НЕЗАВЕРШЕННЫЕ ФИГУРЫ
Ihr naht euch wieder, schwankende Gestalten… 7.-IV. G. Когда теория литературы была causerie… Роман Якобсон
СЛИВНЯКИЗМ
В тот муторный год, после скитаний по выморочной Украине (Киев — Донецк — Харьков — Киев), я понял простую вещь. Все меряется тем, чего Бог хочет от тебя. Лично от тебя, и ни от кого другого. Сможешь ты это осуществить или нет. И никаких подсказок, никаких инструкций, как это сделать. «Бог не инструктирует людей», — сказал я благочестивой знакомой. «То есть как это? — обиделась она. — А галаха?»
«Это не иудаизм, — сказала благочестивая знакомая, — это уже другая религия». Правильно, другая. Не имеет значения, еврей Сливняк или нет. Все эти избранные народы и крестные жертвы — даже не комментарий; так, маркетинг. Моя религия — сливнякизм.
К ВОПРОСУ О ГЕОМЕТРИЧЕСКОМ ЦЕНТРЕ
Центральность и непринадлежность — одно и то же. Святая Святых, центральная точка мироздания, находится как бы вне пространства. Точно так же Судный день — вне времени; в Судный день все начинается сначала. Впрочем, в известном смысле любое мгновение — Судный день.
НЕМНОГО РОДОСЛОВНОЙ
Отца моего зовут Израиль Михайлович. Деда звали Михаил Израилевич. Прадед был Израиль Львович, биржевый делец в Киеве начала века. О прапрадеде не знаю ничего. Как-то я попытался написать о нем стихи:
Жил человек по имени Леви, И кровь его течет в моей крови. Он жил не знаю где, он жил не знаю как Носил одну со мной фамилию — Сливняк, Он жил во тьме веков, он жил во время оно, Когда городовой — и тот был фараоном…
Дальше стихи не пошли.
НЕМНОГО РОДОСЛОВНОЙ (продолжение)
Мой отец собрал семьдесят пять картин и пятнадцать тысяч открыток. Картины превратили трехкомнатную квартиру в картинную галерею, альбомы с открытками выстраивались бесконечными рядами голубых корешков.
Мать всю жизнь страдала от последствий энцефалита.
Я родился почти бездыханным, потому что акушерка проспала.
По всему по этому можете понять, каково мне на свете.
А по материнской линии мы — от Виленского Гаона.
ЕЩЕ О ГЕОМЕТРИЧЕСКОМ ЦЕНТРЕ
Так вот, говорю я вам, центральность и непринадлежность — одно и то же. В отличие от сторон прямоугольника, центр лишен пространственной протяженности, то есть как бы отсутствует.
Есть такие люди — Не Такие. Например, я. Например, малолетний племянник моей жены.
Медицинский факт.
Я еврей, и с этим ничего не поделаешь. Можно только вынести этот жизненный факт за скобки, перебравшись в Израиль. Второй способ мне недоступен. Не люблю свой пол, хоть кол на голове теши. На нас, Не Таких, держится мироздание, потому что мы — выпадающий Центр. Всевышний тоже из нашей компании. Правы атеисты, говоря, что Его нет. Говорящие, что нет ничего, кроме Него, — тоже правы.
Мы — ось, вокруг которой вращается карусель. Принадлежать оси — неприятно. Сильно кружится голова.
ПРОДОЛЖАЯ ВЕСТИБУЛЯРНУЮ ТЕМУ
В тот год я больше всего боялся приступов головокружения — если можно их так назвать. Думаешь о чем-нибудь своем — и вдруг хлоп! — все летит в тартарары, предметы расплываются в глазах, закладывает уши… Одним словом, конец света.
«Этой ночью вы спать не будете, — сказал ведущий психологического семинара-марафона. — Через недосып сознание у вас расширится, и завтра это расширенное сознание вы периодически будете терять. Заговорю на травмирующую тему, а вы — хлоп!..»
Только этого мне не хватало. Как будто и без семинара-марафона со мной не бывало этих самых «хлоп»…
На следующий день выяснилось, что под потерей сознания ведущий имел в виду просто отвлечение, потерю концентрации. И зачем было так пугать? Я зато открыл, что недоспавши или совсем не спавши делаешься как-то мудрее и открытее. Недавно после бессонной ночи я в кафе на Бен-Иегуда выслушал исповедь одного алкаша и проникся к нему сочувствием — вещь для меня прежде немыслимая. Поскольку полагаю пьянство очень уже дешевым и расхожим способом быть несчастным.
ТАК О ЧЕМ Я БИШЬ?
На следующий день ко мне, недоспавшему, подошла недоспавшая девица девятнадцати лет и начала клеиться. Неясно было, зачем ей старый хрен среднего возраста, слишком хорошо помнящий Ильича и его незабвенный прононс, но чего не творит с людьми недосып? А каких ты любишь поэтов?» — спросила девица, клеясь. «Чаренца, — сказал я. — Наверное, это имя тебе ничего не говорит». И тут девица открыла рот и начала читать Чаренца по-армянски. Причем почему-то даже без акцента. Стены помещения поплыли передо мной неведомо куда.
Это называется — вскружить голову.
КАКАЯ НОЧЬ, КАКАЯ ПЬЯНКА…
В стельку пьяный Б. Н. Ельцин, бухой правитель бухого мироздания, толкал речь.
За столами и на диванах сидели, полулежали, валялись мои знакомые — в доску, в дым и не знаю еще во что.
«Жаль, что меня там нет, — подумал я, — а то снял бы какую женщину». «Вот вы тута сидите в уголочке, — обратилась ко мне пожилая пара, — и книжку читаете. Наверное, проспались уже, да?» «Я и не пил», — сказал я. «Молодец какой! Они тута напиваются, вредят здоровью, а он в сторонке с книжкой отдыхает… Вот что значит — завязал человек!» «Я и не начинал», — сказал я. Пожилые супруги смотрели на меня с восхищением и не верили, что такое возможно.
Если перевести эту быль на язык того сна, который я сейчас вижу, получается любопытное противоречие. С одной стороны, мне жаль, что я не участвую в пьянке, с другой — я вроде бы всех перехитрил. Вроде бы, сберег себя. Интересно, для чего? Может, для могилы, чтобы лечь в землю свеженьким и нерастраченным? Любопытная получается эпитафия:
«Покуда они напивались, он сидел в стороне и читал книжку».
И ЕЩЕ ОДНА ЭПИТАФИЯ
ВОЗНИКАЕТ ВОПРОС
А нужно ли что-то делать? (Возможный ответ см. в начале текста).
МОНУМЕНТ
Мы ехали в такси по сумбурному Ираклиону — пыльной столице острова Крит — и Активная Пенсионерка вдруг воскликнула: «Смотрите! Памятник! Настоящий Ленин! Неужели? Спроси, спроси, кому памятник!»
«Whose monument is this?» — спросил я таксиста.
«Don’t understand the word monument!» — отрезал нахальный критянин.
Впоследствии я узнал, как по-гречески называется памятник. Очень просто: МНИМИО.
И ЕЩЕ НЕСКОЛЬКО СЛОВ НА ЯЗЫКЕ ТИТАНОВ
ИДИОТИКО АВТОКИНИТО — собственный автомобиль
OPEC ЛИТУРГЬЯС ТРАПЕЗАРЬЯС — часы работы столовой
ПРАГМАТИКИ СОКОЛАТА — настоящий шоколад
МЕТАФОРЕС — перевозки
ЭФИМЕРИДЕС — газеты
АКСИОМАТИКОС — офицер
ИФЕСТИО — вулкан
АНДРОГИНО — супружеская пара
ДЕНДРОСТИХИЯ — аллея
ЛОГОТЕХНИЯ — литература
ЭТНИКОС ПОЛИТИЗМОС — национальная культура
ИНТЕРПРЕТАЦИЯ
А может, пьянка на весь мир и возможна только потому, что некто в уголке ни в чем не участвует и читает книжку?
СКАЗАЛ СОСЕД ПО ПАЛАТЕ
Ну этот, из казахстанских немцев… Покуда в брежневское время вся молодежь этим увлекалась, немцы трезвенькие ходили. Мол, мы загибайся, а они себя соблюдут. Впрочем, у евреев такой же подход…
ПРИТЧА О РЫБЕ, ПОГИБШЕЙ РАДИ МЕНЯ
На языке титанов рыба когда-то называлась ИХТИС; в сегодняшних тавернах ее зовут зачем-то ПСАРИ, но вкус не хуже.
Так вот, я вас спрашиваю: когда вы едите рыбу, вы косточки выплевываете, или как?
Конечно, выплевываете! Устраиваете кладбище из костей на краю тарелки, а мясо поглощаете и растворяете в своем теле. Потому что, если косточки глотать, на кладбище окажетесь вы сами.
Собственно, что происходит? Когда-то, при жизни Рыбы, кости были организующим принципом ее телесного бытия, несущей ее конструкцией. Теперь же, когда она погибла ради меня и ее былая жизненность питает мою, скелет Рыбы ни к чему мне. У меня есть и свой скелет, который меня переживет и останется вечности. Косточки же, верою и правдою послужившие моей Питательнице, лучше сложить в сторонке, воздвигнуть из них монумент или музей Рыбы N. N. Все же остальное рыбье стало моим. Фокус-покус! Hoc est corpus meum!
SAGT ES NIEMAND, NUR DEN WEISEN…
ЧТО В ИМЕНИ
К богине Деметре отношения не имею. Не имею отношения и к римскому солдату Деметриусу, погибшему в Салониках за чуждую мне веру. Я как-то побывал на родине своего имени, гулял по тамошней главной улице Святого Димитрия — кстати, малоинтересной. Значительно менее интересной, чем сам город.
А на деле мое имя ко мне попало не через Грецию, а через Германию. Жила в начале века в Бремене (а может, в Гамбурге?) нормальная еврейская семья — отец занимался морской торговлей, дети были коммунисты и русофилы. Настолько русофилы и настолько коммунисты, что в 1929 году один из сыновей с женой отправился в Россию с путевкой, подписанной Кларой Цеткин. Незадолго до того у молодых супругов родился сын.
Родители принесли младенца в Standesamt и сказали, что хотят назвать его Dimitri. «Warum die Mitri? — поразилась чиновница. — Der Mitri!»
Еще одна семейная легенда. Приехав в город моего детства, семья поселилась в огромной коммунальной квартире. Ночью в окно влез вор. «Halt!» — не успев подумать, закричал отец. И вся квартира откликнулась, поняв по-своему: «Гевалт! Гевалт! Гевалт!»
А через несколько лет, тоже ночью, к тем людям снова пришли. И тут уж хоть кричи, хоть не кричи…
Сын врага народа — тот, в чью честь назвал сына его друг, — был известный в городе хирург« бонвиван и бабник. Женщинами, с которыми он успел переспать, состоя в первом браке, по его словам, можно было заполнить троллейбус. В конце концов от жены он ушел, причем та, к которой ушел, сама ушла от мужа. То был скандал фантастического резонанса, история, которую город обсуждал несколько лет.
Как-то мне приснилась немецкая энциклопедия, где все оно было описано (правда, мелким шрифтом).
В результате между новой и старой семьями хирурга сложились отношения, напоминающие ближневосточный конфликт. Если в новой семье еще можно было упоминать старую, то у бышей жены и дочери на имя ушедшего было наложено табу. Конфликт сошел на нет как-то неожиданно — был период мессианских чудес, когда отец виделся с дочерью, водил ее в ресторан вместе со второй женой, а потом вторая жена умерла, а у первой умер второй муж, и оставшиеся вдвоем — когда-то супруги, потом непримиримые враги — встречались и слушали Окуджаву.
И ушли они все — мой тезка, обе его жены и их родители, второй муж первой жены -пресный и безопасный еврей, огромная черная собака хирурга…
А еще вчера — какие страсти были!
ЧТО В ИМЕНИ (продолжение)
Как-то дочь моего тезки решила уйти от своего первого мужа ко второму. Она явилась к отцу за советом.
«Теоретически я за моногамию…» — начал отец давать мудрый совет и не продолжал, потому что дочь хохотала, не останавливаясь.
Мой тезка говорил, что разрезает больного на столе теми же движениями, какими свежует курицу. Готовил он великолепно.
Он любил выпить, любил женщин, любил покушать и любил свою работу. В доме отца смотрел на стены и говорил: «Не понимаю, кто из нас идиот — я или он». Естественно, имелся в виду художник.
Человек, чье имя столкнулось со мной в день советского вторжения в Венгрию, чувствовал себя уютно в физическом мире, не опосредованном словом и образом. Его душа яростно спит во мне, как бесцветные зеленые идеи Ноама Хомского.
СОН ПРО ОФИЦИАНТКУ
Как-то я с отцом пришел в столовую. И захотели мы пообедать. «Обеды только по абонементам! — сказала официантка. — Купите месячный абонемент — можете приходить кушать. А так нет». Очень мы с отцом нападали на ту официантку, но она оставалась непреклонна. Очень я возмущался на следующий день. Весь день возмущался. Ну почему везде обеды — по абонементам? Почему нельзя прийти, когда хочется, а когда не хочется — не приходить? Почему жизнь так несправедлива, почему?
РАЗМЫШЛЕНИЕ ПЕРЕД ЙОМ-КИППУРОМ
Я пошел к часовщику в часовню…
В. Т.
В комментарии к «Иггерет ха-тшува» Старого Ребе, принадлежащем перу небезызвестного Штайнзальца, разрабатывается следующая теория. Каким образом грех создает преграду между грешником и Творцом, если Творец может ее сдунуть, как пылинку?
Вот как объясняет это дело Штайнзальц. Существует прямое соответствие между миром и волей Божьей. Все предусмотрено. В мире нужны и прекрасный олень, и гадина морская, в человеке нужна и любовь, и агрессия…
Единственно что — человек может создать нечто новое, чего раньше не было и что Творцом не задумано. Например, существование паука предусмотрено Проектом, а его употребление в пищу человеком — так вовсе нет. Иными словами, грех — это новшество, инородное тело, не запланированнное заранее и затемняющее первоначальный замысел. Так убиваются два зайца — Творец освобождается от ответственности за мировое зло и объясняются страдания грешника, опасной самодеятельностью породившего нечто непрозрачное, закрывающее ему божественный Свет.
Но с другой стороны, соединение несоединимого, приводящее к появлению того, чего раньше не было, мы называем творчеством! Человек обречен на создание нового, как волк на вой, на наличной биологии он попросту не проживет… Грех выступает тут как фармакон, «опасная добавка» к отлаженному хозяйству, без которой само это хозяйство не потянет. Как писал поэт Владимир Тарасов, человека в принципе уже невозможно сделать незнающим добро и зло; результатом грехопадения является нынешнее достоинство человека, которое у него уже не отнять.
Грешный творец лучше понимает Творца, чем благочестивый толкователь.
ИДЕЯ
Не значит ли это, что теологические заботы лучше поручить людям искусства?
И ЕЩЕ ЗАМЕТКА НА ПОЛЯХ ШТАЙНЗАЛЬЦА
Почему вообще грешники гуляют по земле безнаказанно?
Оказывается, — пишет Старый Ребе, — во времена Храма это было не так. Во дни, когда Шехина помещалась в Храме, достаточно было съесть кусочек хамеца в Песах, чтобы продолжительность вашей жизни автоматически ограничилась пятьюдесятью — шестьюдесятью годами. Принцип неотвратимости наказания действовал тогда безотказно. С тех пор Шехина была изгнана из Храма и ушла в «клипат нога», попросту говоря (объясняет Штайнзальц) — в равнодушно-нейтральную природу, с одинаковым невниманием поддерживающую жизнь праведников и грешников.
Посему отстрой поскорее, в наши же дни, и т. д.
Хотел бы я жить в таком мире, где природа лишена Божественного присутствия, а концентрированно-испепеляющая Шехина обретается в Храме?
Боюсь, что нет.
«Пусть придет, и пусть я не увижу его».
О НЕКОЕМ ПОЭТЕ П.
Вот сидел я в субботу у родителей, перечитывал Пушкина и о Пушкине, и пришел мне в голову следующий текст:
«Я жду хорошего русиста, которому не противно и не лень будет со всей возможной основательностью разоблачить миф/культ Пушкина в русской культуре. А пока -некоторые к тому наметки.
Во-первых, этот культ странен. Строить такой пьедестал для поэта, безусловно, блестящего, но не слишком (в европейском масштабе) оригинального, когда сразу вслед появляются гиганты поистине мирового уровня…. Право же, что-то здесь не так.
Замечательно далее, что культ строится вокруг биографии, хотя именно как человека современники поэта П. его не слишком жаловали. Дело даже не в любви к карточной игре и задумчивым прогулкам налево (мы что, мы без предрассудков — поймем…), но в вещах похуже. Даже в 1968 году в русской литературе не припоминается что-нибудь, по бесстыдству сравнимое с «Бородинской годовщиной» или «Клеветникам России». Известно, что за эти стихи поэт получил 5000 рублей в год с выплатой в три платежа. За такое можно потерпеть Дантеса…
Собственно, история о Солнце русской поэзии и его (Солнца) гибели на дуэли восходит к архетипу «растерзанного красавца» — Озириса и Думузи, минуя — как же иначе в России? — распятого Христа. Такой себе Христос, воспевающий имперскую политику Рима (кесарево кесарю!) и лезущий на крест, когда Каиафа положил глаз на Марию-Магдалину… А что денег не было — так не бейте на жалость, у меня их тоже нет (мне бы сельцо Михайловское!).
Если подумать, пушкинский миф/культ не только странен, но и подозрителен этически, поскольку содержит некую формулу приспособления к застойно-деспотической реальности. Суровая николаевская эпоха на самом деле очень похожа на брежневскую — на таком же примерно расстоянии от очередной Отечественной войны (и любящая поговорить об очередном «спасении Европы»). Эпоха унылого застоя, пришедшего на смену либерализму, и амбивалентных отношений с творческой интеллигенцией. Центральный мотив пушкинской поэзии, по определению Жолковского, — «превосходительный покой»: от «мне грустно и легко, печаль моя светла» до «и речка подо льдом блестит». Большой вопрос — что это за речка, что это за лед, Петербург — европейская столица сами знаете на каком фундаменте, а поэт П. стремился к классической ясности. Не случайно с таким шумом отмечалась годовщина растерзания красавца именно в 1937 году (кстати, о речке, кстати, обо льде…), и как бы ни было страшно, для звуков сладких и молитв всегда найдется уголок. Мы не только периодически спасаем Европу от самой себя, мы и сами цивилизованные люди — в надежде славы и добра глядим вперед мы без боязни, и речка подо льдом блестит (слава Богу, пока только блестит…).
Самое, конечно, интересное — присвоение пушкинского наследия советским политическим сыском (ср. мотив «клеветы» в брежневскую эпоху) и почвенническим сознанием (для Достоевского П. — поэт национальный и следовательно (?) общечеловеческий). Но и «пушкинисты с человеческим лицом» (Лотман, Абрам Терц) имели свои резоны поклоняться поэту-Убежищу.
Достаточно разобраться — что, где, как…»
Сказал. Облегчил душу. Пошел завтракать.
И ЕЩЕ О ПЬЯНСТВЕ
«Заниматься философией смолоду — все равно, что пить с утра», — сказал я, будучи молодым.
А дело было так.
Попав из Харькова в Ереван доверчивым и беззащитным третьекурсником, с меня шляпа не слетела, но повстречался мне один молодой человек, решительно спросивший, каких философов я читал. «Ну, Маркса», — отвечал я, ошарашенный. «Так это новые…» — поморщился мой собеседник и продолжал: «А Канта вы читали?.. Заниматься гуманитарными науками, не читав Канта, — значит совершать преступление против человечества!»
В Нюрнберг меня, в Нюрнберг! Периодически я брал из библиотеки Канта или Гегеля, начинал читать и очень быстро закрывал. Достаточно, например, прочесть у Гегеля, что философия обязана быть систематической, и дальше иметь дело с этим автором не хочется.
«Мы пили когда-то, теперь мы посуду сдаем» (О. Чухонцев). Никогда не пил, потому посудой не располагаю, только пустые обложки кругом валяются. К счастью, на рубеже среднего возраста мне попался Деррида, закрывший метафизику. Значит, не случайно меня отталкивало то, что уж и так исчерпано?.. Не случайно обходил стороной закрытую лавочку? Уважайте свои идиосинкразии! Они того стоят!
О СЛУЧАЙНОСТИ
Слово «случайность» происходит от слова «случка». А браки заключаются на небесах.
ЭРОТИКА
Раз субботним вечером смотрел я по шестому каналу фильм молодого немецкого режиссера о прославленной нацистской кинематографистке Лени Риффеншталь. Параллельно по сорок шестому каналу шел баварский эротический фильм — из тех, что, как говорят, отбивают охоту к этому делу. Я исходил из политически корректного предположения, что баварский кинематограф — намного меньшее зло, чем нюрнбергский. Ощущение было прямо противоположным — на шестом канале показывали нечто возвышенное, а на сорок шестом — какой-то нацизм. На экране вертелся свиноподобный баварский толстячок в традиционном костюме, и на него непрерывно откуда-то валились голые бабы, или сам он на них сваливался — один раз даже с парашютом. Поэтика подобных фильмов («видел один такой фильм — видел все» — Иорам Тагарлев) основана на соединении голого женского тела и нехитрых трюков в стиле Мак-Сеннета. Собственно, это поэтика сального анекдота, где должны присутствовать и «сальность», и «анекдот». Легко вырисовывается идеальный/предполагаемый зритель: тоже такой себе толстячок среднего возраста с кружкой пива, утробным смехом и баварским акцентом. Тот, который на экране, нес непрерывно что-то баварское и не слишком разборчивое, и все время казалось, что вот-вот он скажет Judenschwein или там Judensau. Меж тем истинная эротика свершалась на «нацистском» канале. В своих документальных фильмах бывшая киноактриса-альпинистка вершила мистерию тела -коллективного тела первобытной орды, поданного общим планом по контрасту с крупным планом Вождя. Собственно, тело толпы и было мистическим телом Вождя, его именем и женским партнером. Поразительно, что матриархиальный тоталитаризм с его кровосмесительным культом «крови и земли» или мертвой материи вернулся к монотеистической патриархальной схеме, против которой бунтовал: одинокий Бог, и напротив него коллективная Женщина — Собор (кнессет, экклесия — старый или новый Израиль). Универсальная монотеистическая аллегория — Песнь Песней — вполне могла бы послужить и для описания отношений Ленина (Сталина) и партии, фюрера и Volksgemeinschaft. A чего стоит подготовка к съемкам берлинской олимпиады, когда тридцативосьмилетняя фройляйн (sic!) Риффеншталь снимается вместе с практически обнаженными красавцами, нужными для символического обрамления документального фильма! Впоследствии, уже в шестидесятые годы, сломленная многолетней денацификацией (что-то вроде обработки ДДТ), фройляйн отправилась в Африку крутить фильм о некоем тамошнем племени. (И очень, кстати, с этим племенем подружилась…) Судя по сохранившимся кадрам, речь шла все о том же — первобытная орда, мускулистое мужское тело… И не имеет значения, арийцы или негры. Ко времени съемки фильма о ней бывшая валькирия превратилась в чудовищную, но весьма еще бодрую девяностолетнюю старуху. Молодому режиссеру она темпераментно доказывала, что ничего по-настоящему не понимала в нацизме, никогда не была антисемиткой и т.д. Судя по всему, в соответствии с режиссерским замыслом, в этом и состояла главная изюминка фильма. Если так, то замысел довольно тривиален, и представителю «иной Германии», взявшемуся судить Лени Риффеншталь, далеко до самой Лени. К тому же я охотно верю фройляйн, что к нацизму как таковому она имела мало отношения, и при чуть иных биографических обстоятельствах вполне могла бы составить конкуренцию тому же Эйзенштейну. Просто ее увлекла тоталитарная эстетика коллективного тела. В этом и правда есть немалый кайф, впрочем, несколько дорого обходящийся.
НЕСКОЛЬКО АФОРИЗМОВ НА ЗАКУСКУ
Патриархальный порядок покоится на Отсутствии, мыслимом как Присутствие. (А хорошо я овладел птичьим языком!)
Расщепление Центра лишает свободы, единство Центра лишает покоя. (Еще лучше!) Что есть реальное? Малоинтересный частный случай фантастического…
ПОСВЯЩЕНИЕ В КОНЦЕ
Эта проза посвящается всем, кто в ней упомянут (в основном, с любовью).
