временные смещения
Коллега по работе говорит, что в Киеве сегодня пошёл снег.
Рождественский Лиссабон бесснежен.
Он включает функцию показа экрана, и по экрану, как снег, рассыпается украинская мова.
Я иду по опустевшей рождественской ярмарке и не могу вспомнить какой сейчас месяц и год.
Колесо обозрения остановилось и погасло на моих глазах. Кажется, что на его месте сейчас одно большое темное сердце. Темное неподвижное сердце в самом центре города.
Я давно не слышал шума океана, словно океана не существует.
Я не помню видел ли я когда-то снег, но я помню, что он существует.
Я смотрю как снег мовы засыпает мой экран. Весь экран уже почти полностью белый. Мой коллега невидим, но я знаю, что он существует.
Что если снег это что-то из прошлой жизни? Кем я был в этой жизни?
Я иду по опустевшей рождественской ярмарке и фонари светят очень ярко. Они светят прямо в глаза, так ослепительно, что я больше не могу говорить.
* * *
Я трогаю блестящий жирок, образовавшийся на моем животе, и думаю о своем теле.
Португальское радиоактивное солнце прибавило ему родинок и подозрительных, похожих на гусиную кожу, серебряных пятен.
Если собрать этот излишек в ладонь, получится рыхлая, улыбающаяся масса. Занимаясь любовью я чувствую как, улыбаясь, она касается ее живота.
Я думаю о своем теле, и ощущаю его грусть и тяжесть.
Я лежу на кровати, как грузный выдохшийся лимон.
Я лежу на спине в костюме дикого лимона, похожего на гомункулуса, с ямками и складками и, не открывая глаз, пытаюсь почувствовать его скрытые кости.
* * *
Если ты спросишь где, я отвечу: на складах Арсенала. На излучине Кронверкского. В зарослях Дибуновской.
Если ты спросишь куда, я отвечу: до самого конца.
Ранним утром, выбираясь из темной раковины ночного клуба, в кожаной куртке, плотно прилипшей к мокрому разгоряченному телу я предвкушаю начало его, тела, новой жизни.
Сколько оно выпило крови, прежде чем очнуться (вре́менные затмения).
Солнце встает, и, хотя его свет кажется ослепительным, я был слишком занят своим собственным, новым для меня сиянием.
Я выбираюсь из темной раковины, липкий, впитавший все прелести ночи, чтобы сиять, как никогда прежде.
Эти темные теплые, как содержимое раковины, временны́е смещения.
Мы сидим с Д. в ослепительном фойе музея «Гараж», я цитирую «Кровосток» и в какой-то момент Д. говорит, что возможно мне бы пошел такой стиль письма.
Возможно. Но возможно ничего подобного никогда не происходило.
Или: мы сидим в темном фойе Москвы, на прогретой московской набережной, в окружении всех этих символов власти, в лоне чудовищ, жадно, с удовольствием перебирая имена голливудских кино-знаменитостей.
На другом берегу мерцает лоскут Ленивки. Говорят это самая короткая улица города, это все что я помню.
Я вспоминаю эти распадающиеся снимки будто высасываю остатки жидкости из рассыпанных передо мною костей.
Эти спутанные, как содержимое раковины, фрагменты, обрывки, смещения.
* * *
Я помню сияние лиц, пока в глазах не потемнело.
Я помню смску «Родила.» прямо во время показа «Фауста» в «Родине» в ноябре двенадцатого года, и как я вышел из темноты менее одиноким. Когда это было?
Какие-то переливы, разломы, горение.
Какие-то разрывы, как снежный ком, и битвы на тонком льду.
Я помню фрагменты людей, разорванных бомбой времени. Лицо того, запястье другого. Я помню только фрагменты фрагментов.
Несколько лет спустя (много лет спустя) над Лиссабоном сгорают метеориты и вспыхивает северное сияние, как свидетельство того, что все в этом мире смешалось:
индийцы-близнецы со стеклянными глазами, неуловимые дрозды, русская речь, любая речь, ярко красный почтальон.
* * *
мне снится я ем мороженое на праса даш флореш,
к фонтану подходит умирающий старик
и бросает голубям кусок мяса
мне снится, что я еду в одном автобусе с украинцами, поющими
ти ж мене пiдманула, ти ж мене пiдвела,
и из окна я вижу себя, с пакетами продуктов,
рассматривающим неведомые плоды
мне снится что я пою вместе с ними
мне снится умирающий старик на скамье,
мне снится старик умирающий на скамье,
и девочка на велосипеде,
она кружится вокруг него, и я не понимаю
это танец жизни или смерти?
мне снится как мы сидим в обувной мастерской с Б.,
ночью, она заполнена клубами дыма,
она пустая как наша память,
и закрыта вот уже 60 лет
значит ли это что больше никто не умрет?
мне снится красный аки каурисмяки,
говорящий на португальском,
мне снятся финские раки и русские танки,
мне снятся нганасанские дети, и товарищи однопартийцы
мне снится что я пою вместе с ними
мне снится левиафан в траз-уш-монтеш
мне снится корабль отплывающий в никуда
мне снится что я на этом корабле
и я не знаю что произойдет дальше
мне снится что я выбежал на середину улицы,
и на чистом русском, ослеплённый светом, закричал КОНЕЦ ФИЛЬМА,
и стоял там, как дикий зверь, пока свет не погас
