* * *
тонкая и нежная чертами
как червями
садится в песке
там её кладка –
капельки росы
лапки кустарниковы
и цепки
стараются не впитать
а просто прятать от солнца
водяную скорлупу
под которой солнышки
ждут время родиться
похоже, что это икра
тонкими глазами
мать изучает:
вся ли она мертва
не вся
* * *
пуля во мне заговорила
пуля плаксивая, она зудит:
«слушать ссылку из головы робота
тяжко мне»
а что я могу поделать
долгие поглаживания посланий
из проволочных антенн
к такому приводят
что опухоль, ведущая к трансмировому ютубу
вжирается масляно во всю нервяную сеть
и блокирует обоняние, вместо него
воздвигая ранение
в случайном участке тела
подвисшего вне запаха и вкуса
и потому уязвимого перед видосами и треками
надо ж как-то теперь развлекаться
раз не едой и воздухом
пуля не ожидала и жалко её
что пришла в моё тело произнесённым огнём
просто хотела довести до темноты
а теперь увязла в мясе, ловит хиты, дрожит
ссылки бросил в звук и волну механический брат
или сестра, тут не угадать
клетки плывут в передачах со всех сторон
он и она желает мне не скучать
он и она кокон надели
на всю волокнистую сетку меня
нити перенастроили в струи
вот и бегу теперь туда и сюда
оставаясь прочно на месте
но это мне хорошо, сплошное я развлечение
а инородная тень огорчается:
неприятно задевают музыки и картинки
да ещё и зависла в сантиметре от сердца
которое гоняет сигналы то холодно, то горячо
иногда они, споткнувшись о пулю, отдают в плечо
и оно полыхает радугой
как самым густым пожаром
так увлекательно в этом лежать
и смешно, что соседка по телу — дура
невкусная и без запаха
почти душа
* * *
лёгкие после пересадки
смотрят в себя
и воздух находят объеденным
пожёванным предыдущими лёгкими
ветер обволок их и уволок
в биотишину без зазрения памяти
зрительных клеток у лёгких нет
нечем очухаться и прийти в остроту
только слепыми видеть и остаётся
и мягкими быть в облаке красном
злое облако думает:
может, выплюнуть их
и от этого страшно лёгким
глотают старательно воздух
чужой и невкусный
нужный насильному миру
танцующему вокруг
пока прошлые лёгкие цветут далеко
в обратную сторону
змеятся накопленной землёй
которая всегда во внутреннем воздухе
пела
* * *
улица в погоде встречает утюжком
там очень ровным радио проложена продета
любая тяжесть — от ходьбы до слюнной мелкоты
отделена она от всех, кто в поисках укуса
себя за шкирку приподнял и пятками увидел
простую тень, но всю в клыках
как будто чья-то хищность
здесь выпала сухой росой
и дальше мрёт, и движет
идти вот в этом всём
не означает быть
а означает жрущей быть волной
или совсем ничего не означает
и нет оскаленной походки в мышцах
а вся она давно вокруг
как тяжесть костью дышит
как фыркает цветением вода
когда она совсем поглощена
движением и потому стоит
идти вот в этом —
это камень брать
из дна дороги
говорить «приём»
ложиться камнем
топать человеком
замеченной с окраинных частот
антеннами упущенной в погоду
* * *
после завтрака
я вышла молчать в роботов
поеденных пеплом жилищ человека
закатанных в серую зыбь
марево дна, вспышечная река
когда они пришли, эти вспышки
начинались ручейком
волоском ерундовым
ниточкой молний от тела к механике
тогда стало ясно, что ломкие блики
воруют работу из микросхем
переносят
её в лабиринты из жаждущих мышц
машины теряли прекрасное мясо
быстрых процессов
потоком отводным
они уходили
и строили вечную жизнь
в других кирпичах
податливых, хлипких
но полных отличного роста
так тихо, спокойно и просто
стали полыми наши роботы все
и появилась в них даже природа
лучше наружной —
со сводами и переходами
там дышится не вдохом
а циклами:
вот прожил растения
вот отдохнул в формировании океанов
вот растворился в плесени
вот вышел из неё высшим
райские кущи, вечно бегущие
внутри разбухших микросхем
где до небес и простираются дальше
дворцы с безумными арками
мой завтрак был вечен
как у других человеков
и в следующей вечности я вышла
к свежему мирному воздуху
разумного дохлого железа
жизнь его под моей кожей
луна на языке
рай расступается высокой травой
ускоренной зрением
росой
ослепляющей начисто
