ДИСКОНТ-НЕДЕЛЯ
В поисках нужного места Гусин долго бродил вдоль заборов, на которых были развешаны рекламные девицы, перебирался по доскам через запруды октябрьской грязи, задавал наболевший вопрос теткам, волокущим тележки с продуктами, мужикам, несущим подобранный на помойке стройматериал, и мамашам, толкающим перед собой коляски, но все они лишь равнодушно качали головой.
Он остановился у ларька и, выпив бутылку светлого пива, попытался получить искомый ответ у двух парней, задумчиво взбалтывавших содержимое коктейльных жестянок. Даже не взглянув на Гусина, они протянули руки с жестянками в противоположные стороны и вернулись к процессу взбалтывания.
Местность эта напоминала безумный град из фантазий Борхеса, а номера домов были, по-видимому, расположены по принципам давно забытой мудрости халдеев. Необходимую ему улицу, названную в честь некоего Молодцова, Гусин обнаружил довольно быстро, благо выход к ней был обозначен еще в переходе метро. Теперь оставалось найти дом номер 5. Первые несколько зданий по этой улице стояли там, где им и полагалось, но затем на месте номера 21 оказался номер 12 (четный, прошу заметить), сразу за ним – почему-то 26 (тоже четный, но числящийся уже по бульвару академика Хрякина).
В поисках цели Гусин миновал пустырь, пролез через дыру в проволочной ограде и, перейдя через детскую площадку, попал на совершенно пустую, перепаханную экскаваторами улицу. Долго пробираясь через траншеи и груды асфальта, он оказался у девятиэтажки и взглянул на изрядно побитую табличку на фасаде. «олодцо» значилось на табличке. Ни слева, ни справа от дома никаких строений не было.
Гусин уже хотел отказаться от сомнительнейшей своей затеи, но тут взгляд его упал на красный лист бумаги, приклеенный у входа в дом. Неизвестно, чем именно заинтересовал его этот в общем-то заурядный листок. Возможно, призывным корридным цветом, а может, и чем-то другим, но как бы то ни было, Гусин подошел ближе и, поправив очки, прочел: «Аптека за углом». Правда, писавший забыл указать, за каким именно из углов она располагалась, но это уже было неважно.
Осторожно, словно боясь пропустить объект своих поисков, Гусин стал передвигаться по периметру девятиэтажки вправо и скоро оказался у входа в подвал. Спустившись по ступенькам и поморщившись от неприятного запаха (то ли рыба, то ли кошки, то ли еще что), он вошел в довольно просторное помещение. Впрочем, из-за избытка расставленных повсюду полок и стеллажей оно казалось меньше своего размера. У ближайшего стеллажа, на табурете сидел бритый крепыш в спортивной куртке. Охранник – догадался Гусин и почему-то тут же свернул в сторону. Затем, забеспокоившись, что его внезапный маневр может быть истолкован охранником неправильно, он оглянулся назад. Но нет, тот сидел все в той же позе, не проявляя к существованию Гусина никакого интереса и лишь поглаживая висевшую на боку портативную рацию.
Попетляв для конспирации вокруг стеллажей с безрецептурными средствами, Гусин остановился у прилавка, за которым расположилась немолодая уже провизорша в белом халате. Ее внушительный бюст был щедро разложен на поверхности прилавка, выдавая явный недостаток в росте и еще более явный избыток в весе. Не зная, с чего начать, Гусин засмущался и сделал вид, что рассматривает висящие за спиной провизорши грелки.
– Мужчина, что вы хотели? – она смерила Гусина недовольным и достаточно подозрительным взглядом.
Гусин смутился окончательно и забормотал:
– Да я… Собственно, мне…
– Понятно, – вздохнула провизорша и, покопавшись в стеклянном шкафу рядом, бросила – с некоторой долей презрения – на прилавок перед Гусиным небольшую коробочку. – Вот, 4 таблетки по 50 мг. Виагра. Оригинальная. США. По особой цене. 1490 рублей. У нас сейчас акция, дисконт-неделя.
Гусин в ужасе отпрянул.
– Да нет! Что вы! – в волнении он даже снял очки.
– У нас есть и дешевле. Но индийские, дженерик. – Презрение в ее голосе стало еще ощутимей.
– Я вовсе не за этим. Мне к заведующему.
– Арон Григоричу? – смягчилась провизорша. При этом она странным образом преобразилась, стала как будто выше и стройней, и даже кокетливо поправила воротничок халата. – Так это вам туда.
И она протянула руку назад, в сторону коридорчика, уходящего от прилавка в полумрак.
Поблагодарив, Гусин развернулся. Краем глаза он заметил, что охранник встал и смотрит в его сторону. Гусину показалось, что тот поднес ко рту рацию.
Гусин брел по коридору, оказавшемуся значительно длиннее, чем можно было предположить. Становилось все темнее, и вскоре Гусин уже передвигался почти на ощупь Он спотыкался о какие-то коробки, довольно больно ударился коленкой о совершенно неуместный в этой обстановке велосипед (а может, даже мотоцикл) и задел плечом висевший на стене объемный предмет (судя по металлическому гулу, это был таз). А один раз – и Гусин готов был в этом поклясться – под ногами у него что-то зашебуршило и, обиженно взвизгнув, поцокало прочь.
Наконец, он увидел впереди полоску света, уныло лежавшую на полу. Над полоской угадывалась дверь. Едва он собрался постучаться, как услышал раздраженное «пррр-оходим», произнесенное невероятно скрипучим фальцетом.
Помедлив секунду, Гусин толкнул дверь и попал в небольшую комнату, обставленную совершенно по-домашнему. Первое, что бросилось ему в глаза, была портьера из темного лоснящегося бархата, плотно прикрывавшая – несмотря на дневное время – высокое и единственное окно. Прямо перед окном стояло антикварное бюро, заваленное кипами папок настолько, что Гусин даже не сразу заметил сидевшего за бюро пожилого мужчину несколько восточной внешности. Заведующий, а судя по всему это был именно он, был поглощен чтением газеты и, казалось, не замечал Гусина. Справа от бюро располагались торшер и резной картотечный шкаф с бесчисленными ящичками, а слева – трехстворчатый с толстыми матовыми стеклами сервант. К боку серванта была искусно прибита палка, на которой висела, поблескивая, клетка с большим зеленым попугаем.
– Пррр-оходим, – раздался из клетки все тот же настойчивый фальцет. Повторив указание, попугай полез вверх, яростно цепляясь когтями и клювом за сверкающие прутья.
Глядя то на птицу, то на застывшего у компьютера старика, Гусин переминался с ноги на ногу, не зная, что делать дальше.
– Вам же сказали– проходить, – по-прежнему не смотря в его сторону, подсказал заведующий. – Только тапочки наденьте. Там, возле шифоньера. А то у меня ковер.
И действительно, возле входной двери оказалась ниша с массивным, по-видимому, из дуба, шкафом, который хозяин комнаты назвал почему-то шифоньером. Гусин разулся, надел изрядно стоптанные тапки. Вешать свою облезлую, из кожезаменителя куртку в шкаф он, впрочем, не стал, а, перекинув ее через руку, направился к бюро.
– Вы извините… – неуверенно начал Гусин, – но я… но мне… – Он вытащил из внутреннего кармана куртки сложенный вдвое лист. – Вот, памятка. Я к вам по рекомендации от…
– Знаю, знаю, мне уже звонили, – остановил его заведующий и, пошуршав газетой, медленно добавил:
– Ничего у них не выйдет. Вот, полюбуйтесь: в последнюю минуту они выводят из основного состава кого? Самарина! А ведь до конца чемпионата – шесть туров! Нет, не видать вашему «Динамо» в этом году медалей. Не видать как своих ушей… Tак что вы об этом думаете?
С этими словами он наконец-то взглянул на Гусина.
Странный это был взгляд. Странный и страшный. Почти все глазное пространство помимо белков было заполнено зрачками. Черные шары блестели из-под косматых нависших бровей.
Гусин присел, благо рядом с бюро стоял стул.
– Я в принципе… в хоккее не очень разбираюсь, – промямлил он, стараясь не смотреть в эти зрачки.
– Хоккей? При чем тут хоккей? Хоккей тут совершенно ни при чем, молодой человек. Я говорю о том, зачем вы сюда пришли. И к вашему сведенью, Самарин – это футболист.
Гусин заерзал на стуле:
– Да? Так, значит, вы действительно… Значит, у вас…
– Молодой человек, что такое «действительно»? А что «недействительно»? Поверьте, ответить на эти вопросы ой как непросто. Я же вас только спрашиваю: зачем вам все это нужно?
Гусин опять заерзал, посмотрел было на заведующего, но тут же снова отвел взгляд. Теперь перед его глазами поблескивала клетка с попугаем. Тот сидел на жердочке и, наклонив голову, держал лапку там, где у него полагалось быть уху, словно приготовился слушать. Как ни странно, но вид попугая несколько успокоил Гусина.
– Видите ли, я вообще-то писатель. В смысле, пишу прозу. Роман у меня вышел в прошлом году. Первый. «Чужие мысли» называется. Не читали случайно?
Заведующий удивленно поднял брови.
– Я, правда, опубликовал его под псевдонимом Лебедев, – поспешил пояснить Гусин. – По-моему, так звучит лучше. Как вы считаете?
– Нет, не читал.
– Ну ничего. Я вам подарю потом экземпляр. Роман получился неплохой, даже хороший. Я уже планирую написать продолжение, а там, может, и до трилогии дойдет. Темой я владею: психоанализ, подсознание. Я ведь психологический заканчивал, увлекался фрейдизмом. Тираж для начала приемлемый – 3000, и издательство довольно престижное. Правда, оплачивал я все сам, да и с дистрибуцией они подвели, а рецензия была пока только одна. Моя старая знакомая писала. Мы с ней в свое время встречались, чуть даже не поженились. Видите ли, у нее был ребенок, мальчик. Мне это в принципе не мешало, я был готов принять участие и, так сказать, взять на себя все обязательства. Но Лена все свое внимание уделяла ребенку. Это, конечно, естественно. Она мать… Но для меня в ее жизни не оставалось места. Понимаете? И вот, когда все уже было, казалось, решено… Мы как раз тогда все вместе отдыхали в Сочи… Кто бы мог…
– Кто? Кто? Ктоктоктокто там? Пррр-оходим, – вдруг закричал попугай и, закатив глаза, истерично затряс зеленой головой.
– Ах, да, – спохватился Гусин, – извините. Короче говоря, роман был обещающий, я имею в виду то, что я написал, а не Лену. Но дело совершенно в другом. Я долго думал и наконец понял, что призван быть писателем, что в этом мое предназначение. Ведь у каждого в жизни есть что-то самое главное. Такое, ради чего и стоит жить. Я за свою жизнь много сменил профессий, но вот только теперь нашел свое, настоящее. То, где я могу быть самим собой и не играть чужие роли. Но, знаете, я уже потерял много времени. Не по своей вине, конечно. Вот, например, мой однокурсник, Бахрамеев. Он у меня все рефераты скатывал. А потом взял и накатал детектив. Да так лихо, что тот враз бестселлером сделался. Ну там, сериал поставили потом и все такое. И детективчик-то так себе. Но парень раскрутился. Точнее, его раскрутили. Затем он и серьезные вещи стал писать. Или вот была еще Алла Бабушкина такая. С параллельного потока. Тоже, казалось, ничего особенного. Так у нее сейчас свое ток-шоу. Ну, правда, она замуж вышла за нового русского, он ее и продвигал. Но потом-то ведь развелась. А я? Как после окончания вернулся в Волгоград, десять лет в школе мыкался, затем никому не нужную диссертацию делал, пытался зарабатывать на социологических опросах. Да что говорить… Сами понимаете, Волгоград – не лучшее место для литературной карьеры.
В общем, чтобы пробиться, нужен или спонсор, или время. Ведь народ – он привычками живет и в конце концов все принимает, если ему об этом твердить и твердить, не переставая. Возьмите вот Толстого. Девяносто томов собрание сочинений. А кто эти девяносто томов прочел? Ну, хорошо, «Войну и мир» в школе проходят. «Анну Каренину» тоже знают: вещь неплохая, хотя и затянута. Фильм по «Воскресению» многие видели. Так ведь всего этого только тома на четыре наберется. А люди знают, что он гений и все такое. И знают потому, что сто пятьдесят лет им об этом твердят на каждом углу. А ведь напиши Толстой только свои «Кавказские повести», кто бы его заметил? Никто. А повести эти, я считаю, – лучшее, между прочим, что он написал.
Или вот я, когда только начинал, вывешивал свои рассказы на одном литературном сайте. Там авторам присваивался рейтинг. Ну, чтобы показать как бы, кто лучше. В принципе рейтинг этот был чистой фикцией и ни о чем не говорил. Но там ведь тоже связи все решали. Знакомые читали знакомых и друг другу одни десятки выставляли. Некоторые даже массовую рассылку друзьям делали, просили зайти на сайт, просто зайти, не читать даже, и оценку повыше поставить. Так вот и набивали себе рейтинг. А я в Москву тогда только переехал, знакомыми обзавестись не успел. Волгоградские же мои друзья в компьютерах мало разбирались. И вот что я придумал. Каждый день я стал ходить по разным интернет-кафе, интернет-салонам и сам себе оценки ставил. И подействовало. За несколько месяцев я вошел в TOP 10 на сайте. А потом и раскрутка уже не нужна стала. Все и так шли на мою страницу. Короче, сделался авторитетом. Но ведь это все в пределах одного сайта было. И сайт-то, кстати, потом закрылся. А чтобы тебя узнали во всей стране, во всем мире? Представляете, сколько для этого надо работать? Сколько на это времени уйдет?
– Вы чаю не хотите? – прервал его заведующий.
– Что?
– Чаю, говорю, не желаете? Кофе я не пью, и если вы не хотите заработать атеросклероз, вам тоже не советую. А растворимый так и вовсе яд: собственно кофейного порошка там процентов пятнадцать, не больше, остальное – химия. Чай же – другое дело. Я и кипяток всегда в термосе держу.
В подтверждение своих слов он ловко извлек из-под бюро красный термос огромных размеров, больше похожий на огнетушитель.
– Да, да, не откажусь.
Заведующий поднялся и открыл створку серванта. Многочисленные полки были аккуратно заставлены одинаковыми металлическими баночками.
– Могу предложить вам чай красный, традиционный черный, белый, желтый, или же зеленый. Лично я последнее время склоняюсь к зеленому. Он, знаете ли, стимулирует выделение желчи и желудочного сока и деятельность кишечника улучшает. У вас есть проблемы с кишечником?
– Не знаю. Нет, наверное.
– Жаль. Но и для сердечно-сосудистой системы он тоже крайне полезен, а сердечно-сосудистые заболевания – основной источник смертности в России.
Гусин даже вздрогнул:
– Неужели? Ну тогда и мне зеленый.
– Прекрасно. «Гёкуро», «сэнтя», «гэнмайтя», «улун»… Ага, вот, – заведующий достал с полки баночку. – Эксклюзивный аромат, но для усиления эффекта предлагаю добавить пару капель специального бальзама. – Заведующий поставил на бюро фиолетовый пузырек с непропорционально длинной пробкой. – А я, с вашего позволения, пиалочку «бантя» себе сделаю.
Он принялся колдовать над пиалами, а Гусин продолжил:
– Так вот. Когда у меня «Чужие мысли» вышли – ну, это роман мой, я уже говорил, – и когда проблемы с дистрибуцией начались, я понял: ничего я не успеваю и не успею. Ни-че-го. Ну выйдет еще один роман, ну два других. Ну пробью я пару-тройку положительных рецензий. Ну пригласят там на телевиденье пару раз. И что? Пиарного механизма у меня нет, а на удачу полагаться… В казино я никогда не выигрывал. Правда, не проигрывал тоже никогда. Так по нулям и выходил. Так что же, и из жизни своей мне по нулям выходить?
Как понял я все это, то у меня словно пелена с глаз: нет смысла писать, нет смысла вообще что-то делать. Кто-то, конечно, мечтает выиграть миллион в лотерее. Кто-то мечтает получить нобелевку или хотя бы Букера. Говорят, что мечтать не вредно. Ан нет, вредно, еще как вредно. На мечтания эти столько энергии уходит, столько сил. И чем больше мечтаешь, тем страшнее потом просыпаться.
Разволновавшись, Гусин отхлебнул из поставленной перед ним пиалы. Во рту появилась приятная свежесть и с легкими бодрящими покалываниями потекла по телу. Волнение прошло. Гусин растянулся в кресле и на мгновение закрыл глаза.
– Так вы, стало быть, вознамерились Нобелевскую премию получить за свои труды?
– Что вы… Я просто заявить о себе хочу. Ведь подлинный смысл искусства в чем? В аплодисментах. Да. И мне нужны аплодисменты. Хоть в какой-нибудь форме. Но раз уж мне не повезло, то я сам восстановлю справедливость. И сам эти аплодисменты организую. Как с тем сайтом. Сначала, конечно, придется накручивать счетчик. Где-то пропиарить, где-то просуфлировать, где-то подбросить средства. Делать я все это могу под разными фамилиями, так что подозрений не возникнет. Зато потом процесс пойдет. Через 30–40 лет они сами начнут писать диссертации по Лебедеву. А еще через сорок кафедры открывать по изучению его творчества. А я буду появляться под видом его сына, потом внука и так далее. Вкушу, наконец, заслуженное признание. Может даже, хе-хе, соавтором примкну к самому себе.
– А где вы, позвольте спросить, собираетесь средства брать? Не через гонорары же?
– Как где! Ну, рано или поздно с гонораров тоже. А до того… У меня же все карты на руках будут. Я свою четырехкомнатную в Волгограде продал недавно. Очень выгодно продал. Так что первоначальный капитал есть. А что касается дальнейшего, – тут Гусин заметно оживился, – я все уже подсчитал. Делается консервативная инвестиция. С фиксированным доходом. Например, в швейцарские муниципальные облигации. Риски мне ни к чему. За те же 40 лет мой первоначальный, даже с учетом инфляции, даже при том, что реинвестировать я не весь доход буду, вырастет до миллиона. В переводе на евро, конечно. А там уже все проще будет. Помните Уэллса? «Когда спящий проснется». Так там он за какие-то три века всю мировую экономику к рукам прибрал. А эти три века он вообще ничего не делал, спал только. Я же буду делать: следить, контролировать, ну и все такое.
Заведующий уважительно покачал головой.
– Браво. Деловая жилка в вас есть. И с амбициями, я вижу, тоже все в порядке. Но вы не боитесь? Ведь в вашем организме не просто остановится процесс старения. Вы у нас станете невосприимчивы к любым воздействиям извне: вирусам, бактериям, физическому разрушению. Одной клетки будет достаточно, чтобы регенерировать всю структуру.
– Да знаю я, памятку внимательно изучил. Но и до памятки на эту тему думал. Тяжело, конечно, пережить своих детей, тяжело терять все, к чему привык. И про усталость там правильно. Однако родственников у меня нет. Разве что дядя во Владивостоке. Детей тоже нет. А что до остального, вы не забывайте: я же все-таки писатель. И как писателю мне интересно, что будет и, – он обвел вокруг себя рукой, – как все это кончится. Ну, а в крайнем случае… В памятке же написано, что есть антидот… ну, чтобы все там нейтрализовать.
Заведующий подлил себе в пиалу кипятка из термоса.
– А вы, молодой человек, прямо скажем, не из трусливых. И знаете, чего хотите. Считайте, что мы договорились. Мазаль тов. – И он звучно стукнул опустевшей пиалой о поверхность бюро. – Так что не смею вас больше задерживать, – и он выжидательно посмотрел на Гусина своими глазами без роговицы.
– Простите? – поднялся тот с кресла, – но мне сказали, что препарат у вас прямо здесь имеется. Я и деньги принес.
– Безусловно, имеется. И не только этот. – Заведующий, улыбаясь, похлопал рукой по серванту. – Но вы свою порцию уже получили. Полностью. – Он указал пальцем на фиолетовый пузырек с бальзамом, все еще стоявший на бюро. – И с инструкциями по применению, а также противопоказаниями ознакомлены тоже были. Так что не смею задерживать.
Гусин снова упал на стул. С трудом перевел дыхание, затем начал тереть шею. От его недавней решительности не осталось и следа.
– Но как же, Арон Григорьевич? Уже? А я думал… Ведь памятка…
Почему-то только сейчас он впервые назвал заведующего по имени-отчеству.
Обойдя вокруг стола, тот подошел к Гусину и хлопнул его по плечу.
– И это говорит известный писатель Лебедев, который только что все убедительно и логично так объяснил? Не переживайте. Все будет в порядке, беседер. Кстати, раз уж вы при деньгах, то не забудьте заплатить на выходе 149 рублей. В кассу.
– Сколько? – от удивления Гусин пришел в себя. – Что вы имеете в виду?
– Я имею в виду 149 рублей в российской валюте. В работе с клиентами мы применяем индивидуальный подход, и цена для каждого – разная. Кроме того, как вас уже проинформировали, сейчас у нас проводится акция, дисконт-неделя.
– Прр-роходим, прр-роходим, – напомнил о себе попугай.
Гусин поднялся. Уже надевая возле гардероба ботинки, он на всякий случай спросил:
– И все? Я больше вам ничего не должен?
– Абсолютно верно.
– И если что, я вас смогу найти? Все, как объясняется в памятке?
– Именно так.
– И если что, у вас есть нейтрализатор?
Заведующий кивнул.
Когда дверь уже захлопнулась, он подошел к зашторенному окну и, отодвинув край портьеры, посмотрел на улицу.
– Нейтрализатор у нас, конечно, найдется, – задумчиво сказал он. – Но стоить он будет дороже. Гора-аздо дороже. Ведь дисконт-неделя не может длиться вечно, а за ценой пока никто, – он любовно посмотрел на ящики картотеки, – никто, как говорится, не постоял.
