*
кто же выдумал ладонь на щеке
узкое узкое лицо где тень становилась
и ободом и Руфью и младенцем
влагая друг в друга сжавшуюся тоску
она накрывала обнажив руки –
руками
впитывая ощупью и воронкой
притихшего тела
в котором нас нет не было и не будет
что он мог пить склоняясь над седой прядью?
что в нём могло восстать когда он становился иссиня-гол?
градом он шёл по ней
будто она не тело – вражеская земля
бьётся на колокольне пульс
ракеты кружат над маковками сосков
и это не волосы там – противопехотные иглы
…и где-то на опускающейся под воду земле
он нырял в поцелуй
но пить было уже нечего
смерть меж рыб | покрывших тело глаз
смотрела всё глубже
и всё теснее становилось влагалище сердца
кровью и пульсом извергаясь
*
сон лежал внутри ночи –
прозрачный будто его проткнуло
множество спичек
и он треснул всей скорлупой
так бывает
когда тучи ходят по губам памятников
не понимая что мы ещё живы
и вино прорастает в лозу
падая ломтиками обжаренного дождя
на веки господни
я называю тебя по листве
по каплям обнажённой росы
по кувшину для божьих слёз
а ответ в пути
и три царевны под окном ткут
саван из онейрических роз
сгоняя с цветов рассветные огарки насекомых
*
человек с букетом на перекрёстке
в любую погоду –
вынашивает времена года
как зима
только всё бесконечней безнадёжней вьюжней
как мирный договор
когда оба говорят нет
а бог-вдовец всё сталкивает их носами
только ингер знала как сердце бьётся об лёд
как рот становится рыбой
кормит грызущих его червей
как ты стоишь насквозь у перекрёстка
и опыляют тебя не небеса – прах
<сколько уже дней и лет? –
так что и замечать перестали>
…а лепестки всё такие же свежие
и ты когда выбежишь к нему будешь чувствовать
их горько-сладкий запах
от которого так же как накануне беды
кружится голова
*
цветок губ раскрывается
обнажая новые губы
обнажая новые губы
обнажая новые нубы
…
…
…
все что были тут до меня
шипят растворяясь в воде
когда капе́ль прикосновений становится дождём
под которым ты мокнешь насквозь
жмёшься к покраснейшим от воспоминаний месяца́м мокрым-зацелованным счастьем
губам[и]
будто вы плачете всем шипучим прошлым
становясь одним на двоих оленёнком
слизывая слёзы воспалёнными солью губами
блестя и раскрываясь – как раскрывается нимфа
ещё только завидев оракула Фавна
*
вулкан вырастает из своего жерла –
стремится к облаку
пусть оно будет платьем
а наш мир – зеркальным потолком
как горячи твои вены
и рот словно вытесняет прохожего
на обочину то ли обнажения то ли памяти
где-то вверху должна быть доска
подоткнувшая темноту –
как кто-то подтыкает одеяло ребёнку или возлюбленной
чтобы они не сорвались с высоты
изгнанники толпятся внутри твоей тени
сгорая когда ты неосторожно вскинешь руки
закружишься в вальсе
вонзаясь в песок прилива
тогда-то он и решил | дождь всего лишь
растянутая во времени ограда
земля насажена на колья
внезапного снега
извергаясь мы вскрикнем в жерло соцветий
оно прорастёт как прорастают в зеркалах лепестки
покрытые каплями своего первого рассвета
*
раз за разом она клала руку на то место
мимо которого летала его рука
делая виражи и петли
когда тянулась за овсяным печеньем
к розетке с джемом
или чайнику на безвольной фаянсовой ножке
её рука мигала сигнальными огнями
диспетчер на большом пальце
не отрывался от рации
и даже когда он задел ребром крыла
посадочную полосу её ладони –
всё равно не стала аэродромом
*
Д.С.
в глазницах самолётов потерялись перелётные птицы
вначале они бились о сетчатку но дальнемагистральный птицелов
посадил на цепочку новых миграций
от одного вздувшегося людьми города до другого
пару раз они прорывали роговицу
когда самолёт падал в воздушную яму | оставались в небе –
лишь на длину цепочки впаянной в хрусталики глаз Airbus А321
изредка ещё дрожащие перья остаются на посадочной полосе
и тогда задумчивый техник в оранжевом жилете
собирает их чтобы подарить донье забытых снов
положить в альбом голландских художников XVII века
человеку который здесь это не прочтёт
у всего есть отец –
складывая трещины тёмного письма
в оригами из деревьев на груди говорила ты
раздеваясь будто бы не раздеваясь
краснело платье
ленты в волосах покрывались гусиной кожей
пульсировала жилка на туфлях
словно Он взял плеть собственных страхов –
и в свисте бомбардировок по твоему телу
мне слышался Шопен в безлюдном кафе в центре Кракова
брызги красных птиц передавали из клюва в клюв
ноты новой псалтири
и солнце заходя заходилось последним светом
в антракте дня стягивая кулисы глаз
переломы когда-то расколотой веры
*
жил в северном сиянии зрачков
и пропал на перекрёстке стихий
вьюгой стал и пропал
под бой священного бубна ярара
человек с тремя четвертями жизни
на циркуле спичечных ног
держит ледяную бурю во рту
говорит вьюгой под бой ярара
300 полярных дней и ночей длится бой
часов шаманского детского сердца
300 полярных дней и ночей
сводит руками небо – а иногда
достаёт акрил и пишет на холсте облаков
не разлюби и другие заповеди от людей – Богу
в такие часы над землёй пылает
северное сияние
<
