Сергей Гандлевский. Праздник: книга стихов. – Санкт-Петербург: Пушкинский фонд, MCMXCV [MCMXCVII]. – 112 с.
Не то удивительно, что книга с обозначением на обложке «1995-й год» выходит в 1997-м аж году (нам ли не привыкать к задержкам в России и вне), а то, какое впечатление остается по прочтении давно ожидаемого собрания стихотворений Сергея Гандлевского. Самого полного из всех, сколько мне помнится.
Читать стихи Гандлевского в таких количествах, увы, неинтересно. Дело не в том, что Гандлевский плохой поэт; поэт он хороший, и даже очень хороший, а вот читать его неинтересно совсем. Нету в этих стихах ни независимости тематической – не называть же сугубо «гандлевскими» темами пропитую жизнь, тусклость позднесоветского бытья, упорную безгероичность его, круг чтения наконец? – ни дерзания языкового. Культурный канон 1970-1980-х (Ходасевич, Бродский, Набоков, Мандельштам) тем-то и дорог Гандлевскому и топорщится в его стихах цитатами и уважительными отсылками, что он – когда не сознаешь кардинальных различий между «освященными авторами» – уютен и домашен (как крепкий чай с похмелюги). В симптоматичном в этом смысле предисловии к сборнику «Понедельник. Семь поэтов самиздата» (Москва, 1990) М. Айзенберг утверждал, что у Гандлевского слышится «набоковская интонация», которая «только ободряет читателя: одни и те же книжки читали». Трудно представить себе менее адекватную характеристику стихов Гандлевского: скорее уж Успенским и Шукшиным веет от его предельно небодрой, словно намеренно такой анти-лирики. Единственное, что еще остается в ней лирического, – это четкий метр (ямб, анапест, также и амфибрахий), движение поэтической «песни»: «совсем не скучной», а, если воспользоваться самооправданием ее автора, «традиционной». Такая поэзия вообще вряд ли может у кого-либо будить сильные чувства, но отсылками к издавна знакомому она переполнена, тут ничего не скажешь. Вот на выбор три цитаты из Праздника. Предоставляем читателю определить, эхом каких русских авторов они являются:
(1) Дитя надменное с этюдником отцовским,
Скажи, едва ли не вчера
Нам по арбатским кухням стариковским
Кофейник звякал до утра?
(1976)
(2) Этой азбучной нежности навыки,
Скрип уключин по дачным прудам.
Лижет ссадину, просится на руки
– Я тебя никому не отдам!
Для чего мне осталась в наследие
Чья-то маска с двусмысленным ртом,
Одноактовой жизни трагедия,
Диалог резонера с шутом?
(1982)
(3) Но стихи не орудие мести,
А серебряной чести родник.
(1983)
Вы угадали. Первый отрывок действительно отсылает к «клокочущим чайникам» из В. Ходасевича образца 1925 г. (тот же размер, между прочим), второй – к многое позаимствовашему у Ходасевича Вл. Набокову-Сирину 1940-х гг. , третий – к О. Мандельштаму воронежских тетрадей. Теперь и мы сможем стоять в радостном ряду «ободренных» (М.Айзенберг) узнаванием прежде читанного. Прямые цитаты типа «Вот так и жить. Тянуть боржоми./Махнуть рукой на календарь» (Бродский в комментированном пересказе), «Еще далеко мне до патриарха» (неужели опять Гандлевский?), а также стихотворения по мотивам, как например «Светало поздно. Одеяло…» (1980, но, кажется, правильнее бы означить: 1921-1922, за подписью Ходасевича) и др. – бьют уже не в бровь, а прямо в глаз не сумевшему вовремя защититься читателю. Кстати, ударная сила обращения к канону настолько велика, что слепит и самого Гандлевского. Чем как не поэтической слепотой (глухотой?) можно объяснить такие досадные провалы как стихотворение «Здесь реки кричат как больной под ножом…» (1979), в котором «зарница/Цвела чайной розой» (по ходу выясняется, что это всего лишь синоним зари), причем «Нагорного (отгорного? – И.В.) неба неграмотный гений/Сам знал себе цену». Автор данной рецензии, как и Гандлевский, бывал в горах Средней Азии, но ни там, ни на Кавказе, ни в Альпах не видал отсветов молний цвета чайной розы. Небрежности с языком (и видением), может быть и приемлемые в другой поэтике, действуют внутри предельно сжатого, если не сдавленного мира Гандлевского разрушительно.
Кроме того, по прочтении сборника становится очевидным, что творчество его не монолитно и делится на три резко отличных периода: классической «ходасевичевской» лирики – до 1979 примерно года (которой он прежде, насколько мне известно, не печатал), начиная с 1979-го, с «Когда волнуется желтеющее пиво» и до конца восьмидесятых – период концептуализации собственной литературной маргинальности и позднесоветского контекста, приводивший порой к повторению Д.А. Пригова, но также и к написанию лучших вещей (пиком удач следовало бы назвать 1981-1983 годы), затем обрыв – связанный с болезнью, – и, начиная с первой половины 1990-х неудачные, прямо скажем поэтически малоубедительные попытки освоить новый несоветский уже материал: таково публикуемое дважды: в типографском наборе и, по традиции Пушкинского фонда, в автографе стихотворение 1993 «Скрипит? А ты лоскут газеты..»
Почему так получилось (помимо болезни, ставшей темой прозы Гандлевского) – это уже вопрос экзистенциальный, отношения к литературе, вырастающей из литературы же, а именно таково в своих лучших достижениях творчество Гандлевского, – отношения не имеющий. По «малиновому и серому» (Тарковский), приглушенно-советскому, впрочем более всего «серому» Празднику Гандлевского видно ясно, что стихи его не развились – да и могли ли развиться? – до чего-то большего, чем замечаемое в них при первом огляде, что они так и остались стихами промежутка, совпавшего с серединой исторических 1980-х; со временем перехода от спертой тухлости советского лит. быта к поэзии без культурных «руля и ветрил», вдруг позабывшей не только о советских, но и о всех прочих иерархиях. Чтобы встать вровень с самой собой.
Однако сказанное выше нисколько не отменяет того, что непраздничные стихи автора Праздника – это очень ладно скроенное, очень традиционное и вполне сознающее собственные пределы (за то и отдадим автору почесть) рифмованное повествование, род стихотворного дневника. А то, что в нем нету ничего, чтобы потрясало, бередило и даже просто успокаивало душу читателя – так автор как раз и не хочет ни одного, ни другого, ни третьего. Будут ли в такие книги заглядывать лет через десять-пятнадцать? Бог весть…
