Из цикла «Мы»
* * *
за пороки кривых линеек
и за вечный позор копеек
изувечен осколками быта
в отходных стояках общепита
за весёлых доярок полесья
собиравших большие грибы
за счастливое детство в хрущобах
перелом пионерской руки
за валютный угар инсулина
за кило измождённой свинины
за кустарную книжную дикость
за отзывчивость русского мата
замороженный в пачку собратьев
совращённых на рельсах стройбата
закипев как запаянный чайник
прободевший свой личный паяльник
он умер как план генштаба –
его задушила жаба
он выжил как член семейства
и тем совершил злодейство
он пел словно видел уши
он верил что будет хуже
он жил как прикажут звёзды –
планеты в косматых гнёздах
хрипел и лягал косую
сморкаясь напропалую
лупил правду-матку резал
мечтал о втором ликбезе
заразу считал природной
и землю – себе подобной
в носу ковырялся прилюдно
сочтя красоту обоюдной
гурманил что было мочи
давил тараканов в сочи
входил подавляя робость
в сортир как в открытый космос
он знал что хорошего мало
но верил в полезность сала
он в бабах души не чаял
в любви объяснялся лаем
мечтал об уме вне тела
жизнь-дура его хотела
мычал на семейных допросах
в ширинке носил папиросу
порхал как пегас в амбаре
писал хорошо едва ли
он стал для второй отчизны
подобием нравственной клизмы
упавший в нью-йоркское небо
блевать поролоновым хлебом
прозревший в слепом нью-йорке
как зрелый щенок после порки
сменивший предмет головы
на качество быстрой езды
* * *
он лег в постель укрыться было нечем он целовал во сне чужие плечи он сел читать от чтения тошнило он выпил жизнь была непоправима она пришла она пришла проститься им хочется прощаясь повториться они легли укрыться было нечем он целовал во сне чужие плечи она ушла он не молчал не плакал кусок любви доступен но не лаком она сварила кофе стало тихо она была художница-портниха он был художник иногда биолог теперь она вдова а он астролог он видел сны как кадры киноплёнки открытый рот протяжный крик ребёнка губная мазь наверное помада им всё-таки не хочется но надо он видел сон она ушла к другому внезапно не спросившись по-плохому она включила свет совсем стемнело он видел в темноте она белела она пришла но он лежал в постели она хотела встать и хлопнуть дверью но свет погас и он её увидел он лёг в постель читать и сразу выпил пока она стояла длился вечер она ушла укрыться было нечем
саше когану по поводу временного возвращения в пятигорск
мы пить хотим, зачем мы враг себе
нас жажда мучает и хочется смеяться
сегодня нам, похоже, по трубе
мы будем погибать и улыбаться
мы выйдем на работу без трусов
мы к женскому белью неравнодушны
мы в лифчиках приглядны и в уме
но мы не из таких – нам просто скушно
богема и стриптиз: рука в руке
и в каждой по резиновому члену
мы розовы и слабы, но в ремнях
мы всё как полагается: нетленны
я видел он: я встретил двойника
он был моим влиятельным кузеном
но на меня косился высока
и я его зарезал автогеном
я помню тело: вроде бы моё
зелёное от явных водных знаков
и я подумал – вот тебе и но:
похоже всё же продался, собака
опять же я, уже без двойников
в пролёте над сверкающим нью-йорком
всё тот же я в футболке с номерком
и снизу чья-то рыжая двустволка
под сладкий стон вечернего ти-ви
пишу тебе посланье сквозь э-сети
увы и ах, теперь ты далеко
нью-йоркские поэты – злые дети
под хрипотцу пропащих новостей
из радиоприёмника – добрей
двухтысячный уже не за бугром
и время принимать господь наш бром
теперь нас двое, лучше чем вчера
падите пропадом – бетон и мишура
ты мой дублёр а я твой симулянт
теперь мы – иммигрант и эмигрант
бери левей, куда же нам теперь
мы выйдем вон когда откроют дверь
так мало места, где здесь туалет
я заплачу за выход, я поэт
мне аллен гинзберг выслал авто-граф
мне костя* говорил что я неправ
я видел уолта уитмена в лесу
он голышом там собирал версу
и попросил нас выпить за тебю
(а я ведь по-российски и не пью)
но мы пройдём с друзьями на троих
по бруклину в один из выходных
1998
* костя — кузьминский
