ДЕНЬ СЕГОДНЯ
***
1
Белая кровь убывает. Эритроциты сжимаются в атомы тьмы.
Амфитеатр пустеет.
Старый Дионис, на тирс опираясь, стоит у каймы
красного отблеска. Зябко. Ну что ж, и пора уже. Скоро Леней.
2
Он не заметит автобус, открытую дверь, но, скакнув
взглядом за ним, поспешит по шнуру запаленной шутихи.
Купол темного воздуха, отскочившие блики
на дрожащих румянах жонглера, еще не сказавшего код
остановки движенья.
3
Плащ натянув, усталый, на плиты присядет.
Синим и желтым селенье мигает с горы.
Резкий борей рвет поредевшие пряди
в каплях влажных огней.
Свет пропилеи
в этом извилистом вади
разве только водою под шмыгнувшим носом блеснет.
4
Эвий надменный, он встанет
и мимо рекламных щитов,
еле приметно шатаясь,
домой поплетется.
Там не проснется уже Ариадна —
не в пеплосе спит.
Камень винный скрипит на зубах.
О, Дионис, какой это страх —
не пьянеть, быть трезвее собственной тени,
когда сердце замрет и зайдется
лишь от тяжести скользких ступеней.
* * *
Ты, разбегающееся дробной тенью,
альпийской сгущенной непогодой,
гудком парохода.
Мяч, затерявшийся в складках опавшей сетки.
Мяч, словленный на лету.
Мяч, выпущенный мимоходом.
Ты — трава, реестр перечислений,
лучи, направленные на я.
Я — темно и скорченно в кресле под старым пледом.
Я — больное, слушающее какие-нибудь, скажем, спиричуэлс,
затягивающие в черноту еще большего неотражения.
Я, желающее сделаться ты.
Я — коридор вагона, когда, пошатнувшись,
думаешь весело: вот, началось.
Но хрящи выравниваются состава,
и опять обрушена переправа.
День сегодня был дольше и протяженней
самого себя.
Дом казенный, три возвращенья, автобус,
по дороге мерещился голос листвы, растений,
хромота бликующих совпадений.
Вот когда показалось: все, что любимо,
но разрозненно непоправимо,
все прозрачней становится, ускоряясь,
раскаленной стрелой устремляясь в завязь.
* * *
D.S.
Он говорил: «Это умопомрачение странно».
Вся комната сдвинулась, медленно закружилась.
Cabernet Sauvignon, след от стакана
в словаре, раскрытом на слове «милость».
«Милая смерть, — продолжал он, глядя
в эти глаза (но Иосиф тоже не отрывался),
— я тебя разглядел не сразу,
но теперь неразлучен, поскольку ты вся
здесь, в этом теле, под этой кожей,
в этой чеширской улыбке летящей.
И если правда ты так на него похожа, —
мне бы хотелось встречаться чаще».
2
Утро трепалось ветром, все собиралось в складки,
пересекалось тенями густо-воздушных ниш.
Разбегались влажные отпечатки
только что бывшей жизни.
Мяч. След колеса. Башмака. «Ты спишь».
Это Иосиф подумал о том, кто где-то
в темно-зашторенном свете
бледен на высветленной простыне.
И только сумрачный луч, моментально тускнея, отметит
фон и того, кто на нем, кто Иосифа видит во сне.
1995
* * *
Ты вынырнешь из сна
Ведомый голосом из тьмы – в другую,
в волокнах сумерек,
по-над природой, Где непогода, где качели
двуглавые в траве-шенгрюни
скрипят, как мобиле, с одышкой,
и ты, подушке
вверяющий по струйке слюни
и сердце, что, казалось, живо
пока для чести,
зашкаливающее пугливо
за скорость двести.
