Борис Розгин, литератор
Я — воробей стрелянный и человек очень даже не наивный. Потому-то и почти уверен (процентов этак на 98,9), что реплику эту (крик простреленного навылет сердца!) увертливая редакция «Досуга», вволю нахохотавшись, выбросит в мусорный контейнер. Иначе говоря — не пропустит в печать. Однако могут же быть на свете чудеса?!! Может же (в виде исключения) проснуться на краткое время совесть у прожженных деятелей прессы? Вдруг кто-то из них, прочитав мою реплику (отчаянный крик!!!), возвысится не совсем еще погибшей своей душой и… напечатает его, допустит к тщетно ждущим правды читателям? Надеюсь, из последних сил надеюсь…
Решиться на данное (почти безнадежное) предприятие меня заставили две публикации в газете «Время», вернее, в ее литературном приложении с символическим именем »Калейдоскоп». Именно там в течение двух номеров подряд печаталась возмутительная белиберда избыточно плодовитого А. Хаенко под издевательским названием «Смотрю на арлекинов».
Не скрою, что указанного автора я физически не перевариваю, а газетную его стряпню на политические темы предпочел бы видеть не во «Времени», а на самой дешевой туалетной бумаге, предназначенной сами знаете для чего… Но сейчас речь моя не о политике (вернее, о политике, но литературной), так как этот недоучившийся «умник» вообразил себя не только обличителем «религиозного засилья» и «правого радикализма», но и великим знатоком словесности, способным вершить над ней грозный суд. Правда, некоторое время литературно-критических выступлений Хаенко в прессе, слава богу, не наблюдалось (не иначе, отвлекала чисто политическая брань), но в октябре вдруг полилось, как из поганого ведра. Сперва — скверная вылазка против спектакля «Мадемуазель Жюли» в «Гешере», а следом – льстивые разглагольствования о последних номерах журнала «Зеркало».
Начинается все, конечно же, с себя любимого. Лишенный малейшей скромности автор повествует о том, что посещающие его квартиру любители литературы, тут же (наверное, даже не поздоровавшись с хозяином!) хватают с полки «оливковую тетрадь журнала. «Зеркало». Далее следует фальшивый диалог, из которого выходит, что стоит человеку разок заглянуть в это самое «Зеркало», как потом его оттуда за никакие волосы не оттянешь. «Стоит недавнему хулителю ВНИМАТЕЛЬНО ПРОЧЕСТЬ один из спаренных номеров, — с нахальной уверенностью пишет Хаенко, — лексика его кардинально меняется, а претензии к публикациям (ежели таковые сохранились) носят уже характер вполне осмысленный и непредвзятый».
Ложь! Все, от начала до конца, мерзкая и преднамеренная ложь! Я не только одолел последнее «Зеркало» от корки до корки, но и, преодолевая приступы рвоты, перечитал некоторые места дважды, а кое-что — и трижды. И напрасно Хаенко заранее плюется ядом в глаза таким, как я, утверждая, что не принимающие эстетику журнала — это те, кто «испытывают к феномену «Зеркала» вполне объяснимый комплекс (полу) дилетантов, уютно залечивших язвы прежней (дорепатриантской) невостребованности, выпускающих раз в три года книжки за свой счет, сравнительно легко публикующихся в многочисленных русскоязычных газетах, альманахах, журналах и вдруг обнаруживших, что в Израиле имеется литературное издание, принципиально не привечающее на своих страницах членов могучего «Клуба Самодеятельной Литературы». Да, предположим, я и подобные мне честные писатели-репатрианты, не преуспели в б. СССР на ниве продажного антисемитского партийного творчества. И на новой родине мы действительно (под эгидой русскоязычного отделения Союза писателей Израиля) имеем возможность выпускать книги и печататься в периодике. Какое все это имеет отношение к проблеме любви или нелюбви к журналу «Зеркало»? Скажу по чести: даже если бы я в СССР числился первым секретарем правления Союза писателей, имел дачу в Переделкине, содержал любовниц из Большого театра и был богат, как С. Михалков, я бы все равно чихать хотел на всех авторов «Зеркала», включая туда и пресловутого Гробмана! :
Тоже еще классик выискался. «Корова» и «здорово» срифмовать не может, а берется дописывать чужие стихи. Целых полтора века (!) ни одна рука не замахнулась на милое стихотворение Карла Петерсона «Сиротка», вызывающее в неиспорченных душах самые светлые, милосердные чувства. Читатели девятнадцатого и двадцатого века жалели маленького героя, который от мороза и человеческого равнодушия «посинел и весь дрожал». Жалели и верили, что сиротка преодолеет трудности и выживет. А что вытворяет Гробман? Куражась над самыми светлыми гуманистическими устремлениями, он пишет:
И когда наутро встали
И собрался весь народ
Все увидели сиротку
Что валялся у ворот
Заморозил, убил современный бумагомаратель бедного мальчика. В том числе и лишением текста Петерсона знаков препинания, которые в первоисточнике были. Были и исчезли под всеразрушающим (так-таки варварским) пером распоясавшегося авангардиста!
Не меньшее отвращение у меня вызвала и другая неумеренно восславленная Хаенко публикация в «Зеркале». Я имею в виду так называемую прозу А. Гольдштейна. Этот заучившийся бакинский господин уже много лет дурачит читателей газеты «Вести», тщетно пытающихся найти потаенный смысл в его «постмодернистском» чернокнижии. Не понимая половины слов в его писульках, люди начинают расстраиваться и считать себя необразованными неучами. Что на самом деле — собачья чушь. Уверен, что сам Гольдштейн пишет статьи нормальным языком, а потом, обложившись энциклопедиями, засоряет текст терминологической шелухой вплоть до полного его затемнения. Но в данном конкретном случае гнев мой вызвало уже не ложное формальное умствование на пустом месте, а безнравственная суть содержания гольдштейновской писанины, столь понравившейся рецензенту.
«Прелесть новеллы, — заливается соловьем Хаенко о главе «Дом в переулке», — вовсе не в смелости описания сексуальных мытарств творческого шлимазла и не в мастерстве изображения потешной физиономии израильского борделя… Главное и неотъемное достижение Гольдштейна в том, что раздел, ощипал и заставил конвульсировать в липких лапах гойской бляди героя НАШЕГО израильского времени. ТАК скулить, поэтически пылать, гнусно унижаться и проявлять не сразу различимую высоту духа может только НАШ коллективный двойник…»
Увольте меня, г-н критик, от подобного «двойничества»! Никак я не хочу признать «героем НАШЕГО израильского времени» жалкую личность, пытающуюся насытить свою похоть позорным времяпровождением в грязных борделях. И ладно, если бы лирический герой Гольдштейна (а, скорее, сам автор) просто там распутничал. Нет, будучи не вполне состоятельным по мужской части, он отваживается лишь лапать дешевых шлюх, всячески с ними извращаться, да одаривать их плодами своей (столь схожей с проститутской) деятельностью в газете. Полюбуйтесь на подробности личной жизни русскоязычного журналиста: «…она, словно кошка, которой всучили, невкусную мышь, меня обработала от пояса к низу — рванула пуговицу, зацепила облупленным ногтем молнию, отправила трусы вослед упавшим штанам и без церемоний, прежде чем я успел подстелить припасенный платок, толчком усадила в поганое кресло… Склонилась, вынула груди из корсета, каким соблазняют на развратных открытках, это входило в программу. Ну, доволен? Сильно не жми. Мне было дурно, тянула тошнота, разрыдаться и заснуть. Взяла в ладонь, я забыл даже зачехлить ствол резиновой пленкой, бог знает во что окунались ее щупальца, поиграла, потерла, отпрянула от фонтанчика. Ишь ты, хмыкнула. Завернув груди обратно, и нагнулась к матрасу за сигаретой». Тьфу мерзость! Могу себе представить, с каким брезгливым подозрением смотрели коллеги по редакции на автора после опубликования скотских его откровений. Все понятно, персонаж — вещь эфемерная, а сифилис или СПИД — заболевания вполне материальные, заразиться которыми не улыбается никому… Еще можно было бы понять Гольдштейна, если бы, описав нравственное падение героя, он закончил новеллу сценами его духовного возрождения. Например, тот встречает умную интеллигентную женщину, влюбляется в нее, делает предложение, усыновляет ее ребенка, страдающего церебральным параличом, и перестает писать претенциозные статейки. В действительности же происходит обратное: персонаж влюбляется в шлюху, разоряется и юродствующе философствует.
Даже странно, что болтливому и падкому на завиралыцину рецензенту не очень понравилась остальная проза, опубликованная журналом. Этот бред сивой московской кобылы под названием «Брат и сестра колышутся в пене прибоя», этот ни в какие ворота не лезущий «Мраморный таракан», это бредятина под названием «Странствие вГан-Элон»…. Нет, наверное, если бы я был лет на сорок моложе, имел бы склонность к психическим расстройствам и регулярно нюхал кокаин, мне бы все перечисленное, глядишь, и пришлось по вкусу. Но я, слава Всевышнему, еще в своем уме и пока умею отличить настоящую литературу (Канович, Баух, Солженицын) от всяких там лейдерманов, кононовых, гденичей и гольдштейнов.
Впрочем, все высказанные до этого мною претензии к «Зеркалу» можно считать лишь преамбулой перед возмущением заглавным. Перед разоблачением публичного хулиганства, устроенного на страницах журнала неким Д. Сливняком. Будь моя воля, я бы натурально засадил автора «Русского манифеста» на небольшой срок в тюрьму и выпустил его на волю только в том случае, если бы он согласился сжечь свое подрывное сочинение на площади при большом стечении народа.
Цитируя маниакально-депрессивные фантазии Сливняка, А. Хаенко игриво называет их «увлекательно-провокативными». Для кого привлекательными? Для антисемитов? Для палестинцев, жаждущих, чтобы «сектора», на которые разбито израильское общество, никогда не слились в единый, могучий и непобедимый еврейский народ?!! «Не будучи чисто еврейской группой, русско-евреи не являются просто еще одной, волной алии. Речь идет о культурно-этническом меньшинстве, отличающемся от «основного Израиля» (если такой существует) не меньше, чем израильские арабы или ультраортодоксы (харедим). Это озна-….. чает, что мы можем претендовать на степень культурной автономии, не меньшую, чем у указанных двух групп…»
Сразу после опубликования процитированной антигосударственной прокламации Сливняка редколлегия «Зеркала» публикует материалы круглого стола, посвященного тому же самому «Русскому манифесту». И что же, господа Гробман, Шаус, Врубель-Голубкина, Гольдштейн и Бараш дают антиизраильской провокации достойную отповедь? Идейно громят Сливняка в хвост и в гриву? Как бы не так. Они предпочитают не анализировать его текст вовсе, с упоением переключаясь на любимое свое словоизвержение-самовыражение. И снова несут такую высокопарную дичь, что просто кулаки на них чешутся. Читаешь и думаешь: «Вот дать бы каждому в руки кайло и в Мордовию, на лесоповал!»
Короче говоря, можете, господа редакторы, выбрасывать мою реплику в корзину, можете заворачивать в нее свиные сосиски, но правду вы этим не скроете. А она в том, что воспеваемого продажной критикой журнала «Зеркало» вообще нет в природе. А есть лишь печатное королевство дрянных литературных зеркал, в которых уродливо искажается и человек, и его природная сущность, и наша страна, и весь остальной мир.
научное осмысление той сверхзадачи, которую и поставила себе редакция при составлении этого номера «Зеркала»: осознать, «куда несет рок событий» культуру нашего времени.
