мы взнуздывали, «засупонивали» лошадь и ехали в санях ночью за 8 км в баню, в черную баню, где мы под руководством Стацинского, большого специалиста по этой части, «принимали» пар, потом выпивали с соседями по «полке» в предбаннике взятую с собой водку, вытирались, закутывались и выходили на еще сильный мартовский мороз. Лошадь наша вся заиндевела, стоит белая. Мы плюхались в сани, Стацинский правил, и мы, полупьяные, в счастливом забытьи, тихонько съезжали на укрытый снегом лед Ладоги. Подъезжаем к мосту, под которым должны проехать. Звездная ночь, снег скрипит. С моста нам мужик: «Стой, стрелять буду, проезда нет!» – и целится из ружья. Сторож, наверное. Мы остановились. Стоим. Ночь, холодно. Мужик наверху. А вдруг выстрелит? Здешние все могут. Не знаем, сколько прошло времени, стали замерзать. Что делать? Один конец. Поехали. Проезжаем под мост, мужик вдогонку: «Я шутканул». Приезжаем, опять водка, чай горячий. Мы втроем слушаем «Голос Америки», кругом холод, снег, ночь, гибельная пустота. Прекрасное, никогда не повторимое время.
19. Звонил от меня Бачурин. Написано на квитанции 70-й год, январь, тоже бесконечно веселое, счастливое время, время бурных, безумных сборищ в мастерской и внизу, в соседнем доме, у Юры и Кирилла, Бачурин только-только начинал петь, вернее – сочинять свои первые песни, посвященные и возбужденные его молодой девой, дочерью министра путей сообщения, которую он называл «Бычок». Она действительно не говорила ни одного слова по-человечьи, и у нее был кругленький и широкий лоб… Танцы, пьяное перемещение художников, актеров, манекенщиц в мастерской. Вижу, как Бачурин открывает дверь, а за ним до конца коридора и еще на чердак поворачивает шеренга людей, которых я не знаю и никогда не видел. «Это со мной». Многие тоже входят, сами не зная, куда, к кому они пришли… М. Гробман однажды на таком вечере стал кричать в полный звук. Но была уже глубокая ночь в Москве, а не вечер. Из окна чердака раздается долгий, беспрерывный вой на одной ноте. Что-то там замкнулось в безумной голове Гробмана. Мы понесли его в ванну, наполненную водой, окунули его – о чудо физики! – он с такой же силой и беспрерывностью орал в воде. Усталые иностранцы, чета, муж и жена, решили уехать домой. Гробману этого почему-то не захотелось. Иностранцы, не послушав его, ушли, затопали вниз с чердака. Гробман, запрещая, – за ними. Через какое-то время вернулись. И Гробман тоже. Оказывается, вот что произошло. Иностранцы сели в машину, завели двигатель, а Гробман, который не хотел, чтобы они уезжали, сзади за бампер поднял машину, и она не могла тронуться, т. к. задние колеса не задевали земли, вися в воздухе… И это при том, что сам Гробман был тонок и тощ, как былинка…
20. Рисунок сделан в Синельниково, у отца, в двух сараюшках, где он изготавливал газированную фруктовую воду и где я каждое лето умирал, подыхал от тоски, не зная, что делать и куда деться…
22. Записка Лены.
26. Проект неосуществленной картины должен был быть вроде толстого глубокого рельефа с белой лоснящейся поверхностью, как медицинская клеенка, а в глубине розовой. В общем должно было производить впечатление медицинского муляжа каких-то небывалых внутренностей. Размер задуман внушительный – 3х9,80 м.
29. Бумага, дающая право проезда в Бердянск (был слух, что проезд без разрешения закрыт).
Поехали втроем: Стацинский, Дорон и я, поехали на старой «Волге», сначала в Бердянск, потом через Сиваш в Феодосию, потом в Ялту, оттуда в Севастополь, потом в Бахчисарай и домой. Одно время вместе ехали с Яшей – водителем, купившим «Жигули» и совершающим «круиз» по Крыму. Он невероятно, невозможно толст, дочь и жена еще больше. Где бы ни останавливался Яша с машиной, у моря или в роще, дочь никогда не выходила из железного раскаленного ящика. Еду ей Яша подавал в окно – она там ела. Сам Яша тоже очень любил автомобиль. В Коктебеле мы втроем стали подниматься на Карадаг. Сухая трава, солнце, кругом море. Догоняет вспотевший, запыхавшийся Яша. «Стойте, не ходите, я нашел дорогу, можем на машине подняться!»
30. Начало письма, что ли?
35. Вызов в Польшу, который я так и не использовал.
36. Журнал со слайдами чудесного «сада искусств» в именье Fon Meng, и он сам, спокойный знаток, и я здесь, в России, смотрю на эти репродукции, на сад с шедеврами…
38. Адреса и телефоны, записанные в мое отсутствие рукой Вики.
39. Программа Наталии Гутман, подаренная ею самой. Помню этот вечер. Сначала богатое официальное пиршество, устроенное после концерта В. Морозом в «Национале», потом все поехали ко мне. Помню усталую, замученную Гутман, Олега Кагана и ужас, когда несли потом бесценную виолончель вниз по залитой помоями лестнице черного хода.
41. Приглашение на выставку Л. Ламма его иллюстраций. Он теперь уехал за границу. А были мы тогда в Сенеже, в доме творчества.
43. Оттиск иллюстраций к книге Пройслера в переводе Ю. Коринца «Добрая Баба-Яга».
44. Не пошедшая в альбом «На серой бумаге» надпись.
48. Иллюстрации к «Пиковой даме», которые задал нам наш учитель Б. Дехтерев, посулив, что лучший, тот, кто победит, получит право напечатать их в «настоящем издательстве»! (Не то что студенческое «учебное» задание.) Но ничего из этого не вышло…
50. Телефон Б. Полянского, приятеля по школе, страшно веселого парня, не дурака выпить…
51. Прекрасная, недостижимая, исчезнувшая серая бумага, в свое время которой было так много, хоть завались!..
52. Рисунок тех времен бурных абстрактных графических «излияний», которых был целый несвязный поток…
54. Саша Левин, мой троюродный брат из Днепропетровска.
55. Оберточная бумага.
56. Рекламный вкладыш в коробку цветных карандашей, которую не помню, кто мне привез. Просил тогда каждого подряд, все было мало и «не того цвета», а сейчас уже много и они почти не нужны, пылятся просто…
57. Заготовка для серии «Душ». Сколько лет возился с придумыванием всего этого. Наконец придумал, сделал несколько серий, все от руки. Почему-то ждал «большого количества потребителей» на эту продукцию. В предвкушении, чтобы не было нехватки, сделал заготовки на литографских камнях в два цвета. Все было готово для производства. Но «потребитель» не пошел. Да и серии – говно, как сейчас это видно. Почти карикатуры с натянутым глубокомыслием.
50 листов «заготовок» просто валяются в мастерской на полу…
64. Не помню, почему я вырезал эту заметку. Может быть, просто так.
66. Репродукция из книги, которую я не вклеил в альбом «Эпос» II (из серии «На серой и белой бумаге»).
