«Что я, еврей, что ли, ностальгировать по России?»
Игорь Шевелев
Символ «Мы». Еврейская хрестоматия новой русской литературы. — М.: Новое литературное обозрение, 2003, 464 с.
Это сборник полутора десятков авторов журнала «Зеркало», выходящего в Тель-Авиве. Кто-то живет в Израиле, кто-то в Москве, Праге, Риме, в Америке. Сейчас это дело нехитрое. Составителей антологии воодушевила идея представить русскую литературу так, как она видится русскоязычным авторам, рассеянньм сегодня по всему свету.
Вообще что такое альманах, как его читать? Можно проникнуться сочувствием к одному автору. А когда всем дано от десяти до пятидесяти страниц, то можно разве что ощутить атмосферу, настроение, вывести закономерность существования данной компании. Любят одного человека, с полутора дюжинами тусуются.
Первый взгляд на — чужую компанию — это выделение, кого знаешь или о ком слышал. В «Зеркале» это легендарный Станислав Красовицкий, Илья Кабаков, Михаил Гробман. Еще Александр Гольдштейн, странный лауреат Малого Букера и Антибукера в один и тот же год. Ну, кто? Юрий Лейдерман, Евгений Штейнер, Валентин Хромов? Нет уверенности, что ты . ни с кем их не спутал. На то и общая выпивка, чтобы разобраться.
Сверхзадача — стык разностилевых писателей и поэтов, которые дали бы общую картину нынешней русской литературы. Избыточное плетение словес прозы Александра Гольдштейна по соседству с «фэнтези» Дмитрия Гденича, а прозрачная ностальгия интеллигентного мальчика середины 70-х Александра Бараща с блатной трехъязыкой феней Моисея Винокура: «еврейские дети.., по маме и папе, причем папа в генной инженерии ни бум-бум. Машкантут, 100%. как говорится ничего в ребенка не доложил… заунул шмок и вышел шмок… клонированные, арихын данным тотын-с тотын христос!»
Нарочитый, контрапункт авторских стилей тем яснее выдает то общее, что соединяет нынешних авторов, — поиск иного, нежели окружающее, пространства. Каждый пытается создать из русских слов и предложений свой выгороженный мирок, заселить, призвать других людей разделить с ним его бесконечное экзистенциальное одиночество. Будь то японский бомж Гонскэ из Синдзюку Евгения Штейнера, или утопическое пространство России, соединившее турка-порнографа, авантюриста еврея и православного старца, энциклопедичного как о. Павел Флоренский (Александр Гольдштейн), или
Векшгурт мирового фэнтезийного морока с волшебными Мечами и Дремучьем (Дмитрий Гденич), или столь же химерический советский дачный домик на шести сотках, где папа бренчит на семиструнной гитаре Окуджаву, а брат на шестиструнной — Гребенщикова (Александр Бараш).
Возникает описание литературы, описывающей то, чего нет. Да ведь и их предшественники, что «деревенщики», что «западники», описывали несуществующее — свою мечту о России. Уж больно хорошо мечта ложится на кириллицу, конечно, авторов много, некоторые описывают и реальность, хотя описывают так, что, кажется, ее тоже нет. Суматоха мочи -ловки, эксперимент и вырви-глаз модернизма плюс манифесты Гробмана и Ильи Кабакова.
Учтем при этом, что всякая рецензия — схема. А вдруг натыкаешься на текст Алексея Смирнова (фон Рауха) «Калитниковское кладбище», где он живо описывает Мамлеева до эмиграции, нравы церковников, торговцев на рынке, расстрельные ямы, художников Детгиза. («Среди советской художественной интеллигенции в этом особом придворном холуйском мирке были такие заповедники лидерства: в Детгизе, в Большом балете и его школе на «Мосфильме», в некоторых театрах, а также в Русской Православной Церкви, где КГБ поощрял иерархов сожительствовать с келейниками — легче вербовать в агенты, пристегивая цепь доносительства к гениталиям»). Так за общим столом вдруг заслушаешься сидящего рядом, разговоришься с ним и потом понимаешь, что вечер был потрачен не зря, даже наоборот.
И вывод. Очень хорошо, что в России есть евреи, пишущие на русском языке и знающие, что такое литература. Потому что евреи будут последними, кто будет помнить, что такое Россия, как когда-то хорошо запомнили Египет и Вавилон.
А нам все Пригов лезет по случаю на язык: «Когда безумные евреи / Россию Родиной зовут / И лучше русского умеют, / Там, где их вовсе не зовут, / А где зовут, — и там умеют, / А там, где сами позовут, / Она встает во всей красе, / Россия — Родина евреев».
