Заметки о последнем выпуске журнала «Зеркало»
Лина Глебова, литератор («Новости недели»)
Не так давно на семинаре о культуре довелось мне услышать о пробудившемся в кругах израильской интеллигенции активном интересе к израильской русскоязычной литературе и осуществляемом в связи с этим переводе на иврит журнала «Зеркало». Сообщение это меня задело. А так как «Зеркала» я еще не читала и ничего о нем не знала, то и поспешила раздобыть последний выпуск. А раскрыв, уже так и не расставалась с книжкой, пока не прочла от корки до корки. «Зеркало» оказался именно тем журналом, который я давно хотела прочесть. Журналом русского Зарубежья в контексте ыовой российской литературы. Прочесть-то хотела, но отнюдь не надеялась — была убеждена, что такой журнал нынче создать невозможно. И вот, оказывается, журнал существует. И издается не где-то вдалеке, в Нью-Йорке там или в Берлине, а здесь, у нас в Израиле, в Тель-Авиве, где Ирина Врубель-Голубкина сумела стать его создателем и редактором, сплотив вокруг авторов, которые если даже и не живут сейчас в Израиле, то некое время все жили, и остались с Израилем связаны. Здесь сыскались и деньги на издание. И именно здесь, в Тель-Авиве готовится и первое издание альманаха на другом языке.
Проза последнего номера журнала делится на два раздела. Проза русского зарубежья. И проза российская.
«Письма из пространства» — таково символическое название эпистолярного романа Е.Штейнера. Вокруг героя существует пространство, но нет под ногами твердой земли. Был дом в своем городе, который был ласково обжит, наполнен семьей, работой, друзьями. Но дом остался в прежней жизни. А взамен пришли скитания, унизительное батрачество в газете. Развал семьи. Одиночество. И единственное, что сохранилось, — это связи с друзьями в Израиле. Отсюда — переписка.
Одиночество эмигранта — тема в литературе не новая. И не однажды она оборачивалась ненавистью — к России, которая изгнала, к буржуазному обществу, которое не приняло. Но вот уж чего в этом романе нет, так это ненависти. Он пронизан любовью. К жене и сыну. К оставленным московским переулочкам. К теплым камным Иерусалима. К книгам и библиотекам. И в этой любви, в открытости миру — мне видится залог возрождения.
А это уже другая площадка. Рим. «Вид на жительство» А.Петровой. Не так-то легко постичь, как очерковый текст в десять журнальных страниц вместил содержание романа. Одной лишь истории судеб двух гениальных итальянских архитекторов Франческо Барро-мини и Лоренцо Бернини вполне бы достало. Но Петрова сплетает сюжет с судьбой писателя Л.Добычина, с самоубийством Добычина. И все это обрамляет горькую долю бабушки автора. А надо всем парит мечта, надежда обрести вид на жительство в Италии, чтобы вырваться из замкнутого круга судьбы бабушки, судьбы Добычина — преодолеть, чтобы осуществиться.
Но вот уж кого не смущают комплексы эмигранта — так это А.Гольдштейна. Напротив, в своих фрагментах книги «Аспекты духовного брака» он выступает против вида на жительство для всех иностранных рабочих. Его не волнуют проблемы «третьего мира», его волнует стабильность страны. Да, он согласен, что не достиг богатства. Но признает и то. что две трети мира живут беднее его. В его прозе естественно сливаются проблемы сегодняшней реальности с волнующими историями и оживающими мифами;. Во ссем’блеске красок, терпкости запахов, неумолчной музыке бытия.
Таковы три отражения литературы русского Зарубежья в журнале «Зеркало» № 13-14.
И рядом — российская литература. Тоже три автора — три отражения действительности. Казалось бы, давно разрушен «железный занавес».
В стране гласность, свободный рынок. Но стоит заглянуть в новую русскую литературу, куда как отчетливее, чем на экране телевизора, увидишь и поймешь: мы просто забыли, какая она, Россия, была и есть. Надежда Григорьева опубликовала текст под названием «Пасхальный роман». Но я бы не рискнула определить жанр произведения, которое одновременно проза, драма, стихи, пародия, и к тому же настолько лишено формы и логики, что автор в «послеуведомлении» объясняет, что текст выстроен как «алогичная модель сновидений». Но сновидения эти подчас обретают убийственную выразительность яви, являя насилие, женскую униженность, людоедство.
Близка литературе Н.Григорьевой и проза Бориса Кудрякова. Особенно рассказ «1997». Впрочем, здесь отчетливей логика, ибо ясно, откуда бесформенность и безграмотность — рассказ есть дневник «нового русского», лица «московской национальности».
И третий российский автор — Алексей Смирнов. Его «Час волчьих ям» имеет подзаголовок — «Размышления в залах экспозиции «Русское искусство первой половины XX века» в Новой Третьяковке». И эти его размышления выливаются в кровоточащее описание судеб русского искусства в годы большевистского режима.
Беспощадность, глубина анализа, историчность мышления в раскрытии битв художников за место в искусстве под солнцем сталинских заказов, — заставило меня раскрыть другие номера журнала. И я нашла то, что. искала -другие рассказы А.Смирнова и Е.Штейнера, а в них — общие темы, то, что связывает и роднит. И этим общим оказалось убеждение, что невозможно строить счастье, возводить новую жизнь на чужом страдании, боли, на ненаказанном зле. Ибо эти страдания и зло не уходят — они переливаются в новую жизнь. Сказать такое в России -значит бросить вызов всей жизни, которая и стоит на неискупленном страдании и ненаказанном зле. Журнал «Зеркало» и коллектив его авторов, каждый своею мерою, участвуют в этой борьбе.
