Дмитрий Веденяпин
* * * * * * В комнатах времени
Из цикла «Заветные сказки для детей и юношества»
По уши в дерьме
И. П. Поэты на «м»
* * * Бомж * * * * * *
Автобус уехал, мы остались у входа в лес.
Было тихо, пахло цветами.
По шоссе процокал всадник – неужто без?
Так и есть! – улыбаясь плечами,
Зазвенело, ожило.
Мимо поля и луга идти было сорок минут,
Через лес – двадцать, тридцать от силы.
Описанья бессмысленны – это понятно,
Как, допустим, Шаламов в Монтрё, а Набоков в СИЗО.
Завтра едем обратно.
Мои еврейские друзья
Живут в Америке не зря.
По бостонско-нью-йоркским дачам
Прилежно празднуя шабат,
Они обратно не хотят
Туда, где мы под снегом скачем
И с каждым днем все меньше значим.
Кто это говорил? Житков?
России крышка без жидков.
Шарль Бодлер «Падаль»,
пер. А. Гелескула
С кузовком по ельнику я кружился,
Весь в жуках да мухах, как будто я,
Невзначай скопытившись, разложился.
Грустный символ поствавилонской эры.
Пусть антропоморфно я был теперь
Бойкой иллюстрацией к стихам Бодлера.
Поначалу казалось: спасения нет.
Но – хотя ни мох, ни тенёк, ни слизни
Не спасли вот этот конкретный гриб, –
Повторяя просековый изгиб,
Промелькнула бабочка из прошлой жизни.
«Вот я видел, как в плоть облекается гниль,
В чащах правды под елками греясь…»
Над болотом яснела и хмурилась мгла,
Между кочек в чернике, краснея, росла
Сыроежка, лучась и надеясь.
За столом,
спиной к несуществующему зрительному залу
сидят несколько (трое?) мужчин в белых рубашках.
Единственный смущенный зритель-сосед,
пробегая мимо по коридору,
вежливо отводит глаза,
но все-таки успевает заметить
загорелые шеи
и красивые,
что называется, благородные
мужские затылки
и даже
то вспыхивающие, то гаснущие
в слоистой глубине по ту сторону стола
одухотворенные женские лица.
Да, кажется, одухотворенные…
Что там мелькает в комнатах времени?
Стихотворение?
Сися, Пися и Попа,
одна другой краше
и по хозяйству сноровистые.
Пошла как-то раз Сися в огород –
брюквы к обеду надрать,
глядь,
а на грядке добрый молодец без порток
лежит-похрапывает.
Обрадовалась Сися,
кинулась сестер кликать:
«Ой вы, сеструшки-пеструшки,
бежите скорей за мной,
не пожалеете!»
Прибежали сестры,
а доброго молодца нет как нет,
будто и не бывало.
Только темный лес за плетнем шумит,
да птица-грач по земле прыгает,
червячков подбирает.
Пригорюнились сестры,
да делать нечего –
воротилися в дом,
уселись у окошка,
белыми рученьками головки подперли –
тут и сказке конец.
в отхожее место,
да и провалился в дырку.
Барахтается в дерьме,
а вылезти не может.
Орал, орал,
только глотку сорвал,
никто его не слышит –
все пьяные валяются.
Вдруг видит мужик,
будто в углу
кто-то ворочается.
Пригляделся –
а там
голая баба с хвостом.
Подплыл к ней мужик,
а она ему: «Мил-человек,
куда ж ты от меня рвешься?
Али не по нутру тебе
мое царство?»
Растерялся мужик,
рот разинул,
а баба придвинулась поближе
и ласково так:
«Ладно,
помогу я тебе отсюдова выбраться,
но сперва
ты со мной
сам знаешь что
сделать должен.
Али брезгуешь?»
Вконец смешался мужик –
вроде и баба ничего,
да уж больно обстановка непривычная.
А наружу-то хочется –
эх, думает, была не была.
Кабы знал он, чем дело обернется,
ни в жисть не согласился бы.
Шибко приглянулся он мерзкой бабе,
обманула она его:
не отпустила.
Так по сю пору
он с ней в дерьме и бултыхается.
Тут и сказке конец.
Комар – еврей.
Скажу конкретней: жид.
Жид-кровосос с поганым длинным носом.
Казалось бы, какие тут вопросы –
Пойди и – schissen, schneller – всех убей.
Биолог Ваня и понес про воду,
Чего-то там про фосфор, углеводы…
Короче, я не понял ни фига.
Конкретный нашей всей экосистеме.
А парень был, как говорится, в теме,
Ученый чижик, кандидат наук.
«А вдруг и жид, – подумал я тогда. –
Жид-человек, зачем-то тоже нужен?
Прибьешь его, и будет только хуже…
Хотя какая польза от жида?..»
Стал отзываться светлый идеал.
Не то что б сокрушил – поколебал
Основы моего мировоззренья
И навсегда нарушил мой покой
Иван Покровский, гнусный шабес-гой,
Своей биологической пургой.
кроме меня,
пришло всего пять человек:
Мудозвонов, Мудильников, Мудякин,
Мудовиченко и Мудаков.
Бывает же такое,
подумал я
и стал вспоминать,
какие еще есть поэты на «м».
Вспомнил Маяковского и Мандельштама.
Вернувшись домой,
позвонил Зундилевичу.
Он назвал Монастырского, Милоша, Малларме
и тоже затих.
Жена сказала:
«Михалков».
Можно было бы, конечно,
открыть справочник Союза писателей
или антологию Ахметьева и Лукомникова,
но я решил, что это неспортивно.
Уже ночью
вспомнил еще троих:
Мильтона, Майкова и Маршака.
Кстати,
моя фамилия тоже начинается на «м»:
Мудь.
Раньше хватало простой пустоты.
Правда, как минимум, десятилетней
Выдержки – время сжималось, а ты
Приподнимался стремительно.
Даже казаться песчаным (во время прибоя),
Но, в основном, как рыболовная сеть,
Честно серело – стальное.
Сквозь, как положено, морось и северный ветер –
Узкий, как циркуль, старик, человек-богомол,
Наш прибалтийский ответ Джакометти.
Черный стручок на ступеньке бумажной зари…
Капли висели на соснах, сияя внутри.
Было, как раньше.
(Christmas Carol)
А вот – светясь в другом окне –
Березы лысые качаются,
Темнея ветками сквозь снег.
Не то что б в доме никого,
Но даже сумерки – того,
Когда приходит Рождество,
В том смысле, что не ждут его.
Причем тут бомж, когда уже
Снежинки пляшут неглиже
И свет на каждом этаже.
Сугроб со свечками и без,
И Тот, кто умер и воскрес,
Еще ребенок… S.O.S.
Лесной ручей
Мы вышли из гостиницы с таким
Дурацким выражением на лицах,
Как будто это не Иерусалим,
А, я не знаю, Ницца.
В очкариках, кто с пейсами, кто в хаки,
Не в Кардо или Западной стене –
Нас окружили знамения и знаки.
Легла ответственность – да-да, вот это слово.
Мне предлагалось стать большим и новым:
Прочней алмаза, горячей огня.
Откуда что берется: сверху? Снизу?
Письмо царю на «В», звонок, сигнал,
Короче говоря, еврейский вызов.
В залог, что нам не сделаться одними
Из тех, кому не встретиться опять.
Забуду ли тебя, Иерусалиме…
2013
Хамсин, а не самум. В каких песках?
О чем ты говоришь – конечно, сами.
В широких шляпах, длинных пиджаках,
С печальными еврейскими носами.
Где все разъято, смешано, разбито,
И тот, который светится из дыр,
Протертых в этом наждаком иврита.
И все кошерно: каждая травинка,
Как здесь кошерны их походка, взгляд,
Молитвы, вздохи, бороды, ботинки.
По улицам своим огнеупорным
В широких шляпах, длинных пиджаках,
Пылающих то золотым, то черным.
Posted inСТИХИ
СТИХИ
