Истоки и смысл русского пьянства: Княжеские пиры
Публикуемые наброски – фрагмент главы, не вошедший в книгу «Истокии смысл русского пьянства», которая выходит в этом году по-английски в Лондоне в издательстве Fuel.
Средневековые княжеские пиры были много раз описаны в летописях, народных песнях и былинах. Христианство уже вытесняло язычество, но княжеский пир по-прежнему, как и в перунических культах, вращался вокруг ритуальной чаши с алкоголем, который был его условным символическим центром.
Здесь и далее мы будем употреблять слова «чаша» и «кубок», однако нужно сразу оговориться, что «кубок», хотя и был известен на Руси с древнейших времен, вероятно, был сосудом сугубо княжеским и первоначально пришел на Русь с «заморскими» дарами. «Первое упоминание о кубке в письменных источниках относится к XII в. В завещании Великого князя Василия I говорится: «…кубок хрустальный, что мне король прислал». До XVII в. кубки привозили в Россию из Западной Европы» (Шангина 405). Чаша, видимо, напротив, воспринималась как исконно русский сосуд. Первое упоминание чаши «…встречается в «Повести временных лет» – первой русской летописи, датированной X в. В ней под годом 972-м говорится о том, что из черепа князя Святослава враги сделали чашу: «Взяли голову его и изо лба его сделали чашу, оковали лоб его и пили из него«… «Заздравную чашу» предки русских поднимали еще в XI в.» (Шангина 486). Заметим, что «заздравные чаши» и питие из черепа побежденного врага – тоже явные рудименты древних языческих ритуалов.
Человек на княжеском пиру не просто держал в руках чашу с алкоголем, он вступал в ритуальное взаимодействие с этим божественным космогоническим сосудом, произносил молитвы, клятвы, тосты, здравицы или даже заговоры, обращаясь к высшим силам. Подношение на публичном пиру полной чаши вина из рук князя было одной из «ритуальных» наград.
По традиционным языческим представлениям, все умершие члены рода тоже незримо присутствовали на пиру, ведь трапеза была обращена к богам, носила мистический характер. Известно, что до сих пор по русскому обычаю покойнику на поминках тоже наливают водку и ставят закуску. Он как бы незримо присутствует на трапезе. Подобные представления, где смешиваются христианские и языческие мотивы (так называемое «двоеверие»), широко отражены в фольклоре.
Очевидно, что обильное питье, «пьянство и обжорство имеют не только бытовые, но и ритуальные истоки… Предполагались этикетом праздника излишества в еде и питье… Напоить допьяна своих гостей считалось величайшей честью… Собственно говоря, в низовой традиции до сих пор существует представление о том, что „новый“ человек должен упиться у всех на глазах, чтобы стать из „чужого“ „своим“» (Байбурин, Топорков 153).
В этой традиции опустошение чаши, питие ее «до дна» является важным ритуалом, который в своих магических истоках симпатически приводил к тому, что дом данного хозяина должен был получить изобилие, превратиться в «полную чашу». Наоборот, недопить «до дна» испокон веков означало оскорбить окружающих. Подобные факты отмечали путешественники еще в середине XVII века: «…гости выпили чаши за здоровье хозяина и хозяйки, осушая их до капли, ибо у них обыкновение, что кто не осушает чашу, тот считается отъявленным врагом, потому что не выпил за полное здоровье хозяина дома» (Алеппский 36). Питье «единым духом» – многовековая кодифицированная норма достойного поведения. Климент Адамс, второй капитан корабля «Эдуард Бонавентура» экспедиции короля Эдуарда VI побывал в Москве в 1553-1554 годах. Он оставил интереснейшие записки, в которых зафиксировал эту традицию еще во времена Ивана Грозного: «… у прислуживавших Князю ниспускались с плеч самые тонкие полотенца, а в руках были бокалы, осыпанные жемчугом. Когда Князь бывает в добром расположении духа и намерен попировать, то обыкновенно выпивает бокал до дна и предлагает другим» (Адамс 53).
Питье залпом широко распространено и имеет древние народные традиции: «Манера пить алкогольные напитки, главным образом водку, одним глотком, поныне вызывающая такое удивление иностранцев, восходит, по-видимому, к ритуальной языческой практике… По свидетельству англичанина Климента Адамса, Иван Грозный выпивал чашу «одним духом». Таким же образом убеждали пить и иностранных послов, что вызывало у них немалые затруднения… Согласно С. Герберштейну (1510–1520-е годы), русские пьют чашу до дна и при этом говорят, что они желают великому князю „удачи, победы, здоровья и чтобы в его врагах осталось крови не больше, чем в этой чаше“. В этом случае актуализируется архаическая связь вина с кровью и питье чаши приобретает характер магического акта» (Байбурин, Топорков 151–152).
Мы видим здесь не просто ритуализованно-почтительное отношение к алкоголю, а прямо-таки его персонификацию, превращение в «магического» персонажа: «Господин Хмель, буйная голова! …Я тебя не знаю, где ты живешь… <…> Господин Хмель как царь сядет во царствии своем…» (Забылин 341–342).
Алкоголь в России до сих пор задействован во многих постритуальных практиках. Им скрепляются клятвы, его льют на землю, как оберег, перед опасным предприятием, отмечают все важные события в жизни. Есть, к примеру, российский обычай, сохранившийся до сих пор: когда на Новый год часы бьют полночь, то надо написать на листке желание, сжечь листок, высыпать пепел в шампанское или другое вино и выпить. И тогда желание сбудется. А если выпить глоток шампанского перед опасной дорогой, а бутылку спрятать до возвращения, то обязательно вернешься живым и здоровым. Есть суеверие, что если не разбить о борт нового корабля бутылку шампанского, то он затонет. Вообще, любую новую дорогую вещь по народному обычаю нужно «обмыть», это будет «охранять» ее и ее владельца. Есть также множество свадебных традиций, связанных с алкоголем. Так, на свадьбе нужно две бутылки шампанского одеть как жениха и невесту, наклеить на них их фотографии молодоженов и связать бутылки лентой вместе, тогда брак будет крепким и счастливым. Первый бокал с шампанским молодожены разбивают – это приносит счастье. Ну и, наконец, до сих пор по-прежнему пьют «за здравие».
Эти тосты, «здравицы», в древности пили из специальной «заздравной чаши». В «Изборнике» 1076 года указано: «Чашу принося к устам, помяни звавшаго на веселие». Вообще, тост «за здравие» – один из древнейших народных ритуалов: «Обычай пить «за здоровье», по всей вероятности, имеет мифологические истоки. По-видимому, ритуальным прообразом заздравной чаши является питье в честь божества. Несмотря на кажущуюся простоту, этот жест исполнен глубокого смысла. Сакрально отмеченный человек (шаман, жрец, царь) пьет в честь божества и в то же время как бы вместо божества и даже вместе с ним. Собственно говоря, во время питья он как бы становится богом, что и позволяет ему вкусить божественный напиток. Характерно, что пьют именно за здоровье другого человека, а не за свое собственное, хотя напиток, по крайней мере с точки зрения пьющего, дает особые возможности именно ему, а не другому: «Пьют для людей, а едят для себя»; «Пьют да поют для людей, а едят да спят на себя». Впоследствии происходит расщепление синкретического образа человека, воплощающего Бога, на раздельные образы человека и Бога, и далее ритуал спускается в быт, и пьют уже не только за здоровье Бога или священного царя, но и просто за здоровье другого человека… Отдельные черты ритуала заздравной чаши, повторяющиеся во многих традициях, объясняются именно его мифологическими истоками. До сих пор перед питьем поднимают сосуды вверх; изначальный смысл этого жеста… в том, чтобы приблизить сосуд к небу, как бы предложить его небо жителям или поблагодарить их… К божеству обращаются особым образом: поют, прибегают к ритмически организованной речи, в поздней традиции – к стихам» (Байбурин, Топорков 150–151).
Это питие алкоголя на различных трапезах до сих пор сохраняет некоторую связь с культом жертвоприношения: «Существует теснейшая связь, параллелизм между обыденной трапезой и жертвоприношением. В своей наиболее простой и исконной форме жертвоприношение – это кормление сверхъестественных сил. Пищу отдают природным стихиям (бросают в огонь или в воду, закапывают в землю), священным животным, жрецу или человеку, воплощающему божество, относят к идолу. Позднее формируется представление о том, что божество принимает в дар не саму пищу, а ее нематериальную сущность… Так идея кормления сменяется идеей самоотречения, идея «жратвы» – идеей «жертвы» (эти слова, как известно, связаны этимологически). В большинстве культур существует почтительное, религиозное отношение к пище» (Байбурин, Топорков 139).
Культура застолья по-прежнему пронизана мотивами потустороннего мира, языческими рудиментами и верой в способность алкоголя ритуально влиять на жизнь людей. Чаша с ритуальным алкоголем всегда была не только квинтэссенцией истины и залогом продолжения жизни, она, как мы уже говорили, позволяла структурировать отношения пирующих с потусторонним миром. А потусторонний мир был конституирующей инстанцией речи для тех, кто обращается к нему на языке застольных славословий. Это был диалог двух миров. Поднимающий тост становился частью общего символического «тела», объединялся не только со всеми присутствующими, но и со всеми умершими. Питие чаши – было способом объединения «тел» в единое «ритуальное» «тело», высший способ упорядочивания Вселенной. Таким образом, чаша воспринималась как некий волшебный сосуд, дающий жизнь, богатство, славу и удачу не только в этом мире, но и в мире грядущем. Распитие ритуальных чаш нейтрализовало мировое зло, отпугивало дьявольские силы, несло всему коллективу благополучие. Ритуальная чаша с символической божественной «кровью» отгоняла демонов. В таком контексте понятно, что питие чаши, сделанной из черепа Святослава, было не актом унижение памяти князя, а, наоборот, взаимодействие с умершим, было символическим заимствованием его силы и власти.
Статус каждой чаши, очередность и объем их выпивания были строго регламентированы и предельно символизированы. Если князь упоминал гостя в тосте, то выпитый всеми глоток не только утверждал статус этого гостя, но и «реализовывал» княжеские пожелания. Если князь желал здоровья, то в сам момент питья «заздравной чаши» это самое «здравие», как думали пьющие, прямо нисходило на гостя. В этом смысле сам акт распития алкоголя становился не только актом общественного признания, регламентирующим всю социальную иерархию, но и магическим способом созидания мира. В несколько преувеличенном виде о ситуации пития заздравных чаш писал чрезмерно усердный русский этнограф Александр Терещенко: «Попойку начинали кубками, сначала за здоровье государя, потом государыни, там за каждое царственное лицо, патриарха, знаменитых сановников, победоносное оружие и, наконец, за каждого из присутствующих. Не опорожнить за здоровье каждого целый кубок значило иметь неуважение к дому, не желать ему добра и тому, за чье здоровье пили. Хозяин начинал первый и неотступной просьбою заставлял выпивать до капли» (Терещенко I, 3: Старинные попойки). Алкоголь был глубоко интегрирован в социально-политическую систему управления, он был символом и инструментом устроения всего миропорядка, он моделировал этот самый «порядок».
Неслучайно, на пирах решались важнейшие вопросы государственной важности, заздравные возлияния чередовались с принятием важных решений и даже законов. Интересно, что такая полифункциональность пиров подтверждается уже так называемой «Псковской судной грамотой» 1397 года, где прямо указано, что производство судебных мероприятий на братчинах (пирах) является нормой.
На пирах каждое место за столом было также значимо, всех гостей рассаживали строго по их социальному статусу и по этому же статусу их обносили алкоголем и кушаньями. Важно было и за каким столом и с кем посажен гость, и насколько близко этот стол стоит по отношению к княжескому столу. Для приближенных, сидевших за одним столом с князем, было важно по правую или по левую руку от князя посажен гость, сидит ли он рядом или напротив князя и так далее. «Посадка» гостей была делом сложным, процесс этот сопровождался конфликтами и интригами. Таким образом, сами социальные статусы также корректировались и формировались в соответствии с системой рассадки гостей и очередностью их потчевания кушаньями и напитками. Неожиданное усаживание в отдалении означало понижение статуса гостя, а не приглашение на пир означало опалу. Эта ситуация отражена в русской былине:
«Славный Владимир стольный киевский
Собирал-то он славный почестный пир,
На многих князей он и бояров,
Славных сильныих могучих богатырей,
А на пир он не позвал
Старого казака Илью Муромца.
Старому казаку Илье Муромцу
За досаду показалось то великую <…>
Выходил Илья он да на Киев-град <…>
На церквах-то он кресты все да повыломал,
Маковки он золочены все повыстрелял <…>
Тут Владимир-князь да стольный киевский
Со Опраксией с королевичной
Подошли-то они к старому казаке к Илье Муромцу <…>
«Ай же старыя казак ты Илья Муромец!
Твое местечко было да ведь пониже всих,
Теперь местечко за столиком повыше всех!
Ты садись-ка да за столик за дубовый».
(Муромец 103-106).
В другой версии этого текста также указаны интересные детали:
«Не садил его Владимир со боярами,
Садил его Владимир с детьми боярскими.
Говорит Илья таково слово:
«Уж ты, батюшка Владимир‑князь <…>
Не по чину место, не по силе честь…». <…>
Говорит Владимир стольный киевский:
«Ой ты гой еси, стар казак Илья Муромец!
Вот тебе место подле меня,
Хоть по правую руку аль по левую…»
(Киреевский IV, 46).
Разумеется, сама возможность выпить вместе с князем была большой честью, а сам князь с помощью пира поднимал и упрочивал свой авторитет. Пиры были важнейшими социально-политическими институциями, а «вино» на этих пирах – одним из ключевых символических «инструментов».
Пили в те далекие времена, конечно, не заморские вина и не водку, которая распространилась на Руси позже, а медовуху, брагу и квас. Исследователь также указывает, что «славяне употребляли березовицу пьяную, то есть самопроизвольно забродивший сок березы, сохраняемый долгое время в открытых бочках и действующий после забраживания опьяняюще» (Похлебкин). При этом автор ссылается на Забелина, но у последнего речь идет о современном напитке: «До сих пор крестьяне добывают такой сок из березы (березовица), и пьяную березовицу навеселяют хмелем» (Забелин 450). Николай Карамзин со ссылкой на летописи упоминает тот факт, еще в 996 году Владимир Великий велел сварить 300 котлов меду (Карамзин. История I, 469).
В Древней Руси, как видим, пили преимущественно легкие напитки, хотя, конечно, причащались вовсе не квасом, да и некоторые сорта медовухи имели, вероятно, достаточно высокую крепость. Да и обычной брагой можно упиться, как говорят в России, «до положения риз». Но тем не менее, «Русская правда», свод законов XI–XII веков, вообще не предлагает никаких наказаний за пьянство. Даже наоборот, при совершении некоторых преступлений состояние опьянения в ней рассматривается как смягчающее обстоятельство. Однако, как справедливо указывает исследователь, «по нормам «Русской Правды»… купца, погубившего по причине пьянства чужое имущество, наказывали… Впоследствии эта правовая норма без изменения перешла в Судебники 1497 и 1550 годов. Та же «Русская Правда» возлагала на общину ответственность за убийство, совершенное кем-либо из ее членов в пьяном виде на пиру...» (Курукин). Но все же это наказания не за само пьянство, а за иные преступления. Обильное питие алкоголя в Древней Руси само по себе не рассматривалось как опасное преступление, так как было составной частью ритуальных действий. Пьянство на Руси было всегда, но оно был строго упорядочено и ритуализировано. Всеобщего алкоголизма в современном смысле, конечно, не было.
Хотя в современном русского фольклоре, наоборот, бытует представление, что в те времена пили исключительно водку, и пили ее ведрами. Вспомним анекдот:
«Заходит как-то Илья Муромец в трактир и заказывает три ведра водки.
Трактирщик записывает:
– Так, водочка – три ведра! А что кушать изволите?
– А вот ее, родимую, и буду кушать».
Источники
Адамс – Климент Адамс. Английское путешествие к московитам // Первое путешествие англичан в Россию в 1553 году / Перевод И. Тарнавы-Боричевского // Журнал министерства народного просвещения. Ч. 20. № 10. 1838
Байбурин, Топорков – А. К. Байбурин, А. Л. Топорков. У истоков этикета: Этнографические очерки. Ленинград, 1990
Алеппский – Павел Алеппский. Путешествие антиохийского патриарха Макария в Москву в XVII веке. Москва, 1896
Еврипид. Вакханки – Еврипид. Вакханки // Еврипид. Трагедии. Т. 2. Москва, 1999
Забелин – И. Е. Забелин. История русской жизни с древнейших времен. Москва, 1908
Карамзин. История – Н. М. Карамзин. История государства Российского. Санкт-Петербург, 1816
Киреевский – Песни, собранные П. В. Киреевским. Вып. 1-10. Москва, 1860–1874
Курукин – И. В. Курукин. Сказ об антирусских мифах // Отчественные записки. 2008. №4 (43)
Мифы народов мира – Мифы народов мира. Энциклопедия: Т. I-II. Москва, 1992
Муромец – Илья Муромец в ссоре с князем Владимиром // Былины. Ленинград, 1986
Плутарх – Плутарх. Застольные беседы / Литературные памятники / Я. М. Боровский [перевод.]. Ленинград, 1990
Похлебкин – В. В. Похлебкин. История водки. Москва, 2005
Пятигорский. Мифологические размышления – А. М. Пятигорский. Мифологические размышления: Лекции по феноменологии мифа. Москва, 1996
Терещенко – А. В. Терещенко. Быт русского народа. Москва, 1997
Топоров – В. Н. Топоров. Опьяняющий напиток // Мифы народов мира. Энциклопедия. Т. II. Москва, 1992
Хайдеггер. Вещь — Мартин Хайдеггер. Вещь // М. Хайдеггер. Время и бытие: Статьи и выступления. Москва, 1993
Шангина – И. И. Шангина. Русский традиционный быт. Энциклопедический словарь. Москва, 2003
