Посвящается Ирине Врубель-Голубкиной
ЦАРЬ-ПУШКА
Скорей туда, в родную глушь.
Н.А.Некрасов
Надо быть маленьким человеком
и уметь говорить с народом.
Вл. Яковлев, ХХ век
В Россию меня не тянуло. И незачем, и некуда, и неохота.
Моя книжная Россия не совпадала с действительной. На гнилых развалинах Шестой Части Света появилась Российская Федерация, обрезанная география которой не соответствовала воображаемой мною стране. Новая государственная геральдика – трехцветный флаг голландского происхождения, двуглавый, общипанный «под Керенского» герб – «императорский орел превратился у нас в жалкую курицу», как заметил оформитель Похалецкий. Я бы добавил к флагу еще три полоски: зеленую (исламские республики), оранжевую (буддийские области) и черную – для полярных чукчей, а вместо «общипанной курицы» ввел бы стилизованного медведя.
И потом – повсюду яд большевизма, повсюду коллективное «мы» вместо свободного и единоличного «я».
В первые годы советской «перестройки» я набрасывался на новости русских газет – «Московские новости», «Сегодня», «Независимая», «Коммерсант». Парижские киоски выбрасывали их на продажу. Затем газеты исчезли. Их заменил компьютер, а его у меня не было. Стало быть, лет пять жил слухами. Случайный турист, коллега на заработках, невозвращенец с высшим образованием. Из такой примитивной мозаики я создавал общую картину новой русской жизни, как водится, далекую от подлинной действительности.
В Париже я рисовал и сочинял некрологи покойным художникам. Я знал, что так называемой свободной прессе России совершенно неинтересны такие темные и никому не известные лица, как Зверев, Войтенко, Зеленин, Ситников, Файф. Наивные и недалекие люди полагают, что только орденоносные знаменитости достойны газетного некролога, забывая, что Ван-Гог умер совсем безвестным художником, а кто с ним сейчас сравнится по славе и коммерческой ценности?
«Москва тебя не примет!» – заявил мне в лицо московский бродяга в 1957 году, однако в перестройку меня стали показывать в больших столичных музеях, а не по подвалам диссидентов, как бывало. Мои мемуарные очерки, собранные в толстую книгу, опубликовало «Новое литературное обозрение» – издательство высоких моральных правил и крепких коммерческих принципов. Хозяйка издательства, женщина величавой красоты и больших знаний, Ирина Дмитриевна Прохорова, пригласила меня в Россию.
* * *
В Париже мне часто снилась Царь-пушка. Я воображал ее по известной гравюре Мейерберга, но никогда не видел вблизи. Моей давней мечтой было повидать эту огромную пушку, стоявшую в московском Кремле. Проживая в Москве, я слышал, что Кремль открыт для посещений, но пойти туда боялся: а вдруг закроют ворота и я окажусь в тюрьме. Конечно, это шизофренический бред, но чувство кремлевской мышеловки никогда меня не покидало, даже во Франции.
Итак, древний Кремль я изучал со всех сторон кабинетным способом – карты всех времен, литографии, фото, виды, население под всеми углами.
Кремль никогда не пустовал. Там постоянно квартировал военный гарнизон, жили монахи Чудова и Вознесенского монастырей, высокие чиновники Сената и больницы, генерал-губернатор, прислуга и служащие – или расстреляны, или высланы за границу, или сосланы на Соловки вместе с патриархом Тихоном.
«А у нас в Кремле», – бывало, говаривала супруга Льва Толстого, дочка кремлевского гофмедика, Софья Андреевна Берс.
У большевиков были незаконные предшественники.
Монах кремлевского монастыря Юрий («Юшка») Отрепьев бежал в Польшу, там объявил себя сыном и наследником Ивана Грозного, собрал войско воинственных казаков и взял Москву. Его признали законным царем Дмитрием и поселили в Кремле. Два года (1604–1606) он спал с полячкой Мариной Мнишек в постели русских царей, но просчитался. Москва всегда храпела после обеда, а «расстрига» Юшка бродил по Кремлю и беспокоил спящих бояр и стрельцов. Ну, решили бояре, такие оригиналы нам не нужны. Самозванца поймали, отрезали голову, сожгли и пепел выбросили из пушки.
В русской революции 1917 года меня поражало не взятие Зимнего дворца, а захват большевиками московского Кремля. Потрясающее по своей наглости присвоение русских святынь: царские квартиры, охрана, больница, прислуга, наконец, Золотой фонд страны.
Появление кучки большевиков в Кремле – факт глубоко мистический, и объяснить его близостью иностранной интервенции значит не знать азбуки русской души. Нелегальный захват колыбели русского царства, «третьего Рима» русского православия, духовного центра нации имел огромное стратегическое значение. Пришли не грабители и самозванцы, а победители и хозяева.
Мой старинный коллега Михаил Гробман в 1987 году нарисовал картину с изображением главной кремлевской башни с курантами. Вместо пятиконечной рубиновой звезды, принятой советской властью как главный знак государства, он возвел голубую, шестиконечную звезду, символ Израиля, и внизу написал размашисто: «Москва – евреям!»
Прямолинейное и смешное решение проблемы местожительства еврейского народа.
Русские большевики работали гораздо тоньше. Опасаясь открытых погромов, они ограничились красной звездой как данью греческой мудрости: «пифагоровы штаны на все стороны равны» – уступка многолюдному мусульманскому населению страны и сторонникам эзотерических учений.
Очень сильный, символический ход!..
Резиденция русских царей, помазанников Божиих, в руках беглых каторжников и международных бродяг.
Я восхищаюсь кремлевскими скваттерами. Нижегородский аптекарь Яков Свердлов в царской постели. Это ли не вселенский абсурд! Простыни и подушки с императорскими вензелями, столовое серебро и севрский фарфор, хотя Яков Михалыч по старой тюремной привычке, возможно, питался из котелка.
Владимира Ильича Ленина я рисовал в три четверти и несчетное количество раз: рубашка «батендаун», галстук в мелкий горошек, жилетка и пиджак. Иконная вещь. Ленин с женой, сестрами и любовницей Инесcой Арманд сначала поселился в Кавалерском корпусе на втором этаже, по соседству с семьей Льва Давыдыча Троцкого, а потом перебрался в здание Палаты cудебных установлений, уступив квартиру с телефоном студенту Юрию Флексерману и его невесте, секретарше совнаркома Н.А. Вигдорчик.
«Моих стихов лихая рота, Я с ними весело иду», – пел глашатай пролетарской революции Демьян Бедный, получивший квартиру рядом с товарищем Сталиным. Тот брал у него книги «почитать» и засаливал страницы жирными пальцами.
Берзины, Петерсоны, Мальковы, Ульяновы-Ленины, Бухарины, Луначарские, Енукидзе, Свердловы, Драбкины, Воровские, Цурюпы, Фрунзе, Каменевы, Калинины, Цеткины, Арманды, Менжинские, Дзержинские, Джугашвили, Орджоникидзе, Кагановичи, Шверники, Куйбышевы, Радеки, Аллилуевы и прочие, прочие, прочие.
В казармах Арсенала полторы тысячи латышских стрелков. В кремлевских покоях засели не только пролетарские вожди и глашатаи революции, но и близкая родня далеких местечек и провинций, хлынувшая в новую столицу учиться управлять страной.
Харьковчанин Евгений Кацман раньше всех пристроил свою супругу в секретариат товарища Свердлова и получил заказ на живописный портрет Карла Маркса.
Московские футуристы Густав Клуцис, служивший в Кремле часовым, и Казимир Малевич пытались украсить твердыню «черными квадратами», но такой решительный декор отверг завхоз Бонч-Бруевич в пользу Карла Маркса в исполнении реалиста Е.А.Кацмана. Большевики тянулись к дидактическому фольклору. Эстетика пролетарского Кремля основательно прихрамывала.
Скажем прямо, не все современники революционных времен правильно осознали географическое преимущество кремлевских утопистов. Такое выгодное положение ценили люди дальнозоркие и практичные.
В 1919 году Кремль не был платным музеем, а московским проходным двором. Небывалый голод, тиф и смерть. В Кремле нет мыла, соли, гвоздей. Москву готовились сдать белой армии, подползавшей медленно, но верно с юга страны.
Люди комиссара кремлевских сокровищ, А.В.Луначарского, ворвались в Золотой фонд России, ободрали алмазный трон царей, набили карманы сокровищами и заказали бронепоезд «Углекоп» для бегства за границу. Под видом странников можно было смыться в Польшу, Финляндию, Японию. Деньги всегда и всем нужны. У большевиков на всякий пожарный случай везде стояли свои вагоны – от Бреста до Харбина, от Архангельска до Батума.
О чем думала коренная матушка-Москва? Сотни тысяч бегущих, сидящих, торгующих. А московский военный сорокатысячный гарнизон? Ведь там автомобили, пушки, самолет «Илья Муромец»!
Солдаты голодали, народ давился за пайкой гнилого хлеба, мерз без топлива, и целые косяки русской интеллигенции стояли по стойке смирно в ожидании спасительных заграничных паспортов.
Кремлевские утописты боялись возмездия и спешно паковали чемоданы.
Жить, жить, во что бы то ни стало!..
Одна цель – спасти шкуру!
Одичавшая буржуазия пробиралась на юг, к союзникам. Шантаж и доносы. Аресты и расстрелы.
В тот голодный год скончался от скоротечной чахотки Яков Михалыч Свердлов. Его квартиру в царском дворце занял тверской хлебороб Михаил Калинин с домочадцами. Белая армия устала и рассыпалась. Большевики облегченно вздохнули. Жить в Кремле стало почетно.
Товарища И.В.Сталина я рисовал позднего вида, в погонах маршала Советского Союза, но пробовал и раннего, в кожаной фуражке со звездочкой, плечо к плечу с товарищем Лениным. Таким скромным политруком в сапогах он приехал в Кремль с миловидной женой Надей Аллилуевой и многочисленной кавказской родней. Вот где нарождались соглашатели, двурушники и ревизионисты.
В 24-м умер предводитель шайки скваттеров Владимир Ильич Ленин, а в 27-м из Кремля выпихнули самовлюбленного авантюриста Льва Давыдыча Троцкого в далекий Казахстан, и в его квартиру вселился донбасский шахтер Климент Ефремович Ворошилов с женой Екатериной Давыдовной Гробман.
Товарищи, теснее ряды!..
На углу Коммунистической улицы и площади Каляева по-прежнему стояла древняя артиллерия: Царь-пушка.
* * *
Шумел могучий «аэробус», неумолимо приближаясь к величайшей и богатейшей стране мира, где мне не нашлось места для жизни. В стране, где постоянно воевали с природой, поворачивали реки и моря, запускали подводные и космические корабли, для тунеядцев и дебоширов места не было. Лучезарное будущее в бараке коммунизма не для подонков и врагов народа.
Позади безработица, капитализм, забастовки, а впереди гласность, перестройка и Царь-пушка.
Москва нас встретила солнцем и водой. Везде текло и капало. С крыш, по дороге, за шиворот. Мой друг и редактор книги Вадим Борисыч предоставил нам квартирку с видом на опустевший дом Г.Д.Костакиса, где в свое время я пил виски среди «малевичей» и «поповых».
Руки вверх, так вашу мать!..
Мои московские покровители желали показать Москве не только автора «мемуаров», но и его живописные достижения. Для такой операции сняли модный клуб на Брестской улице, где ресторан мирно уживался с эстрадой. Там они намеревались показать людям книжку, картины и накормить и ублажить народ музыкой. Предчувствуя, что готовится самоделка, да еще московского разлива, – ведь в ресторан приходят есть и пить, а не покупать картины! – я летел налегке, расположив выставку в самолетном ящике ручной клади: шестьдесят гуашей и четыре масла.
В Кремль, в Кремль, в Кремль!..
Едва продрав глаза, я разбудил жену Анну Ренатовну, и как угорелые мы помчались в заповедный Кремль, повидать чудеса наяву и, возможно, пощупать бронзовый бок молчаливой артиллерии.
Желающих поглазеть на кремлевские памятники запускали не в Спасские ворота с курантами, воспетыми М.Я.Гробманом, а через приземистую Кутафью башню, разделяя толпу на две неравные части – местную погуще и приезжую, иностранную, пожиже. Я говорил по-русски не хуже кассира и получил входные билеты в густой толпе земляков в десять раз дешевле иноземцев. На мосту через речку Неглинную мы миновали вечного часового в черных валенках, затем казарму с трофейными пушками у входа.
Итак, направо высокий забор и солдат с винтовкой.
«Стоп! Вход запрещен!»
Узнаю голос родины.Она поменяла фасад, но не людей. Улица Коммунистическая с Кавалерским и Потешным дворцами, общага большевиков закрыта на долголетний ремонт.
Налево площадь Ивана Каляева, бывшая Никольская, названа именем человека, убившего генерал-губернатора.
Когда-то студент Юрий Лермонтов забирался на колокольню Ивана Великого и сочинял стихи, созерцая панораму Москвы. Граф Лев Толстой навещал свою невесту в Кавалерском корпусе. В 1905-м террорист Иван Каляев вошел в Никольские ворота и бросил бомбу в экипаж великого князя Сергея Александровича. На месте злодейского убийства вдова генерал-губернатора поставила памятник в его честь (работа знаменитого В.М.Васнецова), но его снесли и площадь назвали именем палача, а не жертвы.
Я бы назвал ее Великокняжеской.
Направо заколоченный квартал большевиков и «стекляшка» партийных съездов, налево площадь известного террориста, а прямо виднелся хобот заветной Царь-пушки. Я к ней летел как на крыльях, над толпой зевак. Подбегаю и вижу чудовищных размеров пятиметровое бронзовое бревно на лафете топорной работы. Четыре ядра и рядом крохотная гравировка сообщает, что бревно никогда не стреляло. Зачем же литейщик Ивана Грозного угробил попусту сорок тонн бронзы на бесполезное пугало?
Кыш-кыш, сатана!..
У пушки я скис. Под кустом сидел еще один бронзовый Ленин. В теплом пальто и без шапки. А это совсем глупый памятник, перековать его на орала. Терема, подворья, погреба, гробницы смотреть не хотелось.
Неуютная крепость. Ни кваса, ни пончиков!..
Не придирайтесь к туристу, – усталость, испуг, недоверие.
Ведь это был не рядовой культпоход, а страстный порыв в Атлантиду, в неизвестное и бездну, а открылись коммунизм и пятилетка в четыре года.
Товарищ Сталин не раз указывал на новую маскировку классово-враждебных элементов.
* * *
Модный клуб «Брестская-2» располагался на площади Маяковского, на «Маяке», в глубоком подвале без окон: незаметный вход, раздевалка с вышибалой, налево едва освещенный ресторан, направо эстрадный зал с внушительной буфетной стойкой, куда можно запихнуть человек сто гостей. Длинные передвижные лавки помещения подчеркивали игру хозяев «под колхозный клуб».
Нас три богатыря. Издатель И.Д.Прохорова, в центре, конечно, в роли Ильи Муромца, я вроде Добрыни Никитича и Вадим Борисыч – Алеша Попович. Для нас приготовлен не дикое поле, а стол и микрофон. По стенам окантованные гуаши и четыре картины маслом.
Почтовые извещения вышли из моды. О выставках сообщал интернет. Значит, «вся Москва» знала, что у Вальки Воробьева «презентация» книги и картин 2 апреля 2005 года. Кто желал поглазеть на живого заграничного придурка, идет и тащит за собой друзей.
На лавках рассаживались на тридцать лет постаревшие друзья детства.
Отборный народ:
Павлик Катаев и Марина Аджубей (пожухли, но кипятятся!), Рудик Антонченко и Ритка Самсонова (неужели? – уже на костылях!), Юрий Желтов и Наталья Шмелькова (он – ничего, она качается с похмелья!), Димка Плавинский и Татьяна Колодзей (приоделись, вернулись из Америки!), Игорь Снегур с новой женой (ему семьдесят, а не меняется!), Толя Лепин и Таня Вальдштейн (если к человеку присмотреться, то можно узнать!), Валька и Вера Штерны (если убрать животы, то представительны!), «Аниканыч» – писатель В.И.Аниканов – и княгиня Урусова (если отрезать длинную бороду, то получится хороший знакомый!), Андрей Судаков и Кира Долинина (седой, но стройный!), Коля Вечетомов и Ирина Лейтис (узнаю издалека, ведь человеку за восемьдесят!), Татьяна Иваницкая с сыном (разнесло женщину, форменная барыня!), Леня Борисов и Зана Плавинская (похожи на бомжей и под хмельком!), Саша Лозовой и Лиля Евсеева (потрепанный костюм, но вид ученый!), Никита Хубов и Лариса Блинова (поседевшие весельчаки!), Вова Титов и Ольга Слободкина (себе на уме!), Толя Брусиловский и Женя Бачурин (уже не Александр II, а Александр III, вместо пышных усов – борода!), Олег Логинов и Наталья Кочеткова (а эти зачем пришли?), Андрей Зайцев и Таня Руцкая (коллекционеры, милости просим!), Игорь Вулох и Генка Айги (неразлучные старики!), Мишка Ромадин и Витка Духина (разнюхать на всякий случай, но мне приятно, не забыли!), Гриша Амелин и Юрий Тюрин (писатели на виду!), Ирина Алпатова и Татьяна Сазонова (гламурная арткритика!), Алексей Частнов с милой женой (видный архитектор!).
Все неудачники столицы налицо.
Не хватает еще полсотни, но они уже не встают и не выходят.
Народ стал старше, но узнать можно.
В то время как мы двигали лавками, из темного коридора шеренгой продефилировали лица в тренировочных штанах и капюшонах, очень распространенных в арабских кварталах Франции. Они организованно угнездились у буфетной стойки и воинственно скрестили руки.
«А это что за банда?» – шепотом спросил я Вадима Борисыча. «Это партайгеноссе Эдика Лимонова», – отвечает. «Пришли бить?» – «И бить, и пить. Они выпьют весь буфет, разобьют пару стаканов и смоются».
Смело, товарищи, в ногу!..
«Пионер – товарищ и вожак октябрят!» – как клялись в старину советские подростки.
Всех под суд! Лопату, тачку и на студеную Колыму!..
Колхозное собрание открыла Ирина Дмитриевна Прохорова короткой речью о книге и обо мне. Затем слово взял Вадим Борисыч и подчеркнул мое долгое пребывание в «дальнем зарубежье». На лавках послышался шумок – «надо же, двадцать пять лет не был на родине».
Поскольку книжку никто не читал и обсуждать было нечего, то гости колебались, не зная, что сказать. Тогда завклубом Леня Бажанов по-хозяйски прихватил микрофон и начал саботаж.
«Ну вот, парижский Ревком недоволен его сочинением, он считает его клеветническим и порнографическим!»
Я спросил его, глядя в глаза: «Леня, у тебя есть деньги, чтоб так выступать?» Леня ответил: «Нет, но скоро будут» – и скрылся в толпе.
Бажанова сразу заменил известный общественный деятель Толя Брусиловский. Он с места в карьер уклонился от темы вечера и обвинил госпожу Прохорову в том, что она его не печатает, хотя он давно «признанный гений второго русского авангарда». Затем он выдернул из кармана книжку своих воспоминаний, авторского издания, и попросил присутствующих купить ее тут же с подписью автора. Вадим Борисыч ловко отключил микрофон у непрошеного конкурента и объявил обеденный перерыв. Пока старики и старухи кряхтели, чесались, приподнимаясь с лавок, шеренга юных халявщиков с криком «клевета» и «порнография» опрокинула на пол старика Вечетомова и кинулась к столу, украшенному напитками и вкусной едой. Ровно через десять минут стол походил на поле боя после нашествия монголов на Русь. Халявщики все выпили, разбили стаканы и скрылись, не покупая моей книжки.
Арткритики и журналисты затерли меня в угол и отпустили, когда загрохотал джазовый оркестр под руководством знаменитого Анатолия Герасимова, обкатавшего свой талант в Америке и Европе.
Я устал, охрип и осатанел. Марина Аджубей вытащила нас из подвала в просторный автомобиль и отвезла спать.
* * *
О том, что звезды артбизнеса формируются в Москве, я убедился давным-давно (читайте мою переписку с друзьями за 1988 год).
Я заучил стихи Федора Тютчева, что Россия ни с кем не сравнима, у нее особый аршин и стать.
Конечно, я слышал о фантастических закупках современного искусства. Отличались русские банки и «короли». Один банк купил сразу тысячу произведений «второго русского авангарда», чтоб переплюнуть купца Третьякова, другой купил две тысячи, чтоб переплюнуть всех, вместе взятых. Нефтяной «король» закупает Анатолия Зверева, стальной – Дмитрия Краснопевцева, навозный – Владимира Яковлева. Голова кружилась от эстетического прогресса русского капитала. Правда, бродили и минорные слухи, что Олег Кудряшов нуждается и болен, что Женька Гинзбург мерзнет на морозе с картинками, что Сергей Бордачев пьет политуру вместо водки, но так им и надо, несчастным придуркам!
Мое место у русских «королей»!..
Русским эмигрантам, рассыпанным по миру, отводилась крохотная фольклорная ниша: тройка, снег и самовар – три пескаря на зубок, чтоб не умереть с голоду.
Бородатое православие презиралось, икона – областной фольклор, вроде ковриков австралийских аборигенов, изящные искусства – издержки западного прогресса.
Моя гордыня пещерного красильщика не принимала такого гуманизма. Я пришел в искусство не за куском с барского стола, а за своим местом. Я принес не чемодан матрешек, а живопись высокого класса. Необходим выход на вольный рынок.
На презентацию моей книги не пришли оскорбленные Лимонов, Мамлеев и Толстый, так сказать, люди нашего города.
Творческие лица, сумевшие заарканить большой капитал: Иван Чуйков, Татьяна Назаренко, Виноградов и Дубоссарский, отгородились друг от друга ненавистью и забором, и собрать их вместе нельзя.
Все правильно, как на Западе!..
Два дня мы били баклуши, слоняясь по мокрым улицам Москвы.
Цель – продаться!..
Потом уехали в Санкт-Петербург, показать книгу там. В мое отсутствие в подвал на «Брестской-2» ввалился загадочный, «одетый с головы до ног от Серутти», по замечанию дежурившего Вадима Борисыча, навозный «король». Не открывая книжки, он ткнул пальцем в обложку, где фрагментарно изображался маленький «враг народа», спросил «сколько» и, не торгуясь, высыпал из кошелька, похожего на булыжник пролетариата, пять тысяч хрустящей зеленой валюты.
Запроси Борисыч пятьдесят, он отсыпал бы и их, но кто мог рассчитывать заранее, если мы живем в иных мирах и считаем не по той таблице умножения?
Нет, инвалид был неправ – Бог есть и Москва меня приняла.
Раздать получку московским нищим или возвести забор в Провансе? Одолели дикие кабаны, перерыли всю лужайку. Да лучше поставить забор, а клошары перебьются.
Народ стал умнее и лучше!..
Над Москвой взошло солнце, потекли ручьи, и зачирикали воробьи.
Объявление врет о боевой немощи кремлевской пушки. Царь-пушка стреляет! Ленин хорош и без шапки!
Не верь, не бойся, не проси!..
Веселая перспектива, и умирать не хочется!
