Летние тексты
*
Привет, у меня разорвано сердце, –
уместно ли так говорить
в условиях войны?
Этично ли писать «цветение –
это взрыв», когда они пишут
«хлопóк»?
Принять окончательное решение –
примерно как отрезать
кисть руки.
К чему ты пришёл к середине жизни?
Два вяхиря и дрозд с жёлтым
клювиком – весь твой улов.
*
Вот девчонка, похожая на нимфу, сидит на диване
возле солиста неодаркфолк-постпанк-инди-поп группы.
А вот она же сидит в СИЗО. Это самый красивый
момент вечеринки: она взгромоздилась на Андрея,
стоящего на четвереньках, как Вавилонская
блудница на Зверя, и они соблазнительно хэдбэнят,
делая волосами воздушные мельницы. Беспечно
зажигают огоньки желания, так что Лена
даже уходит курить на балкон, чтобы успокоить
либидо. Отцветает жасмин, Андрей собирается
писать электронное Ф-письмо, пока мы слушаем
финскую музыку. Теперь на лету хохочет ночная
утка, и в остывающем воздухе вдаль уносится
голос друга. Несмотря на короткие касания,
теперь в некотором роде всегда двадцать
второй год.
* * *
Могила заросла высоким хвощом, сверху нападало
веток во время урагана, внутри всё мокрое, улитки
с укромной эротикой, мёртвый мышонок или при
кинувшийся землеройкой листовой перегной.
Островки мха, залетевшего во время цветения
с соседних могил и сформировавшего влажные
сообщества; на поребрике серебряный лишайник
расцвел как снежный узор. Заботливой рукой
разрушена целая экосистема: потревоженные
муравьи в панике переносят белые яйца; в цветнике
под слоями темноты выжило несколько
прошлогодних роз. Есть особая радость в том,
чтобы делать пальцами ямки для купленных
накануне растений, выделить целый день, миновать
обсерваторию, аэропорт, мусорный полигон,
разглядывать пассажиров, обдуваемых
ветром в автобусе, изображения белых
призраков, высеченные на камнях, курсивные
надписи, запотевшие ватрушки в пластиковых
пакетах, оставленные для трапезы мёртвого.
Наконец открытые участки тела заедены
насекомыми, футболка и волосы забрызганы
землей, а свежепосаженные цветы отражаются
в блестящей поверхности могильной плиты.
Там мы все уже схвачены и тоже колышемся
в влажной тишине, где нет солнцепека и много
тени. Тени достаточно для всех.
Пис дивижн
Откуда СВО в слове «свобода», когда остальные буквы проры
вают пространство булáтовского листа? Свобода уходит на глубину,
в воздушную перспективу: свобода ничего не писать после февраля,
потому что слова не спасают, свобода осторожничать и заниматься само
цензурой без вреда для поэтической интонации, свобода одергивать
литераторов, которых ты позвал на ивент, и свобода дать им самим
принимать решение, свобода сидеть в золотой клетке государственной
институции и свобода стирать в раковине единственную рубашку,
свобода испытывать страх и свобода разрешить себе бояться,
потому что бояться не стыдно, свобода нести ответственность за всё
сказанное и быть прикольной бесстрашной девочкой,
свобода оставаться в электрически заряженном поле, где мерцают
сделанные из гофротруб облака, завязанные в узлы, где напротив
информационного агентства «Россия сегодня» с негаснущей
бегущей строкой в сёрфкофе на каждом столике написано peace
division.
*
Долгая линия залива, запах тины в безлюдной
заводи, ракушки и мёртвые животные, нечаянная
усадьба, журавль в запруде – поднимается
вверх, чтобы распахнуть силуэт и заполонить
всё небо. Может быть, он
подскажет решение?
* * *
Красные блестяшки в форме сердец, хабарики в траве
вперемешку с песком. Опираясь на воду, подпрыгивает
и ныряет лысуха за мелкой рыбой для своих птенцов.
Ястреб-тетеревятник, сосредоточенный, под дождем,
излучает тепловое свечение и, замечая меня, продолжает
смотреть на воду. Красная капля падает с клюва и делает
видимым ворох тёмных перьев поблизости, наверное,
голубиных. Он все ещё неподвижен как неоготический
рыцарь этого озера. Купол эроса встает над водопла
вающими птицами, сделанный из линии зубов и дыха
ния, из соблазнительного дефекта, мелкой рябью дрожит
слепое пятно желания, уводящее прочь, за острова.
* * *
К вечеру погода испортилась, упало несколько капель. Чер
тополох вдоль оврага, колючая проволока, выдранные пни.
Засохший переломанный борщевик, с зонтиками, состоящими
из поникших вьющихся змей, напоминает возносящиеся
пугала, распятые на шестах. Вряд ли эти цветки ещё способны
кого-то обжечь. Строитель в каске заметил, что я снимаю
видео, и машет рукой. Сквер, где можно смотреть на товарные
вагоны, зелёные и коричневые, в форме трапеций, они тянутся
бесконечно под железнодорожным мостом, и если на каждом
написать по слову, в пространстве развернётся огромный
поэтический текст, правда, вряд ли приличный текст
сейчас бы санкционировали по политическим причинам.
Постепенно становится ясно, что ничего здесь
уже не случится, кроме репейника, мха, арматуры, слоёв
облупившейся краски, бетонных опор. Облака
набрались электричества, пошёл дождь.
–
Тёмные стёкла в автобусе делают краски
такими странными. Кресла воняют. Отстранённое
меланхоличное письмо, которое не бросает
себе вызовов и никого не старается удивить, пока небо
сверхъестественно сгорает, а день опрокидывается,
оставляя ни с чем, в разорении.
