Хаим Аса

ОБЩЕСТВЕННЫЙ ЭНТУЗИАЗМ И ДЕМОКРАТИЯ

(Главы из книги)

ВВЕДЕНИЕ

Понятия «надежда» и «энтузиазм», или, с другой стороны, «безнадежность» и «апатия» являются количественными факторами, позволяющими оценить состояние общества, более того — дать объяснение ключевым процессам, протекающим в обществе. Содержит ли демократия в себе нечто большее, чем юридическая система, обеспечи­вающая создание и поддержание некоего «общепринятого порядка» среди граждан? Имеет ли она иные цели помимо самосохранения? Есть ли у нее вектор направления? Является ли понятие «свобода», заложенное в фундаменте демократической идеи, обязательным для любого режима, или же это термин, требующий отдельного определения в рамках каждого режима? Существование граждан, лишенных надежды, с их безысходным жизненным кругом свидетельствует, на наш взгляд, о провале попытки обеспечения нормальных человеческих прав и свобод. Должен ли каждый демократический строй сталкиваться с возникновением такого замкнутого круга у части своих субъектов? Данная книга содержит однозначное утверждение, согласно которо­му такой круг неизбежен, и, соответственно, неизбежно нарушение свободы личности, провозглашенной центральной ценностью демократической системы.

Надежда

Лишенные надежды — те, кто не способен превозмочь тяжелую экономическую ситуацию, те, чьи потомки лишены возможности быть включенными в очередную волну развития цивилизации, называемую сегодня «третьей», или «пост-индустральной» волной. Тяжелая экономическая ситуация в данном случае определяется как неспособность обеспечить себя основными жизненными условиями.

Лишенный надежды загнан в ловушку, которая заставляет его бороться за удовлетворе­ние каждодневных материальных нужд, как-то: жилье, питание, обогрев, здоровье, одежда. Вся его энергия уходит на то, чтобы прожить текущий день, его будущее неопределенно. Он ни в коей мере не готовится к завтрашнему дню, ни своему, ни своего потомства, — как из-за отсутствия времени, так и из-за отсутствия условий и возможностей. Он беспомощен и ощущает себя в тупике.

Ощущение поражения, нависающей нужды парализует, приводит к оторванности от окружения, от общества или общины, к отсутствию идентификации с ними.

Реабилитация лишенного надежды субъекта означает раскрытие его потенциала посред­ством создания возможностей и обеспечения доступа к ним. Возможности и их доступность обуславливаются как системой просвещения, учитывающей данные соци­альные нужды, так и дополнительными системами, которые осуществляют двусторон­ний контакт между «молекулами» — небольшими обществами или рабочими группами — и более крупными сообществами или предприятиями. Иными словами, улучшение ситуации обусловлено превращением господствующего подхода, согласно которому помощь экономически слабым ограничивается материальной поддержкой, в такой подход, который обеспечит создание возможностей, то есть условий для раскрытия потенциала. Согласно этой концепции субсидии следует перераспределить в пользу обеспечения возможностей. Следует различать причины бедности. В случае, когда причиной бедности является, например, старость или тяжелая инвалидность, создание возможностей вряд ли целесообразно. Что же касается безработицы, то здесь матери­альной поддержки явно недостаточно, она должна быть заменена предоставлением возможностей.

Итак, выдвигаемый здесь тезис предполагает существенное изменение идеи государ­ственной помощи социально слабым слоям: она может быть сокращена, с тем чтобы ассигновать часть освободившихся ресурсов на системы создания возможностей, такие, как коммуникация, система просвещения, система поддержки малого бизнеса. Это означает перераспределение государственных ресурсов организациям, не занимаю­щимся непосредственно социальным обеспечением, и значительное сокращение общественного сектора, связанного с вопросами социальной помощи.

Легитимация несправедливости

Принятие гражданами, живущими в условиях демократического строя, самого факта существования граждан, лишенных надежды, является изначально несправедливым. Молчаливое согласие общества — лишенные надежды явственно ощущают его на себе —  окончательно загоняет их в угол — из состояния безнадежности они переходят в состояние полной беспомощности. Положение лишенных надежды в нездоровом демократическом обществе хуже положения аналогичной группы, находящейся под властью диктатора, ибо там есть хотя бы надежда, что вождь произведет радикальные перемены (история знает просвещенных диктаторов — стоит упомянуть, например, австро-венгерского монарха Франца-Иосифа). В авторитарных обществах подданные верят в «доброту» тирана, тогда как все негативные аспекты режима воспринимаются ими как следствие происков промежуточных инстанций — чиновников, визирей и т.п. Так дело обстояло, в частности, в царской России, где царя традиционно величали «батюшкой». В нездоровом демократическом обществе у лишенных надежды нет даже этого скромного утешения. «Некуда податься» — так можно сформулировать не только субъективное ощущение лишенного надежды, но и все его мировоззрение. Вследствие этого лишенные надежды легко попадаются на крючок популистской пропаганды различных движений тоталитарного толка.

Отсутствие перспективы улучшения ситуации воспринимается гораздо острее, чем повседневные трудности. Тот, чье время уходит без остатка на реализацию неотложных физических нужд, вряд ли может уделить свободную минуту, чтобы постараться поднять свой статус. Данная ситуация воспринимается как объективно непреодолимая —  ведь человеку не предоставляется никакой возможности вырваться из нищеты во всех ее проявлениях. Попавший в круг отчаяния лишается свободы в мыслях и чувствах, становится рабом своего положения, которое навязано ему истеблишментом. Лишен­ный возможности распоряжаться своим временем, он уподобляется заключенному, вынужденному неустанно трудиться ради простейших благ существования. Вообще говоря, тюремный заключенный наделен куда большей свободой, чем лишенный надежды. Его телесное существование обеспечено, путь к самоусовершенствованию открыт. Заключенный изолирован от общества и не имеет возможности на него воздействовать, но ведь таково же положение и лишенного надежды, который находится «на свободе». Средний буржуа всегда может выбирать между несколькими возможностями, владея имуществом и получая постоянную зарплату или иную компенсацию за свой труд. Его завтрашний день физически обеспечен, и поэтому у него есть досуг, которым он вправе распоряжаться по собственному усмотрению, в частности, планировать свое будущее, заниматься хобби, повышать свой жизненный уровень и так далее.

Лишенный надежды не располагает и досугом, несмотря на то, что он, казалось бы, не так загружен ответственностью, как какой-нибудь бизнесмен из обеспеченного слоя общества. Ему практически недоступно пользование большинством социальных меха­низмов, связанных с досугом, — таких, как система просвещения, спорт, туризм, санаторные и гостиничные услуги. Таким образом, лишенные надежды оказываются выключенными из реальной жизни демократического общества. Почти двадцать процентов общества оказываются «ни при чем»! Доходы предприятия, на котором работают лишенные надежды, делятся надвое: половина идет его владельцам, другая -выплачивается как государственный налог. Следовательно, государство делит доходы с владельцем предприятия; если же при этом часть прибыли не отчисляется на решение проблем работников, принадлежащих к категории лишенных надежды, то налицо вопиющая несправедливость, эксплуатация, осуществляемая не частным лицом, а государством — во имя «остального общества». Впрочем, эти известные факты не раз подвергались подробному анализу.

Карл Маркс, его ученики и другие исследователи, разработали диалектическую методо­логию и с ее помощью описали модель нарастающего кризиса, грозившего, по их мнению, либерально-демократическому обществу. Был предложен вариант решения, примененный позже в Восточной Европе с известными всем нам последствиями. Основной вопрос состоит в следующем: имеет ли описанная проблема общее решение, удовлетворяющее условиям любого социума, или же для каждого общества должна быть выработана индивидуальная модель. Как интеллектуальные лидеры советского строя, так и вожди социал-сионизма на начальных этапах реализации своих идеологий прекратили обсуждение этого вопроса, так и не придя к окончательному заключению.

С моей точки зрения, универсального решения не существует, и для каждого общества и государства должен быть найден свое вариант, несмотря на то, что симптомы «болезни» как будто бы идентичны для всех либерально-демократических систем. Израиль считается либерально-демократической страной (с явными признаками соци­ал-демократии). Из вышесказанного следует, однако, что не существует достаточных оснований для «усвоения» пути других стран, пусть даже они выглядят «удачными». Следует быть крайне осторожными, когда речь идет о принятии чужой модели, какой бы привлекательной она ни казалась (в частности, в Израиле не раз раздавались призывы скопировать шведскую, японскую или испанскую модели; следует, однако, не забывать что данные общества разительно отличаются от израильского). Тем не менее, очень важно не упускать возможности поучиться на чужих ошибках, то есть постараться избежать уже опробованных и проигравших вариантов. Израилю необходимо выра­ботать самостоятельный независимый путь, поскольку это нестандартная демократи­ческая система, созданная в качестве «национального дома» для еврейского народа (что находит отражение в Законе о возвращении), существование которой находится под постоянной военной угрозой с самого момента ее зарождения. Сочетание этих двух факторов со всеми вытекающими из них последствиями (например, что большинство мужчин проходят резервную военную службу вплоть до старости, или что население страны по большей части состоит из новых репатриантов и «ватиким») обуславливает особенность израильского этоса. Одним из следствий этого является реальная возмож­ность эмиграции для каждого израильтянина и его потомства.

Порог чувствительности к социальной депривации в такой ситуации ниже, чем в других демократических обществах, — «мне полагается чуть-чуть больше». В израильском обществе обострены реакции на социальную несправедливость и повышена социаль­ная поляризация. В связи с этим недовольство, вызванное тем, что общество смирилось с неизменностью положения лишенных надежды, становится более выраженным, чем при «нормальной» демократии. Заметим, что возможность эмиграции лишь усугубляет чувство обделенности у лишенных надежды, так как для них данная возможность наименее реализуема.

Научно-техническая революция (НТР) породила систему рациональных установок, бла­годаря которой стал возможен радикальный прорыв в мире науки и в структуре власти. Казалось бы, рационализм не нуждается в доказательствах, он считается неоспоримым. На самом же деле он может быть подвергнут серьезной критике как на философском, так и на политическом уровне. В случаях, когда рациональная демократическая система функционирует неправильно, когда рационализм не оправдывает надежд, неизбежно движение в противоположном направлении — в сторону религии.

Здесь необходимо подчеркнуть, что приведенные выше утверждения не относятся к ортодоксальным иудеям, довольствующимся скудным прожиточным минимумом, однако не теряющим надежды. Живя в строгих социальных и духовных рамках, мало зависящих от уровня доходов и от доступа к «реальному миру», они передают в наследство своим потомкам условия, отвечающие духовным запросам последних, причем независимые от условий существования родителей. Аналогичную ситуацию можно наблюдать среди мусульман, пребывающих в лоне фундаментализма, и вообще в любой консервативной общине, отвергающей современную систему ценностей. У лишенных надежды, таким образом, остаются два основных выхода: преступность и «очищающая» фундаменталистская религия. Третий выход, еще не выросший до крупных масштабов, это радикальный национализм (неудивительно, что большинство приверженцев рава Кахане принадлежали именно к группе лишенных надежды). Сочетание социальной депривации с ростом террора может повлечь за собой невиданный доселе расцвет радикального национализма. Конечно, положение в обществе не является единственным фактором, определяющим рост национально-религиозного фундаментализма, однако нет никаких сомнений, что группа лишенных надежды является наиболее существенной потенциальной опорой для подобных движений.

С другой стороны, «положительный» выход, а именно — переход рассматриваемой группы в категорию имеющих надежду «нормальных» членов общества — представ­ляется заблокированным. Причина тому — отсутствие недвусмысленного и открытого признания обществом и его аппаратами (истеблишментом) существования лишенных надежды, отказ общества легитимировать их недовольство. Напротив, влиятельные слои общества придерживаются концепции «общества двух третей», согласно которой в обществе априорно существует социально-экономически слабый слой, положение которого не может быть изменено.

Как было сказано выше, замалчивание существования лишенных надежды значительно усиливает недовольство с их стороны. В различных обществах в различные историчес­кие эпохи это недовольство представляло серьезную угрозу. Национальный этос, построенный на воинствующей, государственной или идейной основе, в какой-то степени смягчает положение. В результате власть в недемократическом строе подвер­гается соблазну создания этоса на милитаристской основе. Вожди всех арабских государств, находящихся в оппозиции к Израилю, держат свои народы, по большей части состоящие из лишенных надежды, в ежовых рукавицах милитаристского этоса. Существование Израиля позволяет некоторым из них поддерживать такой этос, оправдывая его военной напряженностью. На практике это дает возможность содержать большую армию (являющуюся опорой их власти) при жалком экономическом поло­жении подавляющего большинства граждан. Режимы западной демократии вряд ли смогли бы такое себе позволить, тем более на длительный период.

Углубление в причины и источники несправедливости выдвигает на первый план фактор потенциала, или возможности. Проблема лишенных надежды разрешима посредством создания потенциала, позволяющего членам этой группы справиться со своим поло­жением. Потенциал — это средства или системы, например, дифференцированная система просвещения. (Такой проект может предусматривать создание параллельной системы просвещения для районов бедноты, с лучшими педагогами, получающими повышенную заработную плату; обеспечение вспомогательными системами, в частнос­ти, компьютерным и лабораторным оборудованием; сокращение числа учеников в классах). При ущербной демократии одним из способов, которым органы власти поддерживают неизменность баланса между слабыми и сильными, является отсутствие инвестиций в дифференцированную систему просвещения. Существующая система просвещения, пусть ненамеренно, приводит к дальнейшему опусканию слабых слоев общества — разрыв растет. По-видимому, система просвещения в настоящем демо­кратическом обществе должна предоставлять возможности слабым и пробуждать надежду у лишенных ее (или, по крайней мере, у их потомков).

Другой инструмент для активного вмешательства в ситуацию с целью создания потенци­ала — это система поддержки малого бизнеса. Израиль уже приступил к осуществлению этой идеи, однако проявляет по отношению к ней неоправданно большую осторож­ность, ограничивает поле ее реализации смехотворно узкими масштабами, позволяет ей увязать в вялых и путаных инструкциях вышестоящих организаций (например, комиссии по малому бизнесу). Подобную акцию необходимо проводить в широких масштабах, сопроводив ее информационной системой, которая свяжет «малый бизнес» с остальными органами хозяйства. Другой важный фактор, обеспечивающий создание потенциала, — это «коммуникативная включенность». Без нее малый бизнес в районах развития не сможет сдвинуться с места. То есть, система просвещения в слабых районах не только не получает достаточного развития, наоборот, ее отставание все растет. Соотношение сил не только не остается неизменным — разрыв увеличивается, вызывая нарастающее чувство беспомощности. Инвестиции государства в системы коммуникации (информационные магистрали), в системы по поддержке малого бизнеса и в дифференцированную систему просвещения принесут неоценимые результаты как в экономическом, так и в социальном плане. Вопрос, есть ли смысл в частичных инвестициях? На мой взгляд, любая неполная инвестиция в какой-либо из элементов указанных выше направлений не просто не приносит желаемых результатов, а, напротив, причиняет вред, порождая иллюзии. Социокультурные системы, облада­ющие энергией и динамикой, способны одновременно создавать элементы потенциала и элементы коммуникации. При этом государство должно построить всеобъемлющую социокультурную систему, которая распространяется как на сильные, так и на слабые районы, активизируя творческие силы в национальном масштабе. Наиболее эффек­тивным способом решения проблемы лишенных надежды, как мы уже говорили, является создание потенциала. В случае, когда речь идет о малом бизнесе, необходимо одновременно развернуть систему коммуникации с обычным деловым миром. Система просвещения обязана примениться к этим требованиям, возлагать больше доверия на молодежь, учиться использовать заложенный в ней потенциал, активно распространять среди молодых людей знания и навыки обращения с современными средствами коммуникации и вычислительной техникой.

Отсутствие надежды — это количественный параметр. Он определяется не «текущим положением» граждан, а главным образом мерой их объективной способности, или, что еще важнее, их верой в способность вырваться из положения, в котором они находятся. В самом деле, бедность и безработица неизбежно влекут за собой ощущение безнадежности. Можно с достаточной степенью точности установить размеры группы лишенных надежды. Сложность заключается в том, что безнадежность, согласно данному выше определению, включает в себя два параметра — трудную экономическую ситуацию и отсутствие выхода из нее.

Любой сторонник демократии чувствителен к таким вещам, как социальная несправед­ливость и ограничение свободы. Странно, что выход из экономической западни отбрасывается многими как непосильная задача, к тому же не связанная с демократией. Немало демократов в Израиле и за его пределами переживают из-за подавления свободы личности в определенных секторах, в то время как нищета, экономическая беспомощность и экзистенциальный тупик не расцениваются ими как проблема нарушения свободы человеческой личности. Необходимо сознавать, что подавление личности посредством лишения ее возможностей развития является серьезным нару­шением основ демократии.

Этос и общественный энтузиазм

Понятие «общественный энтузиазм» означает стремление быть активным членом об­щества. Общество здесь — любая совокупность людей: община, социальная среда, место работы, местная, национальная или районная политическая система и прочие социумы, где возможна встреча и развитие отношений между людьми. Быть активным членом общества — это субъективное стремление индивида, находящее удовлетворение в признании его обществом. Будучи непризнанным, он страдает от неудовлетворенности жизнью, отчуждения и низкой самооценки. Реальным выражением признания может оказаться вознаграждение, порождающее субъективное чувство личного вклада в общественные дела, и другие формы оценки, эффективность которых зависит от данного индивида. Признание создается этосом, властвующим в данном обществе в данный период. Именно через этос каждый из нас (за некоторыми исключениями) приходит к осознанию собственной значимости. Без этоса общественный энтузиазм лишается смысла — эти понятия тесно взаимосвязаны. В каждой организации, учреж­дении или системе присутствует, пусть неявно, центральное «основополагающее понятие» или «основополагающая ценность», наделяющие смыслом их основные цели и задачи. Этос и является такой основополагающей ценностью, определяющей атмо­сферу и предсказуемое поведение группы или всего общества.

У футбольной команды, например, есть общая цель — победа в матчах, и основопола­гающая ценность — совместная игра. На ней строится самооценка каждого игрока. Если бы у футбольной команды не было основной ценности, игрок не мог бы никак оценить собственный энтузиазм, свой вклад в организацию. Царящая в команде атмосфера строится на основополагающей установке, по которой выиграть — лучше, чем проиг­рать, а личные способности и достижения имеют значение только тогда, когда они непосредственным образом влияют на победу; поэтому необходима коллективная дисциплина на тренировках и на поле, и тому подобное.

Этос становления Государства Израиль был основополагающей ценностью для еврея-сиониста. Данный этос, в центре которого — построение национального дома, заменил духовно-религиозную основу до-сионистского еврейства. Угасание этоса государства началось после Шестидневной войны и завершилось в последнее десятилетие.

Одновременно с угасанием этоса становления Государства — Израиль открылся этосу «третьей волны», под влиянием которого находится ведь западный мир. «Третья волна» порождает новую культуру, новые профессии, новые типы товаров, новые средства к существованию, новейшие транспортные средства, новые технологии и даже новый образ жизни. По сути дела, «третья волна» создает новые стандарты существо­вания для населения западного мира.

В период перехода от этоса государства к этосу третьей волны в израильском обществе происходит кризис общественного энтузиазма, воздействующий главным образом на средний класс. Почему этот кризис происходит? Потому что большая часть населения Израиля все еще существует в рамках предыдущей, т.н. индустриальной волны. Образ жизни второй волны нерелевантен в условиях третьей, он является анахронизмом в современном западном мире. У израильских лидеров последнего двадцатилетия было три основных возможности (это в теории, на практике они даже не обсуждались):

—  искуственно продлить действие этоса государства;

—  пустить процесс на самотек, сознавая неизбежность грядущего кризиса;

—   постараться адаптировать внутриизраильскую систему, включая экономический аспект, услуги, оказываемые населению, и конкурентноспособность израильской про­мышленности, к аналогичным факторам за рубежом.

На практике израильское правительство действовало комбинированным путем, стремясь реализовать первую и вторую возможности. Что же касается попыток адаптации — в этой области было сделано несколько запоздалых шагов, которые лишь в незначитель­ной мере способствовали осуществлению реформ.

Любой вопрос, связанный с упадком общественного энтузиазма, рано или поздно попадает на заседания комиссий по ассигнованиям. Этот вопрос, однако, вряд ли можно рассматривать с точки зрения «справедливого распределения» или улучшения отношения к тем или иным группам — отсутствие общественного энтузиазма присуще не какой-то политической партии, возрастной, этнической или иной социоэкономичес-кой группе, т.е. не тем или иным экономическим или финансовым «молекулам». Энтузиазм зависит от наличия мотивации, степени вовлеченности в общественные процессы, желания быть их активным участником, моральных устремлений, пусть только на рабочем месте, желания быть частью общественного консенсуса. Энтузиазм связан с этосом и ценностями, основополагающими для израильского общества. Кроме того, чувство общественного энтузиазма прямо пропорционально «правильности демократии», оно зависит оттого, нарушает ли демократия принципы справедливости, равенства и свободы. Любое извращение этих принципов сказывается на обществен­ном энтузиазме, будь то неоправданные войны или нарушение равноправия и свободы личности.

Страны третьей волны

Большинство стран Западной Европы, а также США и Япония являются на сегодняшний день ведущими в мировой промышленности. Еще в начале нашего столетия вторая волна, идентифицируемая с НТР, внесла существенные перемены в жизнь западного человека. Эта волна, однако, исчерпала себя; пришедшая ей на смену третья волна оказалась более могущественной, вызывая изменения не только в европейском обществе, но и в южнокорейском или тайваньском. Все эти страны находятся на пост­индустриальном этапе развития, который характеризуется массовым производством технологически сложной продукции. Под влиянием третьей волны меняется образ жизни, производственные ритмы, культура досуга, создаются новые профессии.

Израиль до сих пор относится к странам второй волны, с небольшими включениями третьей и крупными включениями первой, непромышленной волны. Военная промыш­ленность, которая сегодня находится под угрозой сокращений, вместе с инфраструк­турой связанных с ней организаций относится к третьей волне. В ней работают многие ведущие ученые Израиля. С отмиранием этоса государства эти ученые утратили свой общественный энтузиазм. Теперь от научных работников компании «Рафаэль» требу­ется не патриотическая самоотдача, а «материальная целесообразность», измеряемая в терминах бухгалтерского баланса. Это значит, что в жизни компании и всего общества наступает новый этап, к которому Израиль, возможно, еще не готов — переход от второй волны к третьей. Этот переход — от лаборатории национального эксперимента к деловому обществу — весьма нелегок, и даже «Рафаэль» со своим высоким научным потенциалом вряд ли готова к открытой конкуренции.

Двойственное положение, при котором Израиль идентифицируется со странами третьей волны, принадлежа на самом деле ко второй, лишает общественного энтузиазма большую часть среднего класса этой страны. Этот феномен, правда, существует и во многих западноевропейских странах (например, в Бельгии), в том числе даже в ведущих странах третьей волны, однако в несравненно меньшем масштабе. Так, многие производственные рабочие приезжают на заработки в Германию и другие страны из Турции, стран Восточной Европы и арабского мира.

Нет ничего удивительного в том, что этос создания государства «приказал долго жить». Это должно было случиться, и не стоит об этом сожалеть — ведь иначе и немыслим переход от государства становления к нормальному государству. Грустно то, что на данном этапе Израиль остался без этоса. Более 60% израильтян лишены общественного энтузиазма. Без объединяющего «общего знаменателя», отношения со многими странами приобретают однобокий характер, когда израильтяне пользуются передовой продукцией этих стран, не участвуя в ее производстве или в изготовлении конкури­рующей продукции. Таким образом, подавляющее большинство израильтян оказыва­ются «вне игры».

Люди, живущие в условиях второй волны и знающие о существовании третьей, ощущают недостаток собственной значимости. Это верно в отношении Соединенных Штатов, Европы, и, главным образом, России, в которой недостаток общественного энтузиазма порождает радикальный национализм и прочие «очищающие» течения. Национализм — этос, способный вырасти на пустом месте. Этот «кипучий», животный этос легко уживается с чувством неприкаянности, оторванности индивида от государства. Нацио­нализм как «чистая концепция» выхолащивает понятие национального государствен­ного аппарата, рационально собранного из многочисленных систем, сводя его к голой функции. Неслучайно в нацистском мировоззрении отсутствовали понятия «нация» и «государство», а их роль выполняли понятия «Volk» («народ» в племенном значении этого слова) и «Reich» (неточно переводимое словом «империя»). Манипулирование этими понятиями ликвидирует у «маленького человека» чувство отстраненности и приобщает его к большому целому.

В демократическом строе всегда присутствует опасность всплеска национализма, вызван­ного нарастанием отчужденности. «Ущербная» демократия (демократия, в которой основные законы справедливости нарушены или извращены) не препятствует этому этосу, а, напротив, создает идеальные условия для его развития. Исследователи (Роберт Дал, Самьюэль Хантингтон) называют подобный строй псевдодемократическим; лишь «правильная» демократия способна обезвредить такой этос.

Ложный этос

История изобилует примерами ложного этоса, когда властям удавалось, посредством войн и завоеваний, породить среди подданных ложный общественный энтузиазм. Еще в начале века национальная война была объявлена высшим этосом, привлекательным для целого общества. Десятки миллионов молодых людей с воодушевлением ринулись в объятья Первой мировой войны и сгорели в ее огне. Националистический этос назначает главным авторитетом государство, которому личность служит и приносит жертвы. При этом польза для государства идентифицируется с пользой для личности.

В недемократическом режиме, в особенности при авторитарном строе, службы внутрен­ней безопасности ответственны за насильственное внедрение этого этоса, в первую очередь, через преданные режиму средства информации. В СССР роль стража большевистской идеологии выполнял КГБ, успешно охранявший режим в течение многих десятилетий с помощью центральных органов прессы, таких, как «Правда», «Известия», агентство ТАСС, которые держали сотни миллионов граждан страны и Восточной Европы под суровым партийным контролем. Идеологический этос в Совет­ском Союзе начал разлагаться еще в хрущевские годы, но противостояние «западной империалистической угрозе» дало диктаторскому режиму право на дальнейшее существование. В тоталитарных или авторитарных режимах ложный этос может держаться годами и десятилетиями. При демократии, действующей сообразно с общественными нормами справедливости, это невозможно, так как этой системе свойственна гибкость и способность адаптироваться к новым ситуациям.

Разлагающийся милитаристский этос существует как в соседних с Израилем странах, так и во внешнем кольце арабских стран, не имеющих непосредственной границы с Израилем (Ирак, Ливия, североафриканские страны). Милитаристский этос и твердая правящая рука — таковы основные черты этих режимов. Только благодаря проникно­вению международных средств информации становится возможным частичное про­зрение этих народов, раскрывающее пред ними тяжелую реальность. Они все еще принадлежат первой, до-индустриальной волне, Запад неизмеримо далек от них. Осознание гигантского разрыва ввергает людей в отчаяние, выражающееся, среди прочего, в поисках спасения в лоне исламского фундаментализма.

Недемократическому государству, в котором годами поддерживался искусственный милитаристский этос, суждено пасть или превратиться в политический хаос в случае, если к власти не придет новая идеологическая или милитаристская группировка, навязывающая обществу новую «правду». Переход к «истинной» демократии крайне затруднителен ввиду того, что на начальных этапах развития все релевантные системы общественного устройства оказываются крайне неустойчивыми, новый этос отсутствует и в обществе царит ощущение пустоты, непонимание ситуации и неверие в демокра­тические принципы.

Демократию можно сравнить с банком. Как только банк начинает утрачивать репутацию, клиенты торопятся забрать назад свои капиталовложения, и тогда банк разоряется на самом деле. Демократии грозит развал, когда граждане утрачивают веру в систему и перестают подчиняться консенсусу данного общества, его писаным и неписаным законам. Основы демократии расшатываются, и создается хаотическая ситуация, в которой неизбежно усиление правого националистического этоса, как это происходит, например, в современной России.

Милитаристически-националистический этос типа Жириновского является блестящим примером для иллюстрации вышеприведенного рассуждения. Во-первых, он наполняет грудь русского человека новым националистическим ветром, обещая возобновление холодной войны с США и Западом. Во-вторых, он обращается к населению страны с фашистскими тезисами, говорящими о потенциале «сильной власти», которые при­влекательны для многих русских. Стоит напомнить, что в России не существует демократической традиции. Сегодня многие русские находятся в тяжелом экономичес­ком положении, когда не хватает элементарных средств к существованию, в условиях растущей преступности и агрессивности, вызванной, в основном, недоверием к новому демократическому правительству, а также — вакуумом власти, оставшимся после ухода советского режима и до сих пор ничем не заполненным.

Нечто подобное произошло и в Югославии после смерти Тито. Идеологический этос, десятилетиями объединявший народы Хорватии, Сербии, Боснии, Словении и Маке­донии, сменился милитаристическим национализмом. Нечто подобное было и в Италии, где ослабление элементов демократии привело к усилению фашистски настроенных течений. Утрата веры в итальянскую демократию, вызванная не лишенным основания подозрением в повсеместном вмешательстве мафии, породила хаотичный процесс, который развивается в течение последних двадцати лет и результаты которого трудно предвидеть.

Единственный известный случай, в котором военный переворот привел к незамедли­тельному установлению демократии, был в Португалии. Это потрясающее событие считается поворотным в истории, отмечая собой начало третьей волны демократии (так, во всяком случае, утверждает Хантингтон). Пост-франкистская Испания, несмотря на частые кризисы, также успешно поддерживает демократический режим. Таким обра­зом: существует тесная связь между «полноценностью» демократии и «правильностью» этоса. Неполноценная, «неисправная» демократия является плодородной почвой для расцвета милитаристского националистического этоса, подменяющего демократию и рационализм «очищенной» концепцией. В связи с этим необходимо помнить, что несмотря на все недостатки и опасности, которые таит в себе ложный этос, он возвращает большим группам населения утраченное чувство общественного энтузиаз­ма, и в этом его сила. Верный этос возможен только в условиях «исправной» демократии. Как правило, подобная демократия эволюционирует медленно, ее разви­тие обусловлено тем, что власть осознает происходящие в обществе процессы и принимает решения сообразно с ними. Лишь в крайне редких случаях, как в вышеупомянутом примере с военным переворотом в Португалии, «исправная» демо­кратия может быть создана революционным способом. (Возможно, успех данного процесса объясним тем фактом, что Португалия является частью Западной Европы; то же самое относится и к Испании, правда, в Испании все происходит гораздо медленнее и по-другому). Что же касается Израиля, то здесь, по соображениям, приведенным выше, прогнозы не слишком вдохновляющие. Исламский фундаментализм, при нынешнем растущем внедрении в арабские страны западной культуры, может создать в этих странах раскол, который, в свою очередь, будет способствовать победе фундаментализма в граничащих с Израилем государствах. Раскол можно предотвратить в том случае, если режимы этих государств будут демократизированы, на что, однако, надежд крайне мало, ввиду того, что переход от тоталитаризма к полноценной демократии почти невозможен. В большинстве случае вместо старого тоталитарного режима появляется новый, отнюдь не гарантирующий устойчивости. У режимов, существующих ныне в Египте, Иордании и Сирии, шансы долго продержаться невелики. Первичная демократизация тоталитарного общества возможна только насильственным методом. Так это было в Португалии, во Франции (Великая Французская революция), в Японии (американское давление). Напрашивается вывод: давление со стороны США, направленное на демократизацию таких стран, как Сирия, Египет и Иордания, является необходимым (но не достаточным) условием для повышения устойчивости в регионе. Израильские лидеры должны сознавать происходящие в мире социополитические процессы, в частности, из-за содержащегося в них элемента радикального антисеми­тизма. Подобные явления наблюдаются сегодня в Австрии, Германии, Франции, России и некоторых странах СНГ, в Италии (крепнущее неофашистское движение) и даже в канадском Квебеке.

Демократический строй как «холодильник» для «кипучего» этоса

Демократия «охлаждает» и успокаивает «кипучий» националистический, милитарист­ский этос в силу присущего ей рационалистического подхода — ее действия являются результатом выслушивания многих мнений, отражающих интересы всех групп общест­ва, — и сознания необходимости компромисса между этими мнениями. Демократия плюралистична в своей основе и не может допустить окончательного преобладания одного мнения над всеми остальными. Компромисс в демократии приглушает ради­кализм, кроме того, его следствием является и ощущение «чуть теплой», аморфной рациональности, на которой никак не разогреть национальное или милитаристское варево для тех, кто в нем нуждается. Пример обратной ситуации — события, происходившие между двумя мировыми войнами в Германии. Веймарская демократия приступила к охлаждению «кипучего», милитаристского этоса и достигла в этом направлении немалых результатов, однако экономический кризис 20-х годов, а главным образом, чудовищная инфляция толкнули большую часть буржуазии в ряды лишенных надежды. Некоторое улучшение ситуации было остановлено затем безрабо­тицей начала 30-х годов, после чего к этой категории населения присоединилась и большая часть рабочего класса, и тогда у демократического этоса, не имевшего в Германии глубоких исторических корней, не осталось шансов на победу. Главным адресатом нацистского движения была буржуазия. В условиях постоянного кризиса, сопутствовавшего Веймарской демократии, эта группа лишилась общественного энту­зиазма и погрузилась в состояние глубокой национальной неудовлетворенности. Нацизм наделил «маленького человека» значением, повысил его самооценку и получил, таким образом, мощную социальную основу. В Японии события развивались иным образом. После Второй мировой войны, в 50-60-х годах, страна пережила экономический расцвет, что создало благоприятные условия для этоса демократии (однако неслучайно и то, что первая демократическая смена правительства произошла лишь в 1993, полвека спустя после окончания войны). Итак, исправно функциониру­ющая демократия нормализует и «охлаждает» милитаристский этос. Этим объясняется тот факт, что в двадцатом веке почти неизвестны случаи, в которых два или больше демократических режима вступали в военное противоборство. Во всех вооруженных конфликтах и столкновениях последних десятилетий неизменно присутствовало по крайней мере одно государство с диктаторским режимом. Между демократическими государствами не наблюдалось практически ни одного случая агрессии. Демократичес­кое государство может стать агрессивным только при резком ухудшении внутриполи­тической ситуации, внезапном наступлении хаоса. В такой ситуации население утрачивает общественный энтузиазм и связь с каким-либо этосом, его можно насильно вовлечь в милитаристский этос, в тонизирующую авантюру; последняя моментально объединяет всех в единое целое, разливая в обществе подобный опиуму «кипучий этос», к которому тут же возникает неодолимая тяга. За последние 50 лет Британия была вовлечена лишь в два военных конфликта: в кампанию против недемократического Египта в Суэцком канале в 1956 году, и в 1982 — в Фолклендский военный конфликт против Аргентины, управляемой в то время хунтой. То же самое относится и к израильским войнам с арабскими странами, и вообще к конфликтам между третьим миром и демократическим Западом. Конфликты между недемократическими странами, напротив, крайне часты; наиболее затяжным среди них (при нынешнем поколении) был ирано-иракский конфликт восьмидесятых годов. Как было замечено выше, нормально действующая демократия является стабилизирующим фактором. Однако, попав в «сумеречную» полосу, она может стать плодородной почвой для созревания фашист­ского военизированного сознания. В такие «сумерки» демократическое государство может попасть тогда, когда большинство его населения утратит общественный энтузи­азм. Это может произойти в результате неэффективного функционирования государ­ственных систем, призванных служить обществу. Если большая часть работников этих систем потеряет общественный энтузиазм вследствие продолжительной неудовлетво­ренности жизнью, роста ощущения собственной нереализованности и ненужности, утраты интереса к работе и т.д., то системам грозит распад. В результате дальнейшего развития событий в этом направлении у граждан вырабатывается недоверие к полиции, министерству внутренних дел, системе безопасности, муниципальным орга­нам и т.д. С утратой же доверия наступают сумерки и хаос.

Перевод с иврита Федора Макарова