Дмитрий Сливняк

ПОЧЕМУ ЧЕЛОВЕК НЕ ДЕРЕВО:

Деконструкция одного писателя

Что за червь его, сирого, гложет?

От какой он свихнулся тоски?

Дмитрий Сухарев

Один из девизов-подзаголовков на русскоязычном сайте скандально известного писателя и журналиста Исраэля Шамира (www.israelshamir.net/ru.htm) звучит так: «За деконструкцию расистского еврейского государства!» Модное слово «деконструкция», введенное в интеллектуальный обиход великим Деррида, сегодня, кажется, практически утратило свой изначальный, специфический смысл и может употребляться в значении любой критики и любого подрыва. Представляется, что и Шамир призывает не столько к «деконструкции» государства Израиль, столько к его деструкции, то есть разрушению и замене чем-то другим.

Возникает соблазн применить деконструктивную процедуру, понятую в более специфическом, терминологическом смысле, к самому Исраэлю Шамиру, точнее – к «макротексту» его писаний и биографии. Этим мы и займемся здесь, но прежде несколько предварительных замечаний.

Должен с сожалением сказать, что известность Шамира на сегодняшний день и правда в основном скандальная. Немалые его литературные заслуги все хуже просматриваются на фоне шокирующих заявлений и порочащих его связей. В последние годы он и вовсе пустился во все тяжкие. Пожалуй, наименьшая из этих «тяжких» состоит в том, что он крестился в православие – судя по всему, главным образом из антисемитских соображений. Так или иначе, Исраэль Шамир – единственный известный мне в наше время крещеный еврей, для которого традиционный христианский антисемитизм представляет основной источник вдохновения в этой религии. Тут и Палестина, распятая на кресте, как новый Христос, и коллективная еврейская вина, которую можно загладить принятием хриcтианства и покаянием в еврейском «супрематизме», и недовольство западными христианами, пересмотревшими отношение к еврейству.

Но есть вещи и покруче. Шамир сочувственно отзывается об отрицателях Катастрофы, «(выразивших) сомнение в уникальности искупительной жертвы Израиля», а с некоторыми из них пытается дружить. В 2005 году он принял участие в конференции под названием «Сионизм – угроза мировой цивилизации». Нет антисемитского мифа, который бы Шамир не поддержал (за одним, правда, исключением, о чем позже). В их числе еврейский заговор, «сионистское оккупационное правительство Америки» и даже кровавый навет. В 1999 году я опубликовал в журнале «Солнечное сплетение» пародию на Шамира, любезно размещенную им на своем сайте среди прочей «полемики». Утрируя и заостряя характерные черты пародируемого автора, я писал от его имени: «Кстати, мне всегда казалась подозрительной поза благородного негодования, которую занимают евреи, когда речь заходит о ритуальных убийствах. Так ли важен предмет спора? Зверское уничтожение природы и культуры Палестины – неслыханное злодеяние, перед которым меркнет судьба христианских младенцев в городах Германии и на украинских просторах». Велико было мое удивление, когда я обнаружил у Шамира статью, где он утверждает нечто подобное на полном серьезе, более того – склоняется к мысли, что ритуальные убийства и правда имели место! Если статья Шамира написана после моей пародии (что скорее всего), то не исключено, что я подал ему идею…

Для восприятия дальнейшего важно, что здесь не предлагается полемика с Шамиром. Полемизировать с ним столь же несложно, сколько и бессмысленно. Смесь передержек, передергиваний, прямого вранья и глобальных обобщений, которую представляет собой публицистика Исраэля Шамира, не выдерживает никакой критики. Интереснее попытаться все это как-то понять. В конце концов, речь не идет о носителе культурной экзотики, исключающей понимание. Перед нами не арабский крестьянин, убивающий родную сестру после ее разговора с посторонним мужчиной, и не житель Газы, которому жалко двух апельсиновых деревьев, принадлежавших его семье шестьдесят лет назад, и не жалко родного сына, ставшего шахидом. Исраэль Шамир – наш, русский, советский еврей, носитель общей с нами культуры.

Тем не менее его взгляды настолько «зашкаливают», что «прямое», сочувственное понимание вряд ли возможно. Это не значит, что невозможно понимание настороженно-недоверчивое, использующее арсенал так называемой герменевтики подозрения. Почетное место в этом арсенале занимает деконструкция. Деконструировать текст значит найти конфликт (не обязательно принимающий форму прямого логического противоречия) между смыслом текста и его скрытыми предпосылками. При деконструкции мы читаем текст, как психоаналитик «читает» монолог пациента, обращая внимание на умолчания, лакуны, навязчивые метафоры… Наша задача – понять, за счет каких текстуальных элементов конструируется смысл, что в нем тщательно скрывается от читателя и даже от самого автора. Это, однако, ни в коем случае не индивидуальный психоанализ, а некоторый способ чтения текста и реакции на текст, отличающийся как от прямой полемики, так и от принятия и согласия.

Еще один вопрос – стоит ли вообще тратить время и силы на такого автора, как Исраэль Шамир? Могут сказать, что это автор маргинальный, мало кто из евреев придерживается таких крайних взглядов. Насколько он вообще интересен? На это можно возразить, во-первых, что маргинальный Шамир широко и громко известен, причем не только в маргинальных кругах. Его книги переведены на несколько языков, продаются из-под полы в парижских пригородах и обсуждаются в шведском парламенте. Его знают в газете «Завтра», и о нем пишет «Таймс». Он разъезжает по западным университетам и выступает в британской палате лордов.

Другое соображение: какие-то идеи Исраэля Шамира в более мягкой форме разделяют многие – например, странную на первый взгляд мысль, что еврейства не существует. Эту не новую уже идею мне пришлось обсуждать в «Зеркале» лет десять назад, и к высказанным тогда соображениям я здесь вернусь. Да и вообще крайние случаи проясняют природу реальности – читая жизнь и тексты нашего автора, мы можем что-то понять о еврействе, хотя скорее всего и совсем не то, что он старается нам внушить.

Отправным пунктом для нашего прочтения послужит вещь, хорошо известная и довольно очевидная: то, что можно назвать антисемитизмом Исраэля Шамира, является прямым следствием его почвенничества. «Почвенническая» позиция, в свою очередь, основана на следующей метафоре: люди растут из земли, как деревья. Речь идет о древнейшем мифе, о котором писал Клод Леви-Стросс в «Структурной антропологии». В метафорическом применении он широко используется в националистических дискурсах нового времени. Выясняется, что у людей есть корни, и желательно прорасти этими корнями в родную почву. Когда корней нет – это плохо, и человек превращается в безродного космополита и перекати-поле. Почвенники и национальные романтики ценят общество «органическое» (опять биологическая метафора!), где жизнь людей естественно вписывается в окружающий пейзаж и сама отличается стабильностью, упорядоченностью и верностью традициям.

Тем не менее человек – не дерево. Вместо корней у него ноги, и передвигаться на них он может довольно быстро. Откуда же это желание стать частью местной флоры? Как полагает живущий в США русско-еврейский философ Леон Черняк, речь идет о попытке заглушить глубокую экзистенциальную тревогу: «Я  должен убедить себя, что мое фундаментальное отношение к моему жизненному миру есть отношение произрастания (в частности, я принадлежу  к населению коренному), а не странничества.  Я должен убедить себя, что я связан с этим миром пуповиной и что мое отношение к нему есть отношение плода к материнскому лону, к его укрому, теплу и защите.  Я должен отказаться от роли человека взрослого, чтобы представить себя пребывающим под покровительством и защитой взрастившего меня лона моего жизненного мира» («Метафизические размышления о природе антисемитизма» – на сайте            www.machanaim.org). Думаю, что любовь к «коренному» и «органическому» в той или иной степени присуща всем развитым людям (в конце концов, все мы странники и временные жители в этом мире), но у некоторых она доходит до обсессии. «Мне больше всего нравятся те места, где я нахожу симбиоз народа и ландшафта, где люди приспособили для себя страну и сами к ней приспособились… И ужасно всюду, где возникает разрыв между страной и людьми», – говорит Шамир в интервью Ирине Солганик. Я мало знаю о раннем (еще советском) сионизме журналиста из Яффо, однако могу предположить, что он имел романтическую, почвенническую окраску. Такой вариант сионизма действительно существовал одно время у халуцим из России, о которых Шамир сочувственно пишет в своей книге «Сосна и олива» (1987): «В начале века евреи пробовали селиться на холмах Иудеи, Самарии и Галилеи рядом с палестинцами, строили себе дома, обрабатывали поля и жили в мире и гармонии с землей и людьми вокруг. Эти немногие поселенцы старались привить себе и своим детям «арабские» добродетели: гостеприимство, мужество, умение стрелять и пахать, связь с землей. Они пили кофе с арабами, скакали на конях по горам и лугам, мстили за убийство близких и казались палестинцам новым сортом сынов Израиля, близким к ним и далеким от жителей городских гетто» (глава 13). Таких поселенцев Исраэль Шамир уже не застал. И вообще, неорганичный, нестабильный Израиль с его интенсивным сельским хозяйством сильно разочаровывал.

Желанная утопия обнаружилась по ту сторону колючей проволоки: «Молодым парашютистом я бегал по закрытой со всех сторон долине Мардж-Саннур, где белый туман лежит по утрам на земле новогодней окопной (sic!) ватой, и за колючей проволокой военного лагеря видел крестьянина, боронившего сохой землю круг (sic!) масличных деревьев. Ах, как я завидовал ему, Дауду из Бет-Лахма, Элиасу из Хизмы, Ибрагиму из Абуда! Почему мне не было дано родиться в доме у источника, на склоне холма, по которому разбегаются козы, рядом с виноградником! Почему мне было суждено оказаться в городских гетто? Если б можно было перебежать – от поселений и городов, застывших в круговой обороне, к этим селам, славным маслинами и виноградом, – клянусь, я стал бы перебежчиком» («Сосна и олива», глава 1).

Неторопливо боронить допотопной сохой землю вокруг масличных деревьев, наверное, и правда приятнее, чем бегать при полной выкладке по долине Мардж-Саннур. Кроме того, за время, прошедшее после выхода первой версии «Сосны и оливы», стали ясны две вещи. Первое – если нельзя, но очень хочется, то можно (в самой «Сосне и оливе» в этой связи говорится со ссылкой на Олжаса Сулейменова о «высокой (?) измене»). Второе – «олива» уступает «сосне» не только на Святой Земле, но и по всему миру. Нелюбовь к «захватчикам Палестины» приобрела глобальный аспект, и Шамир весьма естественно примкнул к рядам противников «мирового империализма и сионизма». И тут-то начинается самое интересное – собственно деконструктивный аспект жизни и творчества нашего автора, каковому аспекту и посвящены эти заметки.

Начнем с того, что этот любитель «почвы» и органического развития ведет себя как типичный «человек воздуха». Дело не только в том, что он странствует по миру, как перекати-поле, но и во многочисленных именах и псевдонимах, за которыми теряется идентичность. Исраэль Адам Шамир известен также как Роберт Давид, Йоран Йермас, Адам Эрмаш, Василий Красевский, не говоря уже о том, что когда-то он именовался Израилем Иосифовичем Шмерлером (Шмерлиным? Шмерлингом?). Иногда называет себя израильтянином, иногда – русским православным палестинцем; при этом получил шведское гражданство и в качестве шведа сменил имя (не псевдоним!) Йоран Йермас на Адам Эрмаш. Игра с именами, достойная скорее какого-нибудь международного авантюриста, чем поборника «малой родины».

Вообще в картине мира, которую рисует наш автор, ясно все, кроме одного – сам-то он кто? С одной стороны, вроде как еврей, даже еврейский почвенник – переводит Агнона, пишет текст «По канве Талмуда» и гордится ультраортодоксальным прапрадедом, поселившимся на Святой Земле. С другой – утверждает, что никаких евреев вообще нет. «Вы говорите про евреев, как будто бы имеется такая реальность, но евреи – это идея, а не реальность», – сообщает он Ирине Солганик. Иногда то же утверждение встречается в более мягком варианте – еврейство, может, когда-то и существовало, но к этой «реальности» тотально ассимилированные русские евреи не имеют отношения: «Надо ли Мазину и другим читателям «Вестей» перестать быть евреями или – как я утверждаю в своей статье – им надо просто трезво посмотреть фактам в лицо и перестать считать себя евреями? (…) За нами не стоит ни еврейская культура, ни язык, ни традиция. Не считают нас евреями и наши соседи по Святой Земле – они называют нас русскими. (…) Меня эта реальность устраивает, как устраивает меня наша русская община, символом которой мы можем взять шальной напиток Vodka Orange.(…) «(Б)ыть евреем» для русских это проигрышный выбор; мы можем считаться второсортными израильскими евреями или быть первосортными русскими палестинцами» (ответ на статью Аркадия Мазина в газете «Вести»).

Берусь уверждать, что, объявляя (свое) еврейство несуществующим, Шамир рубит оливу, на которой сидит. Ведь нынешним друзьям и единомышленникам он интересен именно как еврей, критикующий своих. Правду о сионистских злодеяниях и «еврейском супрематизме» им интересно услышать именно от человека по имени Исраэль Шамир (за это, кстати, «противники сионизма», мало-мальски заботящиеся о собственной респектабельности, готовы были раньше простить ему и некоторые одиозные перехлесты). Американские арабские деятели Али Абунима и Хусейн Ибиш пишут об этом так: «…многие из нас приветствуют критику Израиля со стороны человека вроде бы находящегося «внутри». Страстное желание, чтобы нас признали израильские евреи, иногда ведет к тому, что мы подходим к делу без должной осторожности или смотрим сквозь пальцы на эксцессы, которых не потерпели бы у других. Некоторые из нас стараются не замечать высказываний, провоцирующих антисемитские эмоции, только потому, что автор этих высказываний называет себя евреем». Соответственно, многие из настороженных единомышленников Исраэля Шамира сомневаются в его еврействе (мало ли кто приезжает сейчас из России в Израиль!), а некоторые прямо заявляют, что не верят ни одному его слову о себе (Роланд Рэнс). Все осложняется шведским «сюжетом» в биографии нашего автора: на одном из сайтов делается открытие, что Исраэль Шамир на самом деле – «некий швед (a Swedish bloke) Йорам (sic!) Йермас», причем в качестве доказательства приводится фотокопия его шведского паспорта, а также изображение характерной нордической внешности Йермаса с подписью: «Человек, называющий себя Исраэлем Шамиром». Тот же Рэнс предполагает, что речь идет о банальном христианском антисемите, до поры до времени маскировавшемся под еврея. В ответ Шамир обвиняет Рэнса в расизме (еврейском) и говорит, что надо отказаться от еврейской принадлежности…

Что же значат эти игры с идентичностью, это упорное, как сказал бы Фазиль Искандер, желание казаться подозрительным? Ответа у меня нет, но имеется любопытный материал для сопоставления. Вот эпизод юности Исраэля Шамира, рассказанный им самим: «Молодым, семнадцатилетним, загорелым и стройным пареньком я выдавал себя на пляже в Сочи за сына испанского гранда, бежавшего в Советский Союз после победы Франко. Уходя, я уловил чутким ухом слова блондинки – брюнетке: «Что ни говори, а кровь и благородное происхождение сказываются». По этому же принципу пошли иды (восточноевропейские местечковые евреи. – Д.С.)…» («Проклятие избранничества»). Шамир обвиняет «предков наших дедушек» в самозванстве (возведении себя к народу Библии); между тем самозванством на сочинском пляже занимался он сам, да и сейчас ему не верят, хоть он и говорит о себе правду.

Возникает подозрение: борясь с «фактором Х» (как известно, никаких евреев не существует), не борется ли Шамир с чем-то в себе самом? Не гнетет ли нашего почвенника неприятное ощущение неуничтожимого родства с местечковыми «людьми воздуха», у которых «основные занятия (были) – посредник, ростовщик, контрабандист, шинкарь, арендатор, мошенник, сапожник и портной»? При этом, говоря о предполагаемом самозванстве исторических еврейских этносов, он, видимо, не замечает собственного «этнического самозванства». Ну какой из него, простите, палестинец? Как ни крути, а не было в его детстве дома у источника, на склоне холма, по которому разбегаются козы, рядом с виноградником! Да и за попытку называть себя русским он в свое время получил отповедь от Анатолия Герасимова из «Русской Общины» и Валерия Новосельского из Всемирного цыганского конгресса. Вот, кстати, замечательное по своей откровенности признание в одном из стихотворений:

Самозванцем

вижу себя в глазах

серьезных блондинов и грозных брюнетов.

(Ср. блондинку и брюнетку на пляже. – Д. С.).

– Да разве такие бывают?

Нет, не бывают.

Простите меня,

одинокого шатена,

за всю мою

экзотичность

и обыденность

и неприкаянность.

Простите.

Ну вот – винюсь –

самозванец.

А кем был –

забыл.

Марсианин?

Русалка?

Дух?

Ау!

(«Японские стихи»)

Возвращаясь к нашей теме, пора сказать о единственном, наверное, классическом антисемитском мифе, которого мы у нашего автора не находим. В публицистике Исраэля Шамира блистает своим отсутствием миф о еврейской мимикрии. Потомки «идов» не притворяются представителями других народов – они могут ими стать. А тех неевреев, которые с этим не согласны, – например, того же Новосельского, жаловавшегося на «неоправданное самозванство на грани провокации» – он обвиняет… в расизме. (Расизм против евреев? Уж не филосемит ли вы, г-н Шамир?)

Вообще создается впечатление, что экзистенциальные параметры своей жизни этот человек меняет, как хочет. Так, женившись на молодой, он «отказался от своего возраста и поколения» (интервью Ирине Солганик). Среди людей-олив, вросших корнями в землю и не двигающихся с места (миграция, по нашему автору, вредна, в том числе для самих мигрантов), гуляет единственный в этом мире свободный Исраэль Шамир, назначает себе такие имя, возраст и этническую принадлежность, какие хочет, на правах ровесника треплет по щечке юные оливы женского пола и сердится на тех, кто не проявляет достаточной «оливости» (не путать с оливковостью!).

Польша, например, – «несчастная страна, напрочь лишенная всякой прелести». Но особенно достается Армении: «Армения не похожа ничем на Святую Землю – ее города и села некрасивы, как рабочие поселки осовеченной русской провинции. Все дома – от сталинского ампира-во-время-чумы до стандартных многоэтажек ереванских пригородов и до бетонных кубиков сельских домов – указывают на шизофреническую чуждость народа – земле. Если в Палестине, да и в соседней Грузии каждый дом в деревне – как выросшее дерево, символ связи народа и его ландшафта, в Армении ландшафт чужд и враждебен людям. (…) нет колорита, но только едкий, как кислота, национализм, остающийся после гибели подлинного национального содержания» («Письма из Москвы»). Шамир побывал в Армении в 1991 году, когда вокруг нее замкнулась блокада и надвигался голод. Это все равно что побывать в Ленинграде в октябре 1941 года – не понравилось, как странно!

Но оставим душевные страдания Шамира среди «негостеприимных» армян (вот уж где поклеп!). Интереснее ситуации, в которых он чувствует себя комфортно, например, когда «коренной» и «почвенный» Элиас из Хизмы наливает ему дымящийся черный кофе. Кем он себя ощущает в эти минуты? Лоуренсом Аравийским? Джеральдом Дарреллом на греческом острове? Вообще – европейцем на Востоке? Заметим только, что это позиция гостя (потому так важно, гостеприимны ли местные жители), путешественника, жаждущего «аутентичности», в любом случае – человека извне, из некоторой «точки вненаходимости». И скажем правду – это позиция странника. О «белых странниках», к которым явно причисляет и себя, говорит Шамир в одном из очерков, собранных в книге «Неприметные прелести планеты Земля». А вот опять из «Японских стихов»:

Тридцать весен живу на земле,

но своей не зову.

Хожу по ней с котомкой.

В начале нашей деконструкции мы уже цитировали статью Леона Черняка, в которой «странничество» противопоставляется «произрастанию». Настало время еще раз процитировать эту статью: «На должность еврея может претендовать лишь представитель народа, который нельзя «проинтегрировать» в каком бы то ни было жизненном мире с такой основательностью, чтоб он не напоминал бы более о точке вненаходимости.  Идентификация еврея с этой точкой должна  быть слишком явной для всякого, кто хотел бы уверить себя, что сам он, в отличие от еврея, надежно укоренен в своем жизненном мире.  Если существование такого народа можно предположить, то ненавидимый внутренний человек появится, как ненавидимый человек внешний, как принципиально «не-такой» человек». Собственно, об этом и идет речь у Шамира: никаких евреев нет, то есть их и правда «нельзя «проинтегрировать» в каком бы то ни было жизненном мире с такой основательностью, чтоб он(и) не напоминал(и) бы более о точке вненаходимости». (А в «точке вненаходимости», между прочим, находится Бог – евреев нет, как Бога!) Беда Шамира, однако, в том, что собственное странничество, самозванство и неинтегрированность он, по обстоятельствам рождения и жизни, не может без остатка проецировать на других. Потому, видно, его антисемитизм и принимает такие крайние формы.

Исраэль Шамир лучше всего, когда он и правда являет нам себя в образе странника – достаточно вспомнить его путешествия. Хорош он и в качестве переводчика, критика, посредника – «эха между культурами», по выражению одной русско-израильской поэтессы. Чем поднимать оливы на восстание против «фактора Х» (по существу, против самого себя) да изображать «русского православного палестинца», не честнее ли будет себя принять в качестве странника, гостя, мигранта? А если уж совсем честно – так еще и признать себя евреем…