АТЛИТА, АДВИВ И ГЕРПЕС
У Полины слишком толстая шея, можно сказать, нет шеи. Голос низкий. Забываясь, она срывается на бас. Лицо округлое, как луна. Нос аккуратный. Глаза так устроены, что, кажется, она смотрит сквозь решетку ресниц. Осторожно выглядывает из-за забора. Будь лицо подвижным, она была бы привлекательна. Мать у нее – русская.
Карина широко улыбается. Она коротко постриглась и стала похожей на загрустившую девочку-селянку, хотя у нее яркая еврейская внешность. Большие губы вьются синусоидой, растягиваются, как резиновые, открывая большое количество зубов. Чтобы вернуться в исходную позицию молчания, ей приходится делать усилие. Потом она забывается, и губы снова рисуют замкнутую синусоиду.
Галина – украинка, видно, что в молодости была красавицей. Сейчас стала упитанной. Она развила бурную деятельность – без остановки щелкает фотоаппаратом. Попарно, одиночно, групповые портреты, отдельные фигуры, жанровые сценки, тут же отсматривает… У нее творческий тик.
– Это началось с шестнадцати лет…, то ли еще будет, – с харьковским акцентом объясняет Гарик, муж Галины.
Эдик – в синей рубахе, губы – сладкая улыбочка. Рубаха такая синяя, что улыбочка, кажется, плавает по бескрайнему морю. Он везде – даже у себя дома – как в гостях. Но можно сказать, что он всегда чувствует себя одинаково. Дома у него нет.
Галина сбоку целится в Эдика. Эдик ухмыляется, пытается изобразить Иоанна, кладет свою голову на тарелку, и тут же с воплем вскакивает.
– Ты забыл, каким ухом Саломея клала головы мучеников на блюдо, – умничает Толик, наливая водку в рюмку. Он поднимает рюмку, но тут же выпускает ее из рук. Рюмка падает на стол, водка разливается, Толик тоже вопит. Он всегда старается поддержать других и обходить острые углы. Пусть даже во вред себе.
Тарелки, чашки, рюмки и вилки только что вынули из посудомоечной машины.
Эдик шепчет Толику на ухо:
– У них в вагине есть точка, и если ее массировать, то они получают стра-а-ашное удовольствие!
– Не может быть, где? – в ответ шепчет Толик.
– Я тоже не верю, но там, в глубине, под косточкой. Точка «G», называется. Еще не нашел.
Тихо вплыла Эльвира Сазоновна. Она только что совершила вечерний моцион – три километра по Рамат-Гану медленным шагом с рассматриванием всех цветочков и листочков, попадающихся на пути. У нее удивительные белые волосы. Бывают седые волосы неприятного серо-желтого оттенка и свалянные, а у нее – цвета снега, белоснежные и пушистые. White Virgin. Расплывшийся по голове, незамутненный нимб. Волосы белее белого, так, бывает, ярким ореолом неестественно светится на солнце белая панамка, контрастируя с загорелой кожей. Каждое растение, даже одного вида, увядает по-своему.
– Галя пополнела, – просто сказала Эльвира Сазоновна.
Толик всегда рад такой непосредственности (правда, его радость часто походит на злорадство). Он наклонился и, приставив палец к губам, укоризненно зашипел: «Эльвира Сазоновна!»
Она виновато улыбнулась.
Толик говорит Эдику, который сидит между ними, что восхищается бабушкой Ритой и Эльвирой Сазоновной, но ему не нравится, что они всегда говорят правду.
– Да, мы так воспитаны, – с гордостью заявляет Эльвира Сазоновна. – У нас в Харькове…
Галина, не слышит и продолжает снимать, как заведенная. «Сядь правее, выйди из тени, убери челку, подыми голову, не моргай …»
Виталик вываливает на большую тарелку толстые сосиски. Толик поддевает вилкой одну, пробует и чувствует сладковатый привкус. Его рот непроизвольно открывается – омерзительная розовая каша вываливается на тарелку. Он разыгрывает ужас. «У нас не бывает свинины» – деланно возмущается Виталик. Толик вопросительно смотрит на Карину, жену Виталика. Она широко улыбается: «Видно же…» Толик решает больше не прикасаться к сосискам – в конце концов на столе есть селедка, копченая скумбрия, шпроты и сыр.
Виталик и Карина вчера вернулись из Харькова.
– В Харькове везде грязь, куда ни глянь, – как бы между прочим роняет Карина.
– Что, больше чем в Рамат-Гане? – спрашивает Толик.
Виталик хмыкает.
Эдик встрепенулся и стал рассказывать.
– Додику тогда было десять лет. Мы ехали из Харькова в Крым. Пять лет назад. Плацкартный вагон.
– Я уже не помню, когда ездил в плацкарте, – удивляется Толик.
– Других билетов не было! Додик заходит в вагон, а оттуда такой дух! Весь вагон пьяный. Из Москвы. Перегар! Додик не идет, поднимается на ступеньку и падает назад, на следующую – и опять, я его сзади поддерживаю, еле вошли. Додик сразу залез на верхнюю полку. На боковом месте – пара. Сидит мрачный мужик, локти на столе. Тяжело так сидит… А напротив – толстая женщина. И говорит она ему: «Вань, а Вань, пошли, покурим». А он молчит. Она опять: «Вань, а Вань, пошли, покурим». Он не реаги-и-ирует! Она так заискивающе на него смотрит, просит прощения, обещает, что больше не будет. Он сидит, как сыч, и ни сло-о-ова! Вдруг поезд пошел по дуге, задрожал, слегка накренился, сверху зашуршало, и в проход с верхней полки упала недопитая бутылка водки… и не разбилась! Мужик медленно поворачивает голову и смотрит на бутылку. Но не поднимает!
– Не каждый день можно увидеть чудо, – замечает Толик. – Бутылки редко с неба падают.
– Потом в его глазах что-то слегка засветилось. Он медленно наклонился, поднял и молча налил в бумажный стаканчик. Женщина с благоговением смотрит на него, светится счастьем, ест глазами. Он выпил, и было видно, как живая сила потекла от просветлевшего лица по рукам, груди и ниже. Заполнила все тело. А в чем дело? Оказывается, женщина была виновата в том, что выпила больше, чем надо, больше, чем ей положено, и ему «не хватило»… Это еще не все. Возле меня сидели трое и ждали четвертого, чтобы начать пить, а тот все не шел. Ждали, час, два, три часа, а потом стали его искать. Сообщили проводникам, пошли по вагонам. И таки нашли! В каком-то вагоне. Проводники стучали во все туалеты, если отзываются, то не открывали. В одном не отозвались. Проводники открыли своим ключом. А он сидит на унитазе голый и спит!
Толик говорит, что всем надо возвращаться в Харьков.
– Зачем? – невинно спрашивает Карина и широко улыбается. – Беломлинский Кеша, ты что сделал?!
Рыжий зажравшийся кот утащил кусок копченой скумбрии. Польстился на запах, есть все равно не будет, потому что подсажен на «Вискас». Таскает по полу, оставляя следы. Кота надо постоянно гладить, хотя бы раз в полчаса. Если его долго не гладят, он начинает скулить, как собака, путается под ногами, а потом как будто с ума сходит – начинает лихорадочно метаться по квартире. Очень напоминает эпилептический припадок. Глаза стеклянные. Летает пулей, крылатой ракетой, гепардом с выпущенными когтями, и если ему на пути попадается человеческая рука, нога, лицо, то на коже остаются длинные багровые следы. Кровавые рисунки (кот – экспрессионист). Потом он останавливается, что-то бормочет, будто удивляясь себе, потряхивает мордой, подрагивает усами и опять превращается в Кешу.
– Коты – страшные животные. Собаки их боятся. Злой кот мгновенно превращается в страшное оружие, в шар-еж, в неотвратимо летящий комок вздыбленной шерсти, из шара торчат двадцать заточенных когтей, два клыка, все остальное – зубы. Морда собаки превращается в кровавое месиво, – сообщает Толик.
– Есть любопытная передача, там показывают только, как животные поедают друг друга. Сегодня показывали волка и какое-то чудище, не то дикобраз, не то ящерица. Стоят друг против друга, и вдруг оно дернулось и плюнуло красным комком слюны прямо волку в глаз. Волк заскулил и ушел, – без выражения рассказывает Гарик.
– Может это язык? Он сжатой спиральной пружиной прячется во рту, а потом спираль мгновенно распрямляется, язык выстреливает, – предполагает Толик.
– Не-ет, существуют ловкие животные, которые так ловят мелкую добычу, – сомневается Эдик. – Может, муравьеды?
– Чудище схватило глаз волка и проглотило, на то оно и чудище, – бормочет Виталик.
Виталик очень загорелый – дни напролет проводит на солнцепеке. Он – земноводный. Когда, наконец, попадает в тень, движения его замедляются, а язык заплетается. Карина, его жена, постоянно следит за оттенком его кожи. Она много читала о вреде ультрафиолета.
Торт Полины выделяется на столе: белый, как волосы Эльвиры Сазоновны, с привлекательными янтарными вкраплениями. Воздушный, прозрачный, очень женственный. Круглый, как лицо Полины.
– О-о! Полина, это суфле! Дай рецепт, – воскликнула Галина.
– Я сделала таких два. Не могла же я! Дома увидят торт и то, как я его уношу. Пришлось делать два. Один здесь, а один дома, – жеманно улыбается Полина. – Мне прислали адрес сайта известных харьковчан, там есть какой-то Юрий Милославский. В Нью-Йорке. Литература – ничего интересного, кто это?
– Я что-то слышал. Да-а… Мотрич, Чичибабин… Все влипли. Жили на Бассейной, Рымарской и Клочковской вместе с Людмилой Гурченко. Пустая трата времени. Да и поэты были слабые. У всех – неистребимый харьковский акцент. В Харьков надо возвращаться, там гривна равна шекелю, – твердит Толик.
– А у меня нет акцента, я всегда приспосабливаюсь, как хамелеон, – приклеенная улыбка, скромно опущены веки, глазки за решеткой пушистых ресниц.
– Нет, и у тебя есть, – настаивает Толик.
Галина кричит: «Вот, хороший кадр, Виталик и Карина, я снимаю!»
Карина с замкнутой кривой улыбающегося рта пристраивается к Виталику, слегка подгибает колени. Он выдвигается вперед, чтобы казаться выше. Они застывают.
Толик и Эдик чокаются. Толик пьет клюквенную водку, а Эдик – мексиканскую с червяком.
– Хомченко уже не пьет? – спрашивает Толик Виталика.
– Почти. Но живой.
– Если бы он еще зубы вставил…, – невзначай проронила Карина. Она часто так говорит, будто роняет тяжелые камни.
Эдик вздрогнул. Он всегда вздрагивает, когда ему приходит удачная мысль. «О, я вам расскажу, как я встречался с Хомченко. Я не рассказывал? Поехал я в Харьков и встретился с Павлом Петровичем в парке Шевченко. Посидели в кафе. Я заплатил. Павел Петрович говорит: «Пошли, надо поссать». Мы пошли через парк, дошли до памятника Шевченко и Павел Петрович говорит: «Пошли быстрее». Я говорю, так тут же туалет рядом. А он: «Пятьдесят копеек! Пошли в мастерскую». Идем по Сумской, дошли до «Зеркальной струи». Павел Петрович говорит: «Побежали». Мы бежим. Там бульвар посередине. Вдруг Павел Петрович прячется за дерево. А вокруг люди. Выходит из-за дерева, запахивается. Лицо, искаженное мукой, весь согнулся. Говорит: «Почки». А я же мог эти несчастные пятьдесят копеек заплатить! Все это он устроил, чтобы показать, что нет денег. Все штаны обоссал.
Рассказ привлек внимание Галины, и та наставила на Эдика фотоаппарат. Сидевшая рядом с ним Полина вскочила и закричала, что ей нужно припудрить нос, а то она получится блестящим эмалированным чайником, и умчалась пудриться. Быстро вернулась, слегка прильнула к Эдику и стала позировать. Лет двадцать назад, еще в Харькове, у них была любовь.
– Полина, я заказал себе очки, как этот чайник, – чайник был из белого металла и черной термостойкой пластмассы. – Черные снаружи и белые внутри, – сказал Гарик.
– А стекла толстые? – спросил Виталик.
– Да, я сказал, чтобы сделали толстые, но легкие.
– Тогда надо пластмассовые, – посоветовал Толик.
– Ты знаешь, сколько стоят пластмассовые?! Две тысячи!
– Надо, чтобы бижутерия и драгоценности пахли. Запах стекла, оникса, яшмы, янтаря. Римляне думали, что янтарь – это моча рыси. Римляне не курили, и обоняние у них было острое, –заметил Толик.
– А что, камни пахнут? – спросила Полина.
– Да, мы просто не слышим. Вода для нас тоже не пахнет, а верблюды чуют ее за пятьсот километров, так что камень на расстоянии полуметра легко услышат.
– Ученые обнаружили, что приятные запахи намного опаснее неприятных, – вставила Галина.
Кот Беломлинский рыжей шкурой растянулся на стуле, Галина его поглаживает и тараторит:
– У нас есть одна знакомая. Вдруг заболела. Сделали анализы, и врач ей сказала: «Да это у тебя от кошки» и выписала ей «Адвив». Вы знаете, что такое «Адвив»? Великолепное лекарство. Мы поехали на Кармел, наши друзья повели смотреть гейзеры. Есть такое место, называется, Атлита. Там ямы, из них бьет горячая вода. Только из некоторых – легкий пар. Я перепрыгивала через одну. Вдруг кромка под ногой съезжает, и я начинаю падать, валиться. А все ушли вперед и Гарик тоже уходит. Никто не видел. Я ударилась бедром и успела схватиться за кромку, а кромка из мелких сплавленных камней, они крошатся, края острые. Если бы не успела схватиться руками, то не знаю, что бы случилось с подбородком. Друзья сразу повезли меня к себе домой. Пальцы поранены, ногти сломаны, на бедре и боку гематома. До этого я только палец ломала. Вот, смотрите, как срослось. Мне на гематому положили огромную плоскую рыбу из морозильника, наверно, гигантскую камбалу, и сразу стало легче. Две недели не ходила на работу.
– А если бы мясо положили? – лениво бросает реплику Виталик.
– Это меня спасло. Две недели болела, не могла снять трусы в туалете.
– Ну, ходила бы без трусов, – сказала, широко улыбаясь, Карина. Затем ее лицо приняло каменное выражение.
– Мы видим тебя здоровую и цветущую, но ты начала с вопроса «Вы знаете, что такое «Адвив»?» – пытается Толик вернуться к теме.
– И никогда не узнаешь, – говорит Гарик.
Галина пытается продолжить, но все ее перебивают.
– Ни в коем случае нельзя, чтобы Толик узнал! – кричит Виталик.
– Это большая тайна! Это большая тайна!
– Врач дал лекарство, я – одну таблетку – ничего, вторую – ничего. Потом – «Адвив», и сразу боль прошла. Такое лекарство! От всего! Если вдруг с вами такое случится, покупайте «Адвив».
– В Москве есть реклама, там доктор Дикуль говорит о своем методе лечения и в конце фраза: «Приходите к нам, и мы вам поможем!». А, кажется, запрещено, чтобы в рекламных роликах выступали люди в белых халатах, – заметил Толик.
Галина опять схватила фотоаппарат и стала щелкать в режиме автомата все подряд. Но предпочтение отдавала Кеше Беломлинскому.
Эльвира Сазоновна говорит, что не знает, красить ли ей волосы и если да, то в какой цвет.
– И так красиво, – успокаивает ее Галина.
Эльвира Сазоновна интересуется, какой краской покрашены волосы у Полины и у Галины.
Галина говорит, что нужно покупать только «Блонд».
– А у меня свой цвет, – потупившись, скромно замечает Карина, – Виталик в Харькове меня не узнал. Звонит мне и говорит: «Я у шестнадцатого вагона, а ты где?» А я говорю: «И я у шестнадцатого вагона». Я его вижу, а он меня нет. Ха-ха! А я сделала короткую стрижку и опять стала девочкой, хотя и так хорошо выгляжу. Когда один знакомый Виталика увидел меня в первый раз, то удивился, что у него жена такая молодая. А я не меняюсь, я и двадцать лет назад так выглядела. Виталик, расскажи, как ты ночевал в Швеции.
Виталик медленно поднял голову и стал рассказывать.
– Там, в Стокгольме, дорогущие гостиницы! Самая дешевая – сто семьдесят евро. Ну, я думаю: вещи в камере хранения, пересплю в парке на скамейке, чем такие деньги платить. Иду по аллее, навстречу человек. Иду назад, опять он навстречу. Кивает. И спрашивает, что я, мол, ищу и не нужна ли помощь. Говорю, что ищу дешевую гостиницу. А уже полпервого ночи. Он говорит, пошли. Повел в одну гостиницу, в другую, потом говорит: «Слишком поздно, можно поехать ко мне». Мы еще зашли в бар, взяли по пиву. Потом взял такси, за которое пришлось отдать двадцать пять евро! Зашли в квартиру, он говорит: «Будешь спать на полу, для спины хорошо». И сам рядом лег. Потом взял меня за грудь. Подбирается к соску. Ну я и говорю: «Дорогой, я не тот, за кого ты меня принимаешь. Если хочешь, я сейчас уйду». Он извинился. Потом всю ночь курил на балконе, мучился. Утром отвез, уже на своей машине, в центр.
– Мужчины, бойтесь женщин! Вы знаете, что такое герпес?! Не знаете?! – вдруг закричала Галина.
– Что это? – спрашивает Толик.
– А-а, ты не знаешь?! Вы не знаете?! – радуется Эдик. – А Карина знает?
Карина молчит, а Галина продолжает.
– Я только сейчас узнала. Это такой вирус. Стоит один раз переспать с неизвестным, с тем, у кого он есть, и все! На всю жизнь! Половым путем. Можно умереть в полном расцвете! Он живет там, в протоках, спит. А как только… У меня знакомая. У нее была случайная связь, потом она пошла провериться, и ей сказали: «У тебя «Герпес». Это на всю жизнь! Я смотрела в интернете. Так страшно, там показано по стадиям! В цвете. Как он в течение жизни медленно поднимается от половых органов по спинному мозгу и добирается до мозжечка!
– Люди и так… – бормочет, опять сникший Виталик.
– Это «Герпес»! И ничего уже сделать нельзя! И человек умирает! В полном расцвете сил!
– Да, он и так…, – мрачно бурчит Виталик.
– А что скажет Карина? – опять спрашивает Эдик.
Карина постоянно читает медицинскую литературу. Все подряд.
– Есть два основных вида Герпеса, Первый и Второй. Мы, возможно, получаем вирусы от круглых червей, трематод и бактерий! И аскариды у людей, которые страдают герпесом! К сожалению, уничтожение аскарид не излечивает герпес, так как он покоится в нервных клетках, поэтому около девяносто шести процентов населения заражены герпесом. Вирус герпеса первого типа образует высыпания на губах и внутри ротовой полости. Его часто называют простудным лишаем, потому что он выступает вследствие простуды. Также при употреблении просроченной пищи. Вирус герпеса второго типа образует высыпания в области гениталий. Часто его источником считают беспорядочные половые связи, но многие врачи другого мнения. Его появлению способствует власоглав и аскарида. Загрязнители окружающей среды понижают иммунитет. Никогда не пейте воду с кубиками льда в ней, не ешьте горячий суп металлической ложкой, не вырывайте волосы щипчиками. Понижает иммунитет и ртуть в амальгамных пломбах. Прекратите носить плотное синтетическое нижнее белье. Придерживайтесь строгих правил: не ешьте арахис, шоколад, грубые и кислые продукты, такие, как крекеры, лимоны, попкорн. Избегайте холодного ветра и прямых солнечных лучей. Не беритесь за ручки и поручни в общественном транспорте… Кстати, я недавно прочитала, что мужчины, которые спят с женщинами, менее интеллектуальны, – неожиданно закончила Карина.
– А те, что с мужчинами? – спросил Гарик.
– Тоже. Эрез, ученик Виталика, все делал, как ему говорил один восточный экстрасенс. С кем знакомиться, на ком жениться… Эрез рассказал экстрасенсу о Виталике, и тот сказал, чтобы он к нему пришел. На приеме экстрасенс его обследовал и сказал, что тот должен слушать свою жену. Для него это единственный выход, единственное спасение.
На столе появилась коробка харьковских шоколадных конфет с названием «Трюфели». Галина кричит: «Не открывать, не надо! Не открывать!» Ей жалко коробку – она вспомнила времена дефицита.
– А в Израиле выращивают трюфели? – интересуется Толик.
– Конечно, в одном кибуце, – с гордостью говорит Карина.
– Тогда и свиней?
– Нет, уже собак научили искать.
Эдик вздрогнул, на лице был написан восторг. Синяя рубаха надулась парусом – он опять выловил удачный случай из своей памяти.
– Приехал из Харькова Любимчик и говорит: «Ебаться хочется». С женой развелся, что ли. Ну, мы поехали, без машины. На «Балку». Было поздно и уже никого не было. Мы увидели одну. На первый взгляд, она была не похожа на проститутку. Ничего, ну потасканная немного. Сказала, по 50 шекелей с каждого. Туда и религиозные ходят, пейсатые. Район, как обычно, разрушенный. Какие-то брошенные строения, мусор… Я был первый. Стою откинувшись. Без презерватива. Сама расстегнула змейку, вытащила.., я не понял, когда кончил. Потом Любимчик. Стал, откинулся. Она сосет, долго сосет, а потом поднимает голову и кричит мне: «Он не кончает!» Как будто я должен был смотреть, как будто я за это заплатил! Короче, Любимчик не может кончить. Не может. Измучился бедняга. Столько заплатил! Ну, потом поехали в гостиницу. Она сказала, что это будет стоить четыреста шекелей. По тем временам сто долларов. Ну, мы втроем поехали. Любимчику хотелось кончить. Ну вот – одному писька, другому попка – такой бутерброд. Любимчик кончил.
Рассказ Эдика вызвал у Толика тяжелые харьковские воспоминания. «Еду я на машине и внезапно встал член… И стоит! Не падает! Ни с того, ни с сего. Никаких эротических фантазий! Я и так, и этак, бью его, треплю, щелкаю – никак. А у меня отец тогда при смерти был. Страшный стресс, я ничего не чувствовал и реакции были заторможены. Стресс. Ну не полезешь же на жену когда такое. Я поехал на «Балку», в Харькове тоже была. Та-акая худа-ая! Сосала, сосала, а я не кончаю. Нет, говорю, давай ебаться. Я и не заметил, как она запрыгнула. Я говорю, а презерватив. А она отвечает: так я уже надела. Я и не заметил! Губами! Она как выгнулась, я и кончил, разрядился. Пятьдесят гривен. Ехал домой, отпустило, стало так легко. Все вокруг стал замечать и чувствовать.»
Карина, широко открыв глаза и рот, внимательно слушала. Полина сидела загадочной мышкой в своей клетке из ресниц, мохнатой гусеницей. Галина продолжала щелкать цифровым фотоаппаратом. Кеша Беломлинский зло шевелил усами – на него не обращали внимания. Гарик засобирался домой.
– Галина, поехали – завтра на работу, а еще Полину надо завезти.
Эльвира Сазоновна думала о своем, потом тоже собралась уходить и, печально улыбнувшись, прихватила со стола шоколадную конфету.
– Берите две, – сказал Виталик. – Вторую для бабушки Риты.
– Хорошо, возьму для нее, а съем сама, – честно ответила Эльвира Сазоновна.
У бабушки Риты сердечный стимулятор, и она не ест шоколад.
Август, душно, Рамат-Ган, Шабат.
