* * *
Собаки лают наперебой,
за деревьями небо с разорванной губой,
Илья-пророк рассыпает горох
и электричество вырубает по всей деревне.
Он едет мимо нашего дома
на телеге, полной застывших слез,
он засеял уже всю дорогу
и нам целый мешок привез.
Молоко превращается в простоквашу,
дорога становится глиняной кашей,
мешок тяжелый лежит у порога,
открывать его страшно…
* * *
Старые люди забывают,
пересчитывают деньги без толку,
никто никогда не умирает –
просто уезжает надолго.
Вороны уже привыкли
к бутербродам, яйцам и рису,
к спящим ангелам на могилах
в цветной шелухе тризны.
До небесного Иерусалима
трамвай каждый день летает,
монеты лежат на ладони –
рыбка серебряная, золотая…
* * *
Говори не спеша о своих делах,
о жизни, свитой словно солома плотным пучком,
а она идет карнавальным бычком
по шаткой доске да прямо в огонь,
у бычка моего смоляной бочок
и повсюду на шкуре – пузыри глаза,
будто он – не бычок, а бог,
и не солома горит, а душа,
а ты говори, говори не спеша…
* * *
Вот распахнутая дверца,
вот разорванное сердце,
вот потерянное небо,
и зачем стоит он здесь,
где движение по кругу
без начала и конца,
где дорога просто мнима,
и машины едут мимо
Духа Сына и Отца.
* * *
Жили на птичьих правах
под самой крышей,
где лишь карлсоны
да летучие мыши…
Иногда курили траву,
чаще – пили вино,
сочиняли песни
для немого кино,
просыпали работу
словно зерно
птицам небесным….
А когда напротив окна
открылась в небе дыра,
зачем-то в нее залезли.
И что они делают там,
снизу не видно нам.
* * *
Кто сказал «ярка яранга огня»,
кто спрятался среди белой тьмы,
маленький дом построила для меня
северная женщина посреди зимы,
звенят бубенцы – собак запрягай,
песней протяжной лети на край
этого мира, где птица пурга
в небе поет про чукотский рай:
там наверху кончается лед,
и звезды на берег выносит прилив…
Но птица напрасно меня зовет –
я и так живу на краю земли,
и ее полет – это мой пролет,
останется только перо в руке,
а песня ее растает как мед,
тягучий мед на моем языке.
* * *
Когда я умру и сожгут мою тушку,
а потом принесут в сосуде
вместо вина какой то пепел,
я тебе скажу: «Не плачь, подружка –
есть еще свет в конце туннеля!»
Ты этот пепел разбодяжь травой
и забей побольше косяк,
пусти его по кругу, пусть покурит всяк,
и гордый финн и ныне совсем уже не дикий,
другой какой-нибудь чувак,
и первый приход мой будет смех,
а второй приход – полный оттяг,
а третий – ну просто ништяк,
все пойдут словно первый снег
по тоннелю на божий свет,
и тогда какой-нибудь человек
скажет: «Оставьте хоть пятку ему
(то есть мне)
в тишине докурить одному!»
***
когда пою мне легче дышать
когда пою поднимаясь наверх
песней я отпугиваю смерть
она не умеет петь
она стоит в проеме окна
и ждет, когда я замолчу
чтобы начать самой жить
а меня на стол положить
положить словно праздничный торт
на котором и свечи и крест
но который никто не ест
оставляя все на потом
но пою и легче дышать
поднимаюсь наверх не спеша
и странная тень в окне
шелестит подпевая мне
КОГДА Я УМЕР
не смотри мои сны дура
ты в них ничего не поймешь
и не капай на мою урну
даже если это слезы
а не дождь
я теперь чудесный легкий прах
я отбросил с телом всякий страх
потому ужасно молчалив
словно бы не жив
но шуршит сухая кровь во мне
словно мышь скребется биоток
а душа давно уж на луне
нюхает волшебный порошок
и теперь у меня другая подружка
лунная царевна лягушка
Памяти О. Г.
Не смотрел, как на серебре проступают черные пятна,
потому что серебра у него просто не было,
и когда деньги подруга прятала,
посылал в магазин человечков из черного хлеба.
Нищета подбиралась сапой, скрежетала когтями,
а он делал себя объектом алкогольного эксперимента,
и тюрьма плакала по его гостям –
наркоманам и уголовным элементам,
а еще сочинял стихи и писал картины
такие что улыбались женщины смеялись мужчины
и когда ангел смерти встал за его спиной
он сказал, погоди, посиди со мной
возвращаться домой уже слишком поздно
я сочиню для тебя облака и нарисую звезды
так что возьми стакан вместо моей души
пей и на небо к себе не спеши
так и сидят они под разноцветными облаками
говорят о жизни, размахивают руками
и когда не хватает вина и хлеба
посылают в магазин человечков из синего неба
* * *
Сильно в этом поезде трясет,
быстро свет сменяет тьма,
тот, кто сегодня сюда войдет
завтра сойдет с ума.
Птица живет на верхней полке,
ее называют – курица доза:
заводное сердце, перья-иголки,
выходить уже поздно.
Она машет крыльями на соседей,
протыкает мясо, рвет кожу,
а поезд все едет и едет
остановиться не может.
* * *
храмы стоят вдоль старых дорог
дьявол приходит на перекрестки
А в стороне – совсем никого
одни перелески да отголоски
лисица по ветру держит нос
ветер пахнет бензином и рыбой
на доски гнилые, на мертвый погост
небо бросает серые глыбы
ржавое пламя мелькает по траве
улитками смотрят чужие могилы
кому ты продашь своих червей
мой мертвый бог, мой милый?
* * *
синий шар и в нем младенец
как огонь трепещет
тихо движется по кругу
по дороге млечной
а Мария на поляну
вышла из лесу с лукошком
на плетеном дне лишь листья
перышки кукушки
в пятнах синих ее платье
на губах след синий
словно небо целовала
ожидая сына
и теперь ее младенец
смотрит темным глазом
он все видит, он все знает
даже если спит
у него на пальцах ногти
вырастут острее бритвы
синий шар однажды лопнет
но пока летит
где твой цветик семицветик
где волшебный клевер
под сосной лежит Мария
головой на север
