ПРЫЖОК В ТЕМНОТУ
Георгий Анджапаридзе — директор издательства «Государственная литература» — беседует с Ирой Врубель-Голубкиной
Литературная запись Марины Генкиной
Ира Врубель-Голубкина: Издательство, которое ты возглавляешь, — самое крупное в России. Мы до сих пор с трепетом открываем издания 30-х годов; ваш фирменный знак — это история. Что представляет из себя издательство сейчас?
Георгий Анджапаридзе: Стараемся не изменять себе. Во всяком случае, я могу робко гордиться тем, что в годы рынка мы не издали ни одной чисто коммерческой книжки — я имею в виду такой, за которую было бы стыдно. За последнее время у нас вышел двухтомник «Арзамас» -поэты пушкинского круга; двухтомник Бахрушина; то есть продолжаем нашу прежнюю линию. Я считаю, что мы не должны сегодня судить, кто был лучше: Блок или Гумилев, Ахматова или Цветаева, Маяковский или Мандельштам — это не наше дело. А наше дело — сделать так, чтобы читатель имел ко всему этому доступ, мог подойти к полке, взять книгу и судить о ней сам. Когда началось наше «свободное плавание», я сказал своим коллегам: мы должны ввести в обиход то, чего люди были лишены. Мы издали первую в Союзе книгу И.Бродского; первое издание «В круге первом» и «Раковый корпус» — тоже наши. Кроме того, мы продолжаем выпуск подписных изданий — тех, которые начинались еще «до». Я бы определил наше существование так: мы продолжаем быть если и не во главе, то, во всяком случае, держимся в первых.
И.В.-Г.: А с новой литературой что? Ты о ней не упомянул.
Г.А.: Новую литературу сегодня не издает практически никто, мы в том числе, потому что ее никто не читает и, стало быть, она сугубо не коммерческая. Я слышал, правда, что кто-то издает по пятьсот нумерованных экземпляров новой поэзии, но я этих книг не вижу, и, по-моему, их никто не видит. Вероятно, это издается для внутреннего употребления — для поклонников и родственников, за авторский счет.
И.В.-Г: А к тебе может прийти автор и сказать, что он хочет издать свою собственную книгу за свой счет под грифом вашего издательства?
Г.А.: 0, это мечта. Мы его примем с распростертыми объятиями. Конечно, книга выйдет под нашим грифом, но при этом будет написано: издана за счет автора, или — дается в авторской редакции.
И.В.-Г: То есть вы готовы издать все, что угодно, независимо ни от чего?
Г.А.: Ну, если что-то противоречит моим взглядам или установкам, конечно, я могу и отказать. Например, если там будет плохо написано о тебе, я скажу автору — Коля, пойди в другое издательство. Нет, серьезно, я бы не стал, например, печатать книгу, порочащую Сергея Владимировича Михалкова, потому что я хорошо к нему отношусь, при всех его недостатках. Но это — мое личное дело, никто нам не мешает сделать все, что мы хотим. Решаю я, больше никто.
И.В.-Г: То есть, насколько я понимаю, в решении — принять или нет -ты руководствуешься исключительно моральными критериями, а художественные — никакой роли не играют?
Г.А.: Если книга издается за счет автора и автор забирает тираж, это его дело. Мы ставим свою марку, но больше ни за что не отвечаем. Это -рынок.
И.В.-Г: Подожди, но ведь издательство до сих пор продолжает быть государственным. В чем-то это выражается?
Г.А.: Только в одном — в частичном субсидировании. Мы как государственное издательство продолжаем выпуск собраний сочинений и на это получаем деньги из федеральной программы, получаем некие суммы, которые вовсе не покрывают стопроцентно расходы; больше того, я не могу потратить эти деньги, скажем, на увеличение зарплаты сотрудникам — мне их дают только на бумагу, на полиграфию, чтобы я мог удерживать низкие цены на книги, которые вошли в федеральную программу. И это действительно удается. В прошлом году у нас приблизительно 30% плана относились к федеральной программе. А во всем остальном наша «государственная» принадлежность никак не выражается. Просто мы не акционируемся, вот и все; но нам никто ничего не приказывает. Скажем, мои мемуары федеральная программа субсидировать не будет, это точно -поддерживаются только те издания, которые входят в программу; но никто мне не мешает издать их за свой счет. А если серьезно, то мы все-таки стараемся держать марку. На будущее у меня есть всякие серьезные замыслы. Например, я хочу сделать не то чтобы повторение «Всемирной литературы», а новую, сегодняшнюю «Всемирку», с введением того, чего там не было по разным причинам; что-то вроде «Золотой библиотеки», чтобы каждый мог купить эти книги для себя, чтобы студенты филфака не должны были одалживать книги друг у друга или ждать своей очереди в библиотеке, скажем, на «Фауста», которого сейчас практически нет в обиходе; и многого другого нет. Вот такую программу я собираюсь предложить на будущую пятилетку Министерству просвещения, Министерству образования, Комитету по печати — без их поддержки нам не удержать низкие цены; а такие книги должны быть доступны по цене.
И.В.-Г.: А ты уверен, что это будут покупать — даже при низких ценах? Тебе известно, каковы потребности рынка?
Г.А.: Конечно, неизвестно. Рынок в России никогда не изучался. И сейчас в этом смысле ничего не изменилось -емкость рынка вообще не высчитывается, нет структуры, которая этим занималась бы. Да и невозможно: в нормальной экономике такая структура может существовать, но у нас нет нормальной экономики. У нас в провинции людям по три месяца зарплату не платят; как они могут покупать книги? С другой стороны, они ведь не знают заранее, что им не заплатят; а именно в провинции существует огромный рынок — там еще остались островки интеллигенции, а положение с книгами там не такое, как в Москве или Петербурге, где можно найти практически все. И вот я договариваюсь с магазином и засылаю им какое-то количество экземпляров; я на них рассчитываю, на эти деньги; и вдруг мне говорят — а мы не успели реализовать за договорное время, у нас в городе зарплату не заплатили. Это конец, катастрофа, инфляция скачет так, что если книга задержалась на складе, она идет в убыток. Что мне делать — в арбитраж подавать? Так это я все время буду по судам бегать. Как я могу что-то высчитывать относительно рынка, если я свой собственный доход не могу рассчитать? Так что все, что мы знаем о рынке, весьма приблизительно, и на самом деле никто себе толком не представляет, чего этот рынок хочет и что он может.
И.В.-Г: Ну, пусть нет структуры изучения рынка. Но на опыте пяти лет ты можешь что-то сказать о его потребностях? Что люди читают и что будут читать и что, таким образом, имеет смысл издавать? Ты можешь проанализировать эту ситуацию?
Г.А.: Прежде всего, я думаю, можно говорить о резком падении интереса к западному детективу. Вначале, когда настала свобода, все кинулись читать западный детектив; и объелись им. Сегодня опять сладострастно читают наш: и старый, и то, что сейчас пишется — по западной модели, но с русскими персонажами, которых, увы, хватает. Есть интерес — судя по всему, он сохранится в ближайшее время, — к дамскому роману; хотя мне лично издавать это совершенно неинтересно.
Это о тех, кто предпочитает «легкое» чтение. Но появилась и другая тенденция: видимо, опять возникает интерес к классике, потому что ее давно не издавали. Хотя некоторые считают, что это не окажет влияния на рынок: у взрослых людей классика уже есть, а молодежи она не нужна. Но я этого мнения не разделяю, и мой опыт показывает, что прав я. Вот недавно мы совместно с издательством «Тер-ра» издали трехтомник Бориса Зайцева, не очень при этом надеясь, что он хорошо пойдет; но все-таки решили рискнуть — все-таки фигура, последний писатель серебряного века, почтенный классик второго ряда… И совершенно неожиданно она прекрасно разошлась. То же самое — с книгами, кажется, вообще уж никому не нужными: «Хемингуэй в воспоминаниях современников», «Марк Твен в воспоминаниях современников» -помнишь, была когда-то такая серия, и сейчас мы ее возобновили; тоже прекрасно пошли. Только что мы купили права на продолжение «Саги о Форсайтах»; «Сага» была когда-то очень популярна в России, и мы надеемся ее хорошо продать; сделали ее красиво, в супере. Еще одно свидетельство — правда, из разряда печаль-ных: я купил «Скарлетт» -продолжение «Унесенных ветром», так меня тут же «раздели»: вышло пиратское издание, конечно, без имен, без переводчиков, без всего. Для меня — убыток. Но «пираты» просто так воровать не будут — хорошая классика, еще не издававшаяся, проходит. А вообще я смотрю на все это пессимистически и думаю, что ситуация будет достаточно печальная. Молодое поколение отучивается от рефлекса к книге. Это происходит во всем мире, но в России этот процесс идет быстрее.
И.В.-Г: А ты не думаешь, что это нормально? Раньше советский человек ставил на полку собрания сочинений, Хемингуэя — и не читал их. Это считалось прилично — много книг в доме. То есть это не было личной потребностью, просто в обществе существовали определенные формы престижа.
Г.А.: А я не думаю, что это было так уж плохо. Кто-то благодаря этому действительно начинал читать, хотя бы дети.
И.В.-Г.: В семидесятых годах, когда мы приехали, новые репатрианты везли с собой громадные библиотеки. Прошло лет десять, и библиотеки оказались брошенными. Когда в обществе есть другие приоритеты, когда не принято беседовать в салоне на литературные темы, покупка книг и чтение для большинства теряли всякий смысл. Остался какой-то маленький круг интеллигентов, для которых это действительно часть жизни, потребность. А остальным достаточно слова-рей, справочников и профессиональной литературы — для работы, и детективов для отдыха. То же самое происходит везде.
Г.А.: Я с тобой согласен. Но, знаешь, для меня Запад вовсе не является положительным примером во всем, хотя я всю жизнь им занимался профессионально. Конечно, многие в России покупали книги из престижных соображений, но этот рефлекс существовал, пусть даже на животном уровне: не прочел несколько страниц — не заснешь; или как будто не поел. А на Западе книга никогда не была так важна; и писательская профессия не была столь важна, как в России. Воздействие на народ Толстого или Солженицына — с чем это сопоставимо? Да, во Франции любили Гюго. Но кто, скажем, из американских великих писателей был так же чтим народом? Там была протестантская этика, и главную роль играл успех.
И.В.-Г: Да, мы так росли — с книгами. Мы в двенадцать лет Данте читали — неизвестно, зачем и что мы там понимали, но читали. Русский ребенок сначала спрашивал, что ты читал, а потом уж решал, дружить или не дружить. Но ведь это была не столько жажда знаний, сколько форма общения, времяпрепровождения, такая интеллектуальная жвачка. Но вот — могу сказать на опыте моих детей: они росли здесь и, как и все, читали какие-то совершенно детские книжки. А в 17-18 лет, уже в сознательном возрасте, пройдя определенный путь, они прочли ровно то, что читали мы. И это, в общем, происходит с каждым. Так может быть, это нормально — читает тот, кто хочет, и тогда, когда время наступило? И русское общество просто входит в нормальную ситуацию?
Г.А.: Наверное, ты права, но мне трудно об этом судить — я там, внутри. Наверное, в России все это происходит слишком быстро, и поэтому возникает такой «кессонный» эффект. Не только с чтением — со всем остальным тоже. Абсолютно так же у нас вышло с рынком. Зимой, в конце 91-го, нам сказали — с завтрашнего дня у вас, братцы, рынок. И начался хаос, потому что все структуры остались прежние, а цены стали «свободными»; вчера вечером бумага стоила, допустим, триста рублей тонна, а сегодня — три тысячи или тридцать тысяч; и все понеслось вскачь. Дикие налоги — причем новые частные издательства на два года от них освобождаются, а государственные платят — абсурд! Налоговые прессы такие, что вообще непонятно, как мы умудряемся работать. 38% — налог на прибыль, и еще 23% — НДС, причем эти 23% накручиваются на все отдельно — на бумагу, на полиграфию, на готовую книгу, на все. Мы посчитали, что с рубля дохода мы платим 87 копеек налогов. Да, нам дают субсидии, но при этом заработанные деньги отбирают; еще один бред. Я же говорю — кессонный эффект. Каждую минуту все меняется, одно решение нелепее другого, и в результате большинство государственных предприятий — не только в издательской сфере, мне просто проще говорить про издательства, это то, что я знаю, — застопорились и встали. Что ни возьми, хотя бы то же знаменитое акционирование по модели господина Чубайса: если я следую этой модели, то у меня издательством владеют вахтерши, гардеробщики, слесари, и это они диктуют мне, что издавать, а не я решаю и не мои редакторы; мои акционеры говорят мне — давай дивиденды, и они правы, кушать-то им хочется. Мы, к счастью, пока не акционируемся; но вот книжные магазины и книготорговые базы почти все приватизированы, и это полная катастрофа. Они отданы неизвестно кому — всему коллективу; и это еще лучший вариант, потому что им может владеть и мафия, кто угодно — все, кто купил акции. И этот бывший книжный магазин или база начинают торговать чем угодно — жвачкой, презервативами, всем, на чем можно заработать; книгами тоже торгуют, но это уже второстепенное занятие.
И.В.-Г: Подожди, но ведь это их дело, чем торговать, если это частный магазин?
Г.А.: Конечно. Если ты, например, завтра решишь открыть магазин, то тебе и соображать, что там продавать. Но — ты открываешь новое, частное дело. А эти приватизированные мага-зины были когда-то государственными, предназначались для торговли книгами и издательства на них рассчитывали. А теперь оказалась разрушена вся система книготорговли, которая — хороша она была или не очень, — существовала много лет. Издательства в России вообще никогда не имели складов -были магазины и были оптовые базы; а сегодня и те, и другие приватизированы, никто не знает, на чем они собираются специализироваться, и издательства в одночасье оказались завалены собственной продукцией, для реализации которой у них нет ни технического обеспечения, ни кадрового, ни финансового. Конечно, мы постепенно выходим из положения, строим свои склады, учимся торговать, но… у нас нет времени. Если книга продается три месяца, она становится убыточной, потому что инфляция за месяц съедает все и рентабельность, заложенная вчера, не срабатывает за такой срок. Мы начинаем сокращать тиражи, чтобы оборот был быстрый, -и тут возникает еще одна проблема: вся полиграфия до сих пор была нацелена на огромные тиражи, и сейчас это должно по ходу дела перестраиваться. Конечно, это все равно пора делать — полиграфия страшная; но это — огромные вложения, а кто их будет делать? Государство не может и не должно; мы все, обобранные налогами, тоже не в состоянии. Так и получается — куда ни кинь, всюду клин.
И.В.-Г: И вот при всем этом издательства все-таки существуют, книги издаются, люди покупают их. Что побуждает людей создавать издательства? Как тебе представляются перспективы издательского дела в России, хотя бы на ближайшие годы? Кто выживет, кто погибнет?
Г.А.: Да, издательств много. Я боюсь ошибиться, но по-моему, в России их сейчас зарегистрировано что-то порядка 6000. Побуждения самые разные, и это нужно различать. Из этих шести тысяч большинство издают одну-две книги в год, ну, пять. Там много разного и темного. Есть такие, что существуют два года, пока есть освобождение от налогов, а потом исчезают в неизвестном направлении. Есть фирмы, где сотрудники открыто говорят — а нам доходы не нужны, наше руководство не требует. Эти, конечно, существуют за счет чего-то другого -то есть это просто отмывка денег. Первое время такая отмывка шла через кино — было снято около двухсот фильмов, которые просто не вышли на экраны, не потому, что их «не пропустили», как это могло быть раньше, а потому, что их снимали вовсе не для этого, а чтобы списать на них огромные деньги. Но потом оказалось, что с книгами все это проще — и процесс не такой сложный, и оборот быстрее, и людей участвует меньше. Наконец, часть этих мелких издательств действительно честно выпускает книги и хочет их выпускать, но я не думаю, что многие удержатся — слишком большая конкуренция, слишком большие налоги, рынок неизвестен — мелкому предприятию просто не выстоять. Ну, а будущее, мне кажется, за серьезными крупными издательствами, такими, как «Терра», «Радуга», еще несколько. «Радуга», как и мы, как «Детская литература», — это старые, на частичном субсидировании. «Терра» была создана четыре-пять лет назад. Это как раз серьезное предприятие, ее хозяин, Сергей Александрович Кондратов — высокопрофессиональный книготорговец в прошлом, человек, знающий и любящий книгу. Я думаю, что такие крупные структуры, как «Терра», которая действительно создала себе определенный имидж и работает в очень широком спектре, выживут. Надеюсь, что выживем и мы — я считаю, что программы, которые у меня есть на ближайшие годы, достаточно серьезны и будут поддержаны, так что мы сможем по-прежнему удерживать низкие цены на книги. Еще один путь, который я вижу, — это концентрация на западный манер, слияние. Я уже говорил, что мы сделали с «Террой» несколько совместных изданий; видимо, это будет продолжаться. Сейчас мы думаем уже не только о совместном издании книг; мы обдумываем возможность создания структуры типа книжного клуба и собственной оптовой реализационной сети: подписка, рассылка каталога непосредственно читателям; тогда нам удастся убрать это промежуточное звено жулья или просто ненадежности. И это, очевидно, путь — слияние серьезных издательств, создание крупных жизнеспособных структур.
«Зеркало» (Тель-Авив)
