Голодное эхо
* * *
красное хочет в белое но от чёрного никуда
красное ты зелёное или сияю я
бéлым белá синеются чёрные зеленá
красные что отчаянные рдеют что умира
белое из зелёного вспархивает в васильки
в алом тумане возятся синие огоньки
рделое тело алого избледна холодит
блёклых бутылок отпрыск тускленький лазурит
красное красное красное может шафран-желток
оранжевый азиат спрячь голубой восток
может и чёрное в солнечном может янтарь травой
красное краснопёрое вскрой густовранный злат
красный и я как чёрный голый несусь булат
пурпур трава оближет стебли её гранат
глиной истомы разница мглеет в сгустке белá
между лозой слезы и канареечкой-очагом
кипень заря надела
или то был закат
красное смотрит в чёрное
белому синий брат
(фрагмент поэмы)
…
Воробушек трещит, когда подъёмный кран
Вываливается в растворе неслитных дуг.
Полыньи-Катулла, дрогну́в, кадык
Подземный очертил в час вспышки лета крен.
Раструб ли лютый, врабия ль беззащит
Струна — век одночасья летний не сковали.
Нет-нет, очарованья жар, ни Феба стрел шквалы
Зениц на караване зимы не стали объезжать.
…
* * *
с. с.
в светлице раковины спит
кристалл кощунственный огня
где лёд ланит в него горит
язык священная струя
и холод бросится на нас
как смерти пёсья голова
и мы как запертые львы
на шар усядемся небес
и голос как початок тьмы
нам в пасть расплавленный залез
в темнице раковины спит
кристалл божественный огня
ты в нём лежишь мой окоём
моя несметная заря
***
Ветви молчат в саду, закат безусловен.
Ты не спешишь, серебряный рыцарь,
ещё не оделось парчовой ристалище
кровью, ещё листьев доспех не сковал
морозный кузнец, дева-луна медлит,
глядясь в самоцветы, бледным жаром
одета, и полно, не остаться ли в горнице
сумерек, блеск, пена, пышность побед
могучих к чему ей, холодной?
Жаром пронзён, ты, малости комок,
не чета роскоши сада, и всё же, небесной
мудростью полон, раскрыться мечтаешь
земле, дарам её бренным себя вверить,
кустам насупившимся, безучастным головкам
спящих цветов изливая — солнца ли свет?
вечереющих чар струю? Подносить ли
золотому яблонь убранству зеркало
сердца? Све́жить всю долину Кашмира?
Милый мастер любви, отвори грудь,
позволь вылететь жалости стае, руко-
плещущей россыпи рубинов, зачем
звёзды закрыл ты ими от нас? Вслед
за жалением освободи желания копьё —
ты горишь, моя птица, за рощей
страстный луч рассеет ли мрак зрения, слуха?
Чёрен день и прекрасна ночь, словно
смерть. Я холодному счастью твоему
сложу достойную песнь. Отлучи нас
от смрада на задворках гниющей травы,
от тяжести камня решений, от искуса
кровью хвалиться, ты, так щедро её
раздаривший, так мало её имевший.
Утро ещё далеко, но ты уже там:
не жди нас, моя госпожа от поцелуя
уснула зимы, музы́ка-вещунья
ещё теребит за подол, посланник Господень,
ты попотчевал нас не на жизнь,
а на́ смерть, светлой столь сладости
мы не ведали ране и не отведаем впредь.
***
Как эта ночь хрупка
И как отвесны чайки
Скользящие сквозь лопасти воды
Мне грустно дерева слепое возрастанье
Перед ним дрожит
Волна и умолкает
Как эта смерть близка
Как тихо ангелы ласкают
Краюшку-жизнь
Дождь прогорит
Меня не станет
