ВЕЛИЧИЕ И ТЬМА МОСКОВСКОГО ПРОФСОЮЗА
Худо, когда в дивизии
Недостает провизии.
(Козьма Прутков, XIX в.)
Художник Оскар Рабин всем доверительно сообщал, что у него был профсоюзный начальник, товарищ Ащеулов, и обещал золотые горы.
Что же возглавлял начальник Ащеулов?
Согласно идеологическому шаблону Академии Художеств СССР — самой могучей, самой нерушимой и самой живучей твердыне русской культуры -советские шрифтовики и чертежники географических карт, составители пожарных плакатов и промышленных этикеток, исполнители ортогональных проекций и орнаментальных капителей, геральдисты, альфрейщики и граверы денежных знаков относились к низшему разряду работников прикладной графики. У них не было никаких шансов войти в стройные ряды настоящих художников, со строгими правилами золотого сечения, линейной перспективы и корпусного мазка.
Для учета и сбора членских взносов весь этот нештатный сброд согнали в профсоюз работников культуры Москвы и Подмосковья, то и дело менявший свой адрес.
Внушительный контингент этого дикого учреждения составляли выпускники полиграфических училищ и питомцы курсов повышения квалификации, руководимых профессором Э.М.Белютиным.
В профсоюзе попадались по-настоящему достойные творцы, художники любимого дела. Например, Рудольф Антонченко был автором этикеток «Столичная водка» и «Соленые огурцы», известных всему мировому сообществу.
Превосходные плакаты по технике безопасности всю жизнь делал художник Дмитрий Краснопевцев.
Большим мастером ортогонального черчения был Ясек Штейнберг (брат Эда и Боруха Штейнбергов), с особым искусством изображавший токарные станки и автомобильные моторы в цветном разрезе.
В начале 60-х годов в секту безымянных хищников графики пролезли и приспособленцы андерграунда, повязанные на иностранных интересах. Они хорошо зарабатывали на подпольной торговле, платили ничтожные членские взносы от фонаря, а взамен получали справку с печатью профсоюза, спасавшую от милицейского ареста за тунеядство.
С 1974 года этой уродской конторой руководил коммунист Виктор Михайлович Ащеулов.
Лично я видел начальника дважды и при особых обстоятельствах. Товарищ Ащеулов был обязательной частью «треугольника» — парторг, профорг, комсорг, — заверявшего просьбы работников издательской графики, рискнувших выехать за границу.
10 ноября 1974 года на торжественной ассамблее в «хрущобе» О.Я.Раби-на (Черкизовская ул., дом 8, корпус 5, кв.21) собрался цвет русского андерграунда, светила и темнила «дип-ар-та», нелегальные активисты и добровольные советники. На видном кресле восседала «мамка русской демократии» Лорик Кучерова-Пятниц-кая. За ее спиной в позе верного пажа стоял организатор многочисленных «квартирных выставок» Ося Киблиц-кий. В центре активист «левого МоСХа» Миша Одноралов, как грушу, тряс минометчика Красной Армии Алексея Тяпушкина, за свободу творчества сутки отсидевшего в КПЗ. Под иконой, разодетый в пух и прах, сидел сибирский формалист Эдуард Зеленин. Подпольный летописец Ленька Талочкин на спине дремавшего «классика» Не-мухина составлял списки участников всесоюзного фестиваля. Тихо ворковали старики. С восторгом- галдела молодежь. Поклонники не выпускали из рук красавицу Надю Эльскую. Все наперебой обсуждали неслыханные посулы и золотые горы московского профсоюза.
Выставки… Мастерские… Командировки на БАМ… Заграничные поездки… Каталоги… Афиши… Платный вход… Валютный салон…
Молодой режиссер «пикника в Измайлово» (29 сентября 74 года) математик Виктор Тупицын обобщил восторженный шум собрания:
— Пусть туда идут те, кто его знает!
Назвали Немухина, Рабина и меня.
В глухом дворовом подвале на Малой Бронной в одной комнате собирали членские взносы, а в другой сидел на столе головастк с распухшим от пьянства фиолетовым носом.
— А ты еще здесь? — ткнул он вонючей сигарой в мою сторону.
— Отказали опять! — отрезал я грубияну и расправил плечи.
— Отказали, потому что ты не турист, а корабельная крыса! Хочешь надуть правительство? Зачем советскому туристу велосипед в Париже? А швейная машина, а холодильник, а телевизор, а дерьмовое сверло? Воробьев, ты совсем ожидовел! Члену нашего профсоюза Вагричу Бахчаняну не отказали, потому что он честно уехал порожняком, а ты считаешь себя умней всех. Ты не наш, ты чужой человек! Владимир Николаевич, -вдруг дернул он Немухина, — прошу заменить человека!
Мой старый товарищ уставился в облезлый пол профсоюза.
Я искоса посмотрел налево. Оскар Рабин молчал.
— Оскар Яковлевич, — вдруг сменил тему головастик, — вы знаете, я обожаю женское белье! Бюстгальтер на женщине — модная эстетика, бюстгальтер на окне — пошлая порнография! Народ оторвет мне голову, если я посажу порнографию в профсоюз. Да вот и ваш друг Владимир Николаевич против порнографии в наших рядах!
Немухин не пикнул.
Наш соратник оцепенел от страха. Я знал его десять лет на перекрестках «дип-арта», с Оскаром он дружил двадцать, и они понимали друг друга с полуслова.
Поколение вечного страха.
Дверь распахнулась, и в контору вошла пара бойких «белютинцев», Игорь Снегур и Эдик Дробицкий. Они обложили Немухина, как часовые заложника.
Переворот без единого выстрела, без единого возражения.
Пришли настоящие вдохновители и победители свободной торговли, а не безмолвные исполнители чужих указаний.
Доверительное обращение. Тайный сговор.
Заложник профсоюза Немухин вытянулся по стойке смирно.
Комната мне показалась пустыней.
В один миг я превратился из под-польного художника в факультативного гражданина на чемодане. Друзья и знакомые прекратили общение. Самые отчаянные пьяницы со Сретенки не решались просить взаймы. При встречах нос к носу люди, словно сговорившись, задавали один и тот же вопрос: «А ты еще не уехал?» За полгода до выезда на Запад я превратился в опасного иностранца.
Графики часто работали парами. После преждевременной смерти Марка Мечникова в 62 году его осиротевший напарник Игорь Снегур предложил мне заменить покойного товарища. Я рисовал, Снегур добывал заказы. Несколько лет подряд мы работали вместе, получили премию белорусского комсомола за серию цветных иллюстраций, а в 67 году разошлись, сохранив приятельские отношения. В 74 году затухшая дружба заново воспламенилась, когда вспыльчивый, как порох, ревнивый и храбрый Игорь Григорьевич Снегур занимал макушку профсоюзной пирамиды.
Начальник профсоюза не знал и скончался от белой горячки в полном неведении, что его ближайший помощник аккуратно доносил мне о художественной жизни Москвы с пикантными подробностями. Мой друг Снегур, милейшие отношения с которым сохранились до сих пор, в свою очередь не подозревал, что ночной сторож профсоюза по кличке Боря Цыган пересылал мне в Париж стенограммы и протоколы заседаний, попавшие в мусорную корзину, а не в спецхран.
Апофеоз подпольной шизофрении!
Что вы хотите, если иностранные шпионы, маскируясь под ударников труда, слонялись по стране, как у себя дома. Гнусные клеветники и ядовитые гады, соглашатели и капитулянты, ренегаты и фальсификаторы заседали не только в генштабах и худсоветах, но и за стенами древнего Кремля!
Кажется, положение Оскара Рабина было еще сложнее.
Профсоюзный головастик Ащеулов и не думал посвящать его в свое дело. С известного живописца с иностранными связями можно было вместо взяток нажить одни неприятности. На залепуху с «валютным салоном» и прочие золотые горы клюнуло около трехсот бродячих артистов, среди которых начальник без суеты отбирал самых покорных и доходных работников.
Грязную работу отбора и отсева взял на себя самозванный «выставком», состоявший из Немухина, Снегура и Дробицкого.
Товарищ Ащеулов придумал новый метод учета и контроля дикого андер-граунда. Перепись и наблюдение осуществляли добровольцы вроде летописца Талочкина, «мамки» Пят-
ницкой и сюрреалиста Отария Канда-урова, без выходных работавшие по подвалам Смоленки, Сретенки, Рогожки. Начальник по опыту знал, что верные пособники верно служат до тех пор, пока висят у него на крючке, и растопчут и продадут, не моргнув глазом, если соскочат. Он предпочитал чужака Немухина, имевшего допуск к иностранному рынку, «своим ребятам» Снегуру и Дробицкому, ковылявшим на обочине казенных заказов.
Молодость Владимира Николаевича Немухина ушла на постоянную подготовку в экзаменам. Абитуриент Нему-хин годами обивал пороги академических конкурсов и повсюду получал некрасивые «двойки».
Двоечник — не значит бездарность!
Просто Володю Немухина тянуло туда, где стояли неприступные стены. Великий Поль Сезанн поступал точно так же. В 35 лет, когда возраст не позволял студенческой жизни, абитуриент стал образцовым шрифтовиком рабочего клуба имени тов. Горбунова.
По свидетельству инженера Алика Русанова, приобщавшего несчастного шрифтовика к высокой эстетике, встреча с иностранцем перевернула судьбу Володи.
Первого иностранца приятели выловили у пивного ларька 1 августа 1957 года. Им оказался польский студент, после ночной оргии в международном общежитии искавший срочного опохмела. Поляк напился за счет советских друзей и тут же, под хохмы и звон стаканов, нарисовал лирическую абстракцию в модном стиле «дриппинг». Когда обалдевшие москвичи узнали, что в этом произведении заложены форма и содержание, то хмель мгновенно испарился, а шок остался на всю жизнь.
По совету Русанова шрифтовик Не-мухин намазал свою первую «абстракцию», употребляя не только малярные краски, но и остатки гнилой ветоши и зубного порошка. Смотреть работу собрались знакомые художники и поэты из поселка Лианозово, иногородние абитуриенты и почтенные интеллигенты, помнившие хулиганства футуристов.
Искусствовед Илья Иоганнович Цырлин, живший на противоположной стороне Смоленки, устроил первый квартирный показ работ непризнанных талантов.
Американский турист Александр Маршак накатал страстную статью в журнале «Лайф» (март 1960) с подзаголовком: «Искусство России, которое никто не видит».
Академик ВАСеров, доносивший правительству, что «абстрактивистов среди наших художников нужно искать с микроскопом», в сущности был прав, потому что подобными упражнениями занималась кучка неудачников — Лев Кропивницкий, Владимир Слепян, Михаил Кулаков и жена Немухина Лидия Мастеркова.
Меценат ГДКостаки, законодатель эстетики тех времен, сразу забраковал «абстракции» начинающих москвичей. Казалось, что по холстам и картонкам пробежала кисть одного автора родом из-под Гамбурга или Мельбурна. Вскорости нештатные авангардисты по настоятельной просьбе Костаки бросили абстрактное баловство и принялись за розыски собственного, уникального стиля.
Однажды Володя Немухин, сражаясь в подкидного дурака с юродивым борзописцем Анатолием Тимофеевичем Зверевым, почитаемым в Москве за гения всех времен и народов, обронил колоду карт на мокрую абстракцию. Коллаж заиграл, Зверев одобрил. Подвальный финт имел успех, или «поиск кайфа для лайфа», как остроумно выразился художник В.П.Пятницкий, сразу раскрывший коммерческую сущность немухинского стиля.
«Подкидная эстетика» бойко расходилась по чемоданам и квартирам иностранцев. Близость к интересам всемогущего Костаки, одобрившего опыт, поставила нашего бывшего «двоечника» в привилегированное положение художника «дип-арта». Его не судили за тунеядство и разложение советского искусства, а красная корочка члена профсоюза спасала от непредвиденных облав.
В России пить не умеют!
В подвале Немухина на Малой Бронной не пили, а нажирались до зеленых соплей, глотая и чавкая всевозможную дрянь под названием «Дух Женевы» или «Сучий потрох», составленную бродячим литератором Веничкой Ерофеевым. Потом злословили над конкурентами. Опрятно одетые гуманисты, рискнувшие спуститься в подвалы Смоленки -Плавинского, Калинина, Немухина, Надьки Вырви-глаз (подруги Зверева), — выползали оттуда законченными шизофрениками.
Несмотря на дикое пьянство и всеобщую нищету, подвальные богохульники и сатирики втихаря копили деньги, покупая квартиры, дачи, моторы для вполне мещанских жен и детишек…
Куда смотрел угрозыск, сионисты и двурушники, засевшие на Лубянке?
За годы тяжкого подполья Немухин установил довольно разветвленную сеть знакомств и «удачно клеил фирму» с выходом на Запад, где у него образовались заступники, закупившие слишком много «подкидных дураков». Московскому авангардисту приписали (а на самом деле идею он свистнул у алкоголика Зверева) изобретение бредового каталога — «Таблица самых великих художников мира». Согласно немухинской таблице, «самыми великими» были он сам, его жена и шесть человек — рисующих друзей из поселка Лианозово. Собутыльники подвалов Смоленки попадали туда в зависимости от пьяного настроения. Эта табель о рангах без возражений профсоюзного начальника была принята к действию и наломала столько дров, пока головастик Ащеулов «торчал у власти искусства», что до полного его излечения временем пока далеко.
Над Ленинградом висело историческое проклятие.
В 1975 году профсоюзные стратеги начали погром с «ленинградской оппозиции». Торговцы «дип-арта» не нуждались в ленинградских конкурентах. Напористые питерские авангардисты, прославленные западной прессой, — Шемякин, Рухин, Жарких, — тянувшие за собой хвост охотников поживиться в Москве, стали опасной помехой в торговле с дипкорпусом, аккредитованным в столице. Просьба, или «заявление ста», составленное ленинградцами при поддержке минометчика Тяпушкина, Рабина и Киб-лицкого, товарищ Ащеулов демонстративно, под смешки работников профсоюза и гробовое молчание заложника Немухина, сжег на столе, а пепел сбросил в мусор.
— Доносчикам первый кнут! — определил новую линию поведения профсоюзный головастик. — Все просьбы в устном виде и лично мне!
Под угрозой ареста и штрафа питерским выскочкам было запрещено появляться на московских тусовках без «постоянной прописки», включая дворницкие и вокзалы, где они еще пытались проявить свой твердый характер.
Некоторые из них — Саша Арефьев, Алик Рапопорт, Саша Леонов, — протоптавшие тропинку в торговлю «дип-арта», многочисленные участники смелых манифестаций, скрылись в эмиграцию, а самый непокорный -Евгений Рухин — сгорел на пожаре в своей мастерской летом 1976 года.
Единственному представителю восставшей Сибири — Эдуарду Зеленину, не знавшему толком, где расположен Восток и Запад, в избу принесли «израильский вызов».
В отличие от легендарного магазина Остапа Бендера, не имевшего рогов и копыт, головастик Ащеулов располагал артистическим товаром всех сортов в избытке. Цензурный комитет, согласно таблице Немухина, расставлял его по «десяткам», «двадцаткам», «тридцаткам» и сотням. Известную московскую склочницу Лорика Кучерову-Пятницкую и группу нештатных шизофреников, доказавших президенту США, кто истинный вдохновитель «бульдозерного перформанса», В.М.Ащеулов без экзаменов записал в профсоюз. Рапорты шизофреников временно перестали поступать в канцелярии иностранных держав.
Западные журналисты охотно подавали молодых художников то на фоне мокрого пустыря, то на фоне вечных снегов, то с собакой Лайкой в обнимку, выпячивая Семена Мариенберга, Виталия Комара, Александра Мела-мида, Надежду Эльскую. Надо было видеть матерых алкашей Смоленки, с каким остервенением они паковали ржавую селедку в изображения ненавистных конкурентов, мелькнувших на страницах «Ньюзвика» или «Шпигеля»!
Постоянную компанию Немухину составляли ювелирщик Слава Калинин, рисовавший критические картинки из советского быта, и Димка Плавинский, угробивший талант на претенциозные и сухие композиции древнеславян-ской вязи. Приход страдавшего белой горячкой дикаря Зверева считался посланием свыше.
Литературная игра с мифическими персонажами вроде Зевса, Александра Македонского, Уильяма Шекспира составляет славу полицейских романов. Сложнее, когда в переплет исто-рической хохмы попадают современники, живущие, как говаривал футурист Хлебников, в одном полицейском участке. У нас нет ни малейшего желания обидеть головастика Ащеулова и его приспешников, но он давно мечтал урвать свое от жизни, используя для такой благородной цели подпольную дикость, валютную нелегальщину и преступные средства.
С моим переездом во Францию (май 1975) ведущие деятели андер-граунда, словно проснувшись, наперебой и конфиденциально сообщали о происходящем в Москве, не забывая «по старой дружбе» о парижских подарках.
Чувство дружбы и клана, замечательные качества, свойственные В.Н.Немухину, привели к полной деформации профсоюзной деятельности.
Прыткий головастик сдержал свое слово.
Первый год, транжиря казенные средства, он бесстрашно арендовал выставочные залы для подопечных работников, отправлял «своих ребят» на курорт и за границу, составлял невиданные в стране пестрые афиши и каталоги выставок. Западная пресса постоянно освещала необыкновенные показы «нонконформистов», мистиков и формалистов. Несмотря на постоянные протесты Немухина и его подваль-ных друзей, навал нештатных тунеядцев и фарцовщиков продолжался, так называемая «живописная секция» была собрана и перебралась на новое место, в просторное помещение по улице Малая Грузинская, 28. За спиной начальства составлялись аппаратные заговоры с целью уничтожения зарвавшихся «стариков». Затяжные бои выматывали нервы. Крепкие подвальные напитки быстро подтачивали богатырское здоровье живописца.
Убытки! Убытки! Убытки!
«Таблица» Немухина не приносила доходов!
Выставочная чехарда профсоюза совпала с катастрофическим провалом коллекции АДГлезера в Европе и Америке. «Самых великих художников» считали политическими агитаторами и никто не покупал. Его Величество Капитал с большим скептицизмом встречал русские выходки под племенным флагом «нонконформизма». Эмигранты на ходу перестраивали творчество, чтобы приличнее выглядеть в потребительском мире. Перестройка рядов намечалась и в профсоюзе Москвы.
Космические силы зла незримо вошли в русскую культуру.
Мы далеки от «бичевания» русского искусства, но простой перечень достоинств и недостатков, холодная хронология, подчищенная задним числом, нас не устраивает. Мы подаем то, что происходило на самом деле, выдаем подлость и мудрость, глупость и чванство, доблесть и ханжество участников больного русского андерграунда, потому что все они без исключения, актеры и зрители замечательных событий, нам дороги и близки!..
На пороге нового 1977 года, на расширенном собрании профсоюза, где собрались не только «свои ребята», но и чужаки, «мамка» Лорик Кучерова-Пятницкая, представлявшая значительную группу тяжелопсихбольных работников искусства, восседала рядом с начальником Ащеуловым, что походило на дворцовый переворот.
— Плохо работаем, дорогие товарищи, — начал пытку головастик, по обыкновению сев за стол, — гуляем по заграницам, тайком продаем картины, а в профсоюзной кассе пусто!
С «валютного салона», о котором прожужжали все уши, не капнуло ни одного «грина». Прожорливые авангардисты из-под полы торговали с иностранцами и заработки тащили домой, подло надувая родной профсоюз. Ставка на «стариков» оказалась порочной и убыточной. С таким положением надо было кончать. В.М.Ащеулов решил сменить работников, помощников и тактику «валютного салона».
Рожи заговорщиков образовали воинственный клин. К «мамке» подтянулась очень тяжелая психартиллерия подполья — Кира Прозоровский, инвалид Кук-Мануйлов и Корюн Нагапетян, автор романтической картины «Несмеяна».
— Я хорошо знаю иностранного потребителя! — вдруг выступила неизвестная блондинка с мощной косой на затылке. — Ничего общего с московским дипкорпусом! Ему нужна русская романтика, а не уродства современного искусства!
Вокруг Лорика захлопали в ладоши.
— Сердечно благодарим за участие! — заключил посвященный в заговор начальник.
Известный исторический парадокс.
Западный мир с большой неохотой встречал русских «западников», не принимая всерьез старомодные потуги, и наоборот — отсталым «славянофилам» всегда открывал двери пошире.
Развесистый русский «китч»!
Почему советская власть не держала коммерческих галерей? — идеологическая мистика коммунизма!
Исподтишка, без обложения налогами, торговали расписными матрешками, балтийским янтарем, оренбургскими платками и крашеными яйцами. На этом ассортименте кончалась международная торговля изобразительными искусствами.
Открытие коммерческой галереи на острове Мальта, торгующей запрещенным русским искусством, звучало так же, как появление дома отдыха на планете Марс
К сожалению, нам пока не удалось установить девичье имя блондинки
Аси Макмум (здесь фамилия звучит по-африкански), но галерея с красивым названием «Гамаюн», вне всякого сомнения, оказалась первой ласточкой коммерческой революции, первой продажей русского искусства на Западе.
Хозяйка магазина на легендарном острове прошла основательную тренировку в славянофильских кружках Ильи Глазунова и Владимира Солоухина перед тем как перебраться на остров в Средиземном море. Опорой и подругой Аси Макмум была Лорик Кучерова-Пятницкая, полноправный член профсоюза и убежденная сторонница «русской романтики». В их секретные списки «подкидные дураки» Немухина не попадали. Они балдели от творчества «крестов» Виталия Линицкого, «лебедей» Саши Туманова, «свинок» Сергея Шарова и «монастырей» Пети и Славы Гладких. «Гей, славяне!»
Новый деловой союз — головастик, Ася, Лорик, двурушник Нагапетян -возник на развалинах культа Смолен-ки. Наивные попытки мастодонтов подполья перехитрить начальство провалились.
Снега!… Озера!.. Лебеди!.. Церкви!.. Барышни!..
Картин с такими пошлыми сюжетами настоящие, образцовые живописцы не писали. Профессионалов корпусного мазка привлекал госзаказ на образы тупорылых ударников космоса.
Русский романтический «китч» плотно свил гнездо в андерграунде. В обход таможни битком набитые чемоданы госпожи Аси Макмум улетали на благословенный туристический остров,
В бархатный сезон 77 года отставные британские полковники и немецкие шоколадники буквально разнесли магазин «Гамаюн» в день вернисажа.
Настоящий славянский шарм!
Имена нештатных производителей Пети Гладкого и Сережи Шарова произносили с таким же почтением, как имена старинных романтиков, недоступных карману зажиточного туриста, потом изумительные картины сказочной России оказались доступны нормальному любознательному гражданину с тысячей долларов в запасе. Доля профсоюза через две-три манипуляции на черном рынке обретала значительный рублевый эквивалент. Головастик и «романтики» основательно нажились за год, а на персональных выставках братьев Петра и Славы Гладких, ставших героями мальтийского пляжа, они отхватили кругленькую сумму, покрывшую кооперативные квартиры и быстроходные «жигули».
Иной путь в «дип-арт»!
«Шизоидная культура», как теперь выражаются московские мыслители.
Ряд ведущих художников профсоюза без промедления сменили стиль. Картины Корюна Нагапетяна «Несмеяна» (позировала сама Ася Макмум!) и «Разрушение Карфагена» Юрия Симакова стали моделями для подражания.
Попытки «самых великих художников» Плавинского, Калинина, Кандаурова примазаться к островному магазину молодые рвачи пресекли в зародыше.
Экстремизм хорош при ловле блох!
Обороты профсоюза с платным доступом на выставки, продажа каталогов и афиш были совершенно нелегальными. Взятки за «персоналки», проценты и подарки с продаж на территории Грузинки, блатной прием в «живописную секцию», нажива на славянском китче бросались врагам головастика из Академии Художеств и угрозыска.
Преступные склоки вожаков, жестокий разброд и азиатчина не брались в расчет. Вольный профсоюзный базар привлекал мыслящих и способных художников своим благополучным видом, с попытками просвещенного кураторства, культурой рекламы, профессиональной развеской и солидным бюджетом, до того немыслимыми в советской культуре.
В помещении профсоюза выставлялись видные художники андерграунда — Владимир Яковлев, Александр Ха-ритонов, Эд Штейнберг и Вл.Янкилевский, однако над Грузинкой сгущались тучи.
Весной 1978 года на отчетной выставке профсоюза совершеннолетний альфрейщик Сысоев (40 лет) показал картину в лубочном аиле, изображавшую вождя китайской революции Мао Цзе Дуна, идущего в будущее по головам угнетенного народа. О картине пронюхали китайцы. Посол КНР выразил решительный протест. О меткой пощечине великому кормчему заворковала западная пресса. Альфрейщик стал модным художником Москвы. Его лубочные, полные горького юмора пародии тиснули почти все газеты цивилизованного мира. За призыв к истине и справедливости посыпались валютные чеки от издателей.
Москва — город юродивых! Юродивый — национальная гордыня!
Связь с беспошлинной средиземноморской торговлей бездарно оборвалась после развода Аси с темнокожим мужем. Неудачный смешанный брак больно ударил по карману русского искусства. Магазин «Гамаюн» закрылся на бурном взлете славянского романтизма. Восемьдесят четыре живописца оказались не у дел. Корюн Григорьевич Нагапетян до лучших времен лег на дно. «Мамка русской демократии» скрылась в глухом подполье. Немухин и гопкомпания «классиков» приподняли головы. Головастик лихорадочно искал выход из тупикового положения. Накануне летних каникул В.МАщеулов вызвал альфрейщика на собеседование в контору Грузинки.
— Тебя видели в «Березке» с полной авоськой! — прижал модного альфрейщика начальник. — Нелегальные валютные операции, статья 88 УК РСФСР, лишение свободы сроком от трех до восьми лет с конфискацией имущества!
— Не пойман — не вор! — лихо огрызнулся альфрейщик.
— За систематическую неуплату членских взносов нештатный альфрейщик Сысоев Вячеслав Михайлович отчислен из профсоюза работников культуры Москвы и Подмосковья!
Возмущенный альфрейщик В.М.Сысоев ткнул начальника по большой голове. Со стола посыпались окурки, бутылки, протоколы.
16 ноября 78 года в квартиру альфрейщика бросили бутылку с зажигательной смесью, потом до полусмерти избили в подвале на Смоленке. Вячеслав Сысоев, отсидев в тюрьме пятнадцать суток, собрал узелок и скрылся в дремучем лесу. Охоту за беглым пародистом заметили газетчики. Имя профсоюзного предпринимателя Ащеулова склоняли рядом.
Вся Москва с нетерпением ждала анонимного доноса и ареста профсоюзного головастика.
Ночной сторож Боря Цыган доносил в Париж: «Пробка одна перегорела -покончил с собой Смирницкий, худрец «Литгазеты» — Зюзин в «Белых столбах» — Борух в психбольнице — валюта довела — Немухин сильно похудел — Герасим пока жив — секцию живописи должны распустить — президиум потребовал покаянное письмо — спроси у Стесина, есть ли у него совесть?»
«Сейчас события в Москве носят кроваво-мрачный цвет таков уж расклад, — сообщала мне Лорик Кучеро-ва-Пятницкая. — В первых числах ноября Надежду Эльскую схоронили на Ваганьковском кладбище. Смерть ее и по сей день флером тайны покрыта: муженек у Наденьки уж больно гнусен был. Так что Бог ведает и нам многим сдается, что и его побои не последнюю роль сыграли в смерти Надюши. Как ни говори, а селезенка от ничего разорваться не может. А вот 21 ноября художники, друзья, родные и близкие схоронили Владимира Павловича Пятницкого на кладбище в Долгопрудном, а отпевали покойного в церкви Архангела Михаила в Виноградове… Володя сам выпил мерзост-ную жижу под названием четыреххлорный углерод (орг. растворитель). Неясно, правда, для какой цели Володя употребил жижу эту, но результат был весьма жуткий, трое суток страдания и смерть без сознания… А 23 ноября Саша Васильев вскрыл себе вены [несмертельно. -В.В.]…» (Письмо от 26 ноября 1978 года).
Под православный Новый год (13 января) 1979 года группа тяжелопсих-больных членов профсоюза, на досуге рисовавшая чертей в костре, при поддержке независимых артистов без определенной прописки свершила разбойничий набег на профсоюзную твердыню. Мятежники — пианист и нигилист Вадим Столляр-Забусов, несчастный автор картины «Разрушение Карфагена» Юрий Симаков, не получивший деньги с Мальты, и некто Кирилл Миллер (видимо, независимый неудачник) — ворвались на тайную профсоюзную пьянку, опрокинули праздничный стол на головастика, сломали Немухину ногу и под шумок утащили печать профсоюза! Перед бегством они разбросали письменное «обращение», где требовали невозможного: прекращения политических репрессий, законного права на творческий труд, узаконения валютных операций, бесплатных мастерских и проезда в общественном транспорте!
Можно себе представить профсоюзный пейзаж после такой битвы!
Тайный член оппозиционной группы смутьянов ночной сторож Боря Цыган сообщал по этому поводу следующее: «…Ащеулова сняли — обмен идей не состоялся — аморальное поведение -Киблицкий снимал фильм — выставки идут своим плотным ходом — собираемся у Ники — прибавился шкаф и треугольник — спросил у Стесина, есть ли у него совесть?..» (23.1.79).
В марте 79 товарищ Ащеулов был уволен с должности начальника Объединенного комитета профсоюза художников, графиков и живописцев за грубое нарушение профсоюзного устава, злоупотребление доверием коллектива, хищение в особо крупных размерах и распространение ложных измышлений, порочащих советский строй. Осужден народным судом на исправительные работы сроком до одного года и штрафом на сто рублей.
Что называется, начальник отделался легким испугом!
Суровая кара народного правосудия настигла и беглого пародиста Сысоева. Провокатора выловили в землянке дремучего леса Валдайской возвышенности, обложив, как бурого медведя, и 8 февраля 1983 года осудили на два года ИТК за изготовление и распространение порнографических изображений. В качестве вещественных доказательств на суде фигурировал рисунок, изображающий обнаженную женщину, в которую из миномета стреляет мужчина!..
В обездоленный профсоюз назначили нового начальника, бывшего про-форга рабочих и служащих Ярославского вокзала, «тетку» Галину Борисовну Чудину, женщину, далекую от эстетики и золотых гор коммерции.
Выдающийся художник современности Илья Иосифович Кабаков, не выносивший жулика Ащеулова, впервые принял предложение профсоюза участвовать в выставке. Четыре раза (79, 80, 83, 89 гг.) он показал превосходную графику с отличным девизом: «Цвет, форма, пространство». Злополучная перестройка смыла профсоюзные авантюры, как мусор — талая вода. Лучших живописцев разобрали валютные галереи. Неудачники до сих пор рисуют токарные станки в ортогональной проекции.
Началась другая Галактика.
«Зеркало» (Париж)
