Антонин Ладинский

ТЕЛЬ-АВИВ

Из книги «Путешествие в Палестину», < София>, 1937

Не розоватый камень иерусалимских каменоломен, не декорация библейских гор, как в Хайфе, не дикая красота Яффы, а плоский современный город, стандарти­зированные бетонные дома в том стиле, в котором строят теперь кинематографы, гаражи и отели. Еще в первых тель-авивских постройках была заметна слабая попытка создать что-то свое, палестинское: то дом выкрашен голубой краской, то окна кончаются аркой в арабском переплете, а потом стали строить под ранжир — гладкие кубы с геометрическими балконами и сухими линиями окон и дверей Но на наш вкус эти коробки из бетона все же лучше гипсовых кариатид и всяких там ложно­классических аканфов и меандров, которыми любили украшать бездарные архитекторы скучные дома начала XX века.

Тель-Авив — не декорация, а обжитое жилье, не придуманный, а возникший в силу насущных потребностей город, развивающийся по непреложным законам урбанисти­ческого хозяйства. Он живет, дышит, торгует и полон муниципальных забот. Как во всяком нормальном городе, есть в нем торговые кварталы, улицы в сплошных лавках и магазинах, банках и конторах, с вывесками, распродажами и афишами. Палестинские евреи говорят, что они хотят иметь все свое, вплоть до воров. Насчет воров что-то не слышно. Но, вероятно, как во всяком городе, есть в Тель-Авиве и спекулянты. Иногда вы натыкаетесь где-нибудь на улице Герцля на биржевое кафе. Озабоченного вида люди в сдвинутых на затылок шляпах шуршат газетами, пересаживаются от столика к столику, размахивают руками, а ящики еще зреющих на пардесах апельсинов — идеи ящиков и идеи апельсинов — переходят из рук в руки, грузятся в вагоны и на пароходы, плывут в Марсель.

Но город залит солнечным светом, на его улицах много молодежи, рабочие ходят в трусиках, женщины в белых платьях, в лимонадных будках переливаются в стеклянных цилиндрах разноцветные сиропы, под боком море — какое море! И все это — легкость женских одежд, обилие лимонада, солнце — создает впечатление курорта, беззабот­ности и дачной суеты. Может быть, потому, что заезжий человек шатается по городу без дела, что запахи ананасовых и малиновых сиропов напоминают детские годы, городские сады и гимназическую жажду?

Городу двадцать семь лет. Город, можно сказать, без прошлого. Но своя маленькая история у Тель-Авива существует. Возник он в 1909 году, в то время, когда евреи охотно селились в соседней Яффе. Но жить среди чуждого арабского мира было неудобно. Арабы, еще не привыкшие к европейским обычаям, считали преступлением против нравственности, когда еврейская женщина проходила по улице с посторонним человеком. Тогда возникла мысль создать собственный квартал. Из квартала вырос город.

За эти двадцать семь лет произошло немало событий. Война свела на нет городское строительство. Но в послевоенные годы, когда в Палестину хлынула волна переселен­цев, строительная лихорадка превратила бесплодные приморские пески в европейский город с детскими садами, с библиотеками, банками, школами и магазинами. До войны здесь стояло несколько скромных домов. Когда строили гимназию, рабочие говорили: «Какому чудаку пришла в голову мысль строить гимназию среди песков?» Теперь она в центре города. Со всех сторон ее обступили улицы, уже согретые интимной городской жизнью. Туристу покажут здесь дом, в котором жил, писал и собирал книги Ахад Хаам, знаменитый еврейский писатель и борец за палестинскую культуру, и дом, в котором живет поэт Черниховский, и горку, под которой убили Арлозорова, и кладбище, где похоронены Макс Нордау, Хаим Бялик и Ахад Хаам. Улицы названы в честь еврейских мыслителей, поэтов и сионистских вождей. Топография их такова.

Главные улицы бегут с юга на север, от Яффы в квартал Нордия, названный в честь Макса Нордау: авеню Алленби, с которой пересекается бульвар Ротшильда, Элизара бен-Иехуды и другие. Центр города — гимназия Герцля, в которую упирается торговая улица, названная его же именем. Торговые кварталы — Мерказ Мишари — располо­жены южнее, за Яффской улицей, которая соединяет два города. Территория леван-тской выставки — далеко на севере, куда уже вплотную подступают городские дома, а там же новый порт, многочисленные кафе, пляж.

Недавно сошел в могилу свидетель тель-авивской истории — его бессменный мэр, основатель и строитель, доктор Дизенгоф.

— Если бы мне дали кусочек Кармила, — говорил мэр, — да строительный материал, как в Иерусалиме, я бы построил город…

Охотно верим, что город был бы замечательный. С его вкусом и с его культурой, объездивший всю Европу, д-р Дизенгоф создал бы «жемчужину». А тут плоский берег, пески. Незадолго до его смерти мне привелось побывать в доме у тель-авивского патриарха. Я с удовольствием вспоминаю эту беседу.

В личном доме тель-авивского мэра большие, светлые комнаты, книги, картины. Вся обстановка, от картин до чайных чашек, говорит о любви к красивым вещам. Одним из лучших украшений города является городской музей, созданный д-ром Дизенгофом и пожертвованный городу В его модернистических залах собраны картины, бронза и гравюры. По мысли основателя, музей должен хранить, главным образом, произведе­ния еврейских художников, но есть здесь и неплохой Рубенс, импрессионисты. После прогулки по этим тихим и светлым залам запомнились городские пейзажи Утрильо и Вламенка, цветы и птицы Марии Лоренсэн, русский пейзаж Левитана, мрамор Натана Аронсона, а из «еврейских» сюжетов — «Человек с торой» Шагала, фигура девочки на картине «После погрома» Минковского, евреи Самуила Хирпенберга.

Но краса и гордость Тель-Авива — театры. В той борьбе, которую сионисты ведут за еврейский язык, театр одно из самых важных орудий, и немудрено, что еврейская общественность так холит и пестует свои театры.

В новой части города, где песок приморских дюн еще не залит асфальтом, на улице, названной именем еврейского поэта, в домах «на курьих ножках» (правда, курьи ножки из железобетона) живут артисты «Габимы». Здесь еще совсем недавно бегали и выли на луну шакалы, а теперь обосновалась своеобразная артистическая община с театральными интересами, с читками, с разговорами о Шекспире!

В доме у Ханы Ровинской все тот же ультрасовременный тель-авивский стиль — мебель-модерн, картины «монпарнасских» художников. Артистка не любит говорить о театре, она его «делает». Последняя постановка «Габимы» — шекспировский «Венецианский купец». Постановка вызвала шумную полемику в местной печати. Споры шли о том, уместно ли показывать в еврейском городе Шейлока? Кажется, сторонники чистого искусства победили. Главную роль исполняют попеременно Мескин и Френкель. Играют оба прекрасно. Но человеку, незнакомому с языком, трудно оценить постановку, хотя некоторые декорации и некоторые сцены — на мосту, например, когда заря угасает за Венецией, — остались в памяти. А «Дибук» волновал даже «без языка» Правда, его ставил гениальный Вахтангов… После спектакля мы сидели до последнего автобуса в «Гинати», как в Париже сидят где-нибудь на Монпарнасе до «последнего метро», и говорили о театре. Все эти еврейские актеры и артистки — выученики русской сцены, питомцы русской культуры! Мало-помалу они начинают забывать русский язык, но с какой трогательной грустью говорила об этом Ровинская. Упоминаешь об этом, чтобы показать, как ценят здесь русскую культуру.

Палестинские беспорядки отразились и на театральной жизни Театр был лишен возможности совершать разъезды по стране, а это сказывалось на его бюджете. Другой театр — «Огель» — ставит те пьесы, которые мы видели в Париже, — «Иеремию» и «Рахиль и Якова».

Но в Тель-Авиве ключом бьет и менее эффектная, хотя не менее культурная жизнь газет, кооперативных организаций, рабочих учреждений, школ и детских садов.

Почти все палестинские газеты и книги печатаются в Тель-Авиве. Это, так сказать,

еврейский Лейпциг. Существуют три ежедневных газеты — «Гобокер», «Давар» и «Хаарец». Последние выпускают два издания в день. Газеты прекрасно оборудованы, с собственными ротационными машинами, с большим для такой маленькой страны, как Палестина, тиражом. Читают здесь газетные листы жадно, и на каждом шагу в Тель-Авиве книжный киоск, не считая голосистых газетчиков. Большинство журналистов работали раньше в русской прессе, а в типографиях многие из наборщиков набирали раньше «Биржевку» или «Русское Слово». Но несмотря на обилие местных газет, даже самые «национально» настроенные палестинцы сохранили интерес к русской газете, к русской статье на общественные темы, к «подвалам» в «Последних Новостях».

При «Даваре» выходит двухнедельное приложение кооперативного характера «Гамешек Гашитуфу» — орган рабочего хозяйства, точнее центральной закупочной организации, которая объединяет многочисленные кооперативы Палестины. Тираж его свыше двадцати тысяч экземпляров. Организация закупает семена, бензин, корм для скота, сельскохозяйственные машины, устраивает холодильники. Покупателями являются коммуны, учебные хозяйства, кооперативные столовые, промышленные колонии, всего 183 кооперативные организации. Оборот в 1935 году — 275 т. фунтов. Это говорит о значении рабочего движения в Палестине. Не все к нему примыкают, не все разделяют его политические и социальные тенденции, а некоторые называют дом рабочей федерации на авеню Алленби «Кремлем», но роль кооперативного движения в Палестине огромна, и оптимисты пророчат ему блестящую будущность. Покупательная способность населения — около полутора миллиона фунтов Если местным кооперато­рам удастся в конце концов использовать целиком такой внушительный рынок, это будет блестящей победой кооперативного начала в современной хозяйственной жизни.

Но этой работы на улицах не увидишь. Она делается где-то в изыскательных бюро, в огромных складах, на кооперативных скучных заседаниях. На улице солнце, загорелые молодые люди, женщины в легких платьях и в платочках, как их носят в американских фильмах Катюши из «Воскресенья». Бойко торгуют лимонадные будки. Матери везут в колясочках детей на пляж. На пляже бронзовые тела купальщиков, полосатые шезлонги, цветные зонтики, мороженщики, йеменский еврей торгует кукурузой. Блещет море.

Слева видна выступающая высоким мысом Яффа. Ей тысячи лет, о ней упоминают таблички из Тель-эль-Амарны и иероглифы луксорских храмов Где же двадцатисеми­летнему Тель-Авиву соперничать с ее историей и славой? У берегов Яффы стояла скала, к которой приковали обреченную в жертву морскому чудовищу Андромеду, дочь Сефея и прекрасной Кассиопеи. Возле Яффы случилось трехдневное приключение пророка Ионы. При Соломоне это был порт Иерусалима. Сюда Хирам привозил ливанские кедры на постройку храма. В Иоппии, как называют город Деяния, жила благочестивая швея Тавифа, что значит – серна.

Она шила рубашки, потом занемогла, умерла и была воскрешена апостолом Петром.

Гневный и вспыльчивый апостол жил здесь некоторое время в доме кожевника Симона. Гробницу св. Тавифы, умершей, когда истекли ее дни, показывают на русском участке.

На яффской горе строил башни Ричард Львиное Сердце.

Но если у Тель-Авива мало исторической поэзии, то много «прозы». Вокруг него лежат многочисленные еврейские колонии, тот «гинтерланд», который дает возможность городу развиваться и процветать.