* * *
Мамой называется
начало и конец дня.
В середине дня
все плохо вокруг меня.
Мне говорят неправильные слова.
Почему, например, потрогай и посмотри
это одно и то же, а слóва – два?
А слово рыба одно, а должно быть три.
Первая рыба это когда обед,
когда а вот óн опять руками берет,
когда не вертись, когда ну открой ты рот.
От нее никогда не помогает «нет».
От второй рыбы «нет» помогает, но иногда.
Она не плохая, просто она ерунда.
Она гнется, пищит и она с хвостом.
Можно смотреть руками, а можно ртом.
А третья рыба плохая, она вранье.
Я никогда не буду смотреть ее.
Говорили, там рыбка, а рядом еще одна,
а еще одна у кормушки и две у дна.
Я хотел посмотреть, а это просто стена.
Посмотрел кулаком.
Тогда сказали: «стекло».
А врали, что рыба.
Я плакал и бил кругом.
Настала мама.
Не сразу, но помогло.
* * *
Взвод застыл в атаке.
Мочи упырей.
А он в другую сторону
Лежит всебыстрей
Он лежит довольный —
Все удалось.
Центр поощрения
Прострелен насквозь.
А черпанет осколком
Глубинную память —
Ты сразу маленький такой
Что не больно падать.
За полторы секунды
Перед пиздецом
Солдата мама выкупает
В ванне с чабрецом
Вот еще один лежит.
Всю жизнь был мудилой,
Но в центр осознания
Пуля угодила.
Он сказать пытается:
Врачи нас надули.
Нету центров никаких —
Одни мозги да пули.
Аполлон XIII
Рэю Брэдбери
На ночь зубы вынет лето
И в платочек завернет –
Вроде песенка не спета,
А прононс уже не тот.
Луч пылится под сараем,
Укороченный на треть.
Мы опять не успеваем
В одуваны подудеть.
Пододвинься к телескопу,
Несчастливый «Аполлон»,
Там сейчас подымет попу
Атлантический циклон.
Только что цвели горчица,
Хрен и бузина,
Утром выйдешь помочиться,
А вокруг – Луна.
Никаких тебе потомков.
Только пыльный луноход
В направлении обломков
«Пи-пи-пи» передает.
Только пыль шумит прибоем
У тебя в гробу.
Только Армстронг над тобою
Дует во трубу.
* * *
И умру я не на постели,
При нотариусе и враче…
Н. Гумилев
Нет, ну можно и на постели
При нотариусе и враче.
Открываешь глаза –
У тебя нотариус посапывает на плече.
На другом просыпается врач,
Идет без халата за банкой пива.
Ты отпиваешь, говоришь «спасиво»,
Потом «ихь штерве», потому что все хуже
Слушается рот.
Ну и вот.
Врач к стене отворачивается, рыдая.
Вслед за ней – нотариус молодая.
* * *
Арки брешут на меня.
Арки-стрелки, аркбутанки.
Как там было – «бочки, банки»
Колорадки? Тараканки
Из искристого кремня?
Если нелицеприятно,
То в селе Головино
Всем довольно все равно –
Альтернанс или пятно.
Там вообще сплошные пятна.
Спишь и видишь Дурново.
В одеяле сем диавол
Носит «Прада» в дабл-трабл.
Я тут что-то накорябал,
Подскажите, под кого.
Московский ураган 1998 года
Я видел ураганный ветер.
По-над Кутузовским проспектом
Сперва летел какой-то мусор,
А перед ним – какой-то джип.
Водитель был обеспокоен.
Он звал жену по телефону,
А та – да блин! – не отзывалась,
А джип ревел: Обэриу!
Войска пришли из Красногорска
И зашагали по проспекту
И ни на шаг не отставали
От запасного колеса.
В районе авиазавода
К параду присоединился
Конструктор со своею аэ-
Родинамической трубой.
Из окон кактусы бросались
(В то лето умер Кастанеда)
И ковыляли за войсками,
Неся разбитые горшки.
Деревья с хилыми корнями,
Биллборды с яркими губами
Выслеживали пешеходов
И ухали: моё! моё!
Облокотившись на подушку,
Я видел ураганный ветер
И думал: «Спички на балконе
Не надо было оставлять».
Высокая температура.
За мной ухаживает мама.
Я маленький, больной и глупый,
И я такой в последний раз.
* * *
Снежок. И ледок.
И пуржица, сухая, как специя.
И в позе провидца
Бессмысленно щурится Блок.
Туда, где над трубами
Вьется, густея, дымок.
Туда, где мерцают вдали
Абажуры Освенцима.
