ПАМЯТИ ПОЭТА ВЛАДИМИРА ГЕРШУНИ

Все чаще приходится писать прощальные тексты об умерших друзьях
17 сентября 1994 года умер в Москве от лейкемии Владимир Львович Гершуни. Есть редкие книги, есть редкие картины, есть редкие люди. И среди этих редких людей Гершуни был фигурой не просто уникальной, но и незаменимой. Не хочу банализировать память умершего друга такими словами, как бескорыстие, честность, справедливость, хотя все это было, и было в количествах намного больших, чем это требуется в жизни. Гершуни был блестящей творческой личностью — обладал генетическим чувством слова, но в своих гражданских странствиях он совсем не заботился о сохранении написанного им. Многое хранил просто в своей мощной памяти, другое было рассеяно на случайных клочках бумаги. При всей его необычайной литературной одаренности Владимиру Гершуни было не до поэзии — всю жизнь он боролся с советской властью, точил ее, как муравей — собирал исторические сведения о преступлениях большевиков, распространял антисоветскую литературу, пропагандировал и возбуждал дух свободомыслия. Круг его деятельности распространялся от простых рабочих до рафинированных эстетов — всем он нес свет политического просвещения, Гершуни был последним народником в русской общественной истории. Он родился в 1930 году и в 19 лет (в 1949 году) уже был осужден на 10 лет спецлагерей за создание юношеской антисталинской подпольной группы. Университеты молодой человек проходил, как это часто было принято, в тюрьмах и лагерях, где судьба его свела и с А. Солженицыным, и с А. Белинковым, и с Г. Померанцем, и с многими и многими другими людьми, имена которых потом выплыли на поверхность новой русской истории. Позже Гершуни принял участие в собирании материалов для солженицынского «Архипелага» — есть в этой знаменитой книге частица и его труда. Чаша брежневских политических психушек, конечно же, тоже не обошла Владимира Гершуни. Пять с половиной лет сталинских лагерей, пять с половиной — застойно-либеральных брежневских психотюрем – кто знает, что хуже, но Гершуни безрассудно во все времена шел навстречу судьбе.
Теперь, когда Володя Гершуни закончил свое земное существование, наступило время дать жизнь тому, что было им так беззаботно рассеяно в политических странствиях. И этот мой памятный текст является также и призывом ко всем тем, кто имеет какие-либо сочинения Гершуни, прислать их для дальнейшей публикации.
Ниже мы печатаем статью Юлия Телесина о палиндромах Владимира Гершуни. Материал вышел в журнале «АМИ», который был издан в 1973 году в Иерусалиме и давно стал библиографической редкостью. В этом же номере была также впервые опубликована проза Венедикта Ерофеева «Москва-Петушки», которая тогда бродила в рукописи по всему западному миру, и никто не хотел ее печатать.
Владимир Гершуни не мог и не хотел оторвать себя от российской жизни которой он был предан до конца, но Израиль всегда был предметом его гордости и благоговения – такая знакомая нам еврейская перекличка судьбы. И нет ничего случайного, что именно на страницах израильской печати имя Гершуни снова и снова находит себе пристанище.

Михаил Гробман 

 

ВЛАДИМИР ГЕРШУНИ – МАСТЕР ПАЛИНДРОМОНА

Юлиус Телесин

 

Перевертень, или по-гречески палиндромон («бегущий назад») — это текст, не меняющийся при обратном чтении. Это может быть одно слово: оленинело*. Или фраза: Леша на полке клопа нашел. Иное насекомое требует фразы из двух палиндромонов:

Иной вождь удостаивается целого четверостишия:

---

* Сочинил М. Левин, Иерусалим.
** Считается, что симметрию палиндромона существенно не портят лишние мягкий и твердый знаки, Й вместо И, удвоенные буквы вместо одинарных.

 

Последние два примера принадлежат В. Гершуни. «Стихи» из строчек палиндромонов составлялись и раньше. У В.Хлебникова, например, есть целая поэма. В советском журнале «Наука и жизнь» (1966, №7) помещен очерк В. Хромова по истории палиндромона. Там же статья поэта В. Кирсанова. Он пишет:
«Палиндромон представляет из себя с точки зрения поэта своеобразную саморифму. Слово как бы рифмуется с самим собой, а в сложных перевертнях целая строка, справа налево и слева направо, напоминает точную начертательную рифму, которая при хорошем чувстве языка ощущается и слухом как искусное звуковое построение. Когда я произношу палиндромон: «Мечтатель! Летать чем?» — то возникает не только звуковой, но и смысловой, образный, то есть поэтический эффект, близкий к эффекту блестящей и неожиданной рифмы, неотделимой от мысли и образа».
Каменщик Владимир Гершуни (1930 год рожд.) — мастер палиндромона. На Западе он больше известен с другой стороны.
«Гершуни — человек с необычайно развитым инстинктом справедливости. Противодействие лжи, насилию для него — не часть жизни, а вся жизнь».
Так писала в 11 выпуске (31 дек. 1969 г.) выходившая в Советском Союзе «Хроника текущих событий» — журнал неофициальный. Официальное же мнение таково: поведение В. Гершуни не только является отклонением от нормы, но и представляет общественную опасность. Вот почему он не только признан ненормальным, но и помещен в специальную (т. е. тюремную) психбольницу. Подробнее читатель может познакомиться с биографией В. Гершунии в 11, 13 и 19 выпусках упоминавшейся «Хроники»־(см. 3, 4 и 9 специальные выпуски «Посева»). Мы же приведем примеры его палиндромонного творчества.
Прежде всего — отдельные строчки. Некоторые из них входят в более крупные композиции, но интересны и сами по себе.

Дебри — мир бед.

Ищет ум у тещи.

Аспид, о, роди пса!

Тень гор дрогнет.

Цени в себе свинец.

К сиренам? А не риск?

И о плаче, печаль, пой.

Сила покоя — окопались.

Ямы виртуоз, о, утри вымя!

Рань. Офицеров дворец и фонарь.

Цезарь! Бог! Образец!

Минога, а гоним (о поэте И. Сельвинском).

Не обуян я у боен (в той стране не каждый может так сказать о себе).

Кот-советник, о, покиньте восток!

(будучи написано несколько лет назад, это вдруг приобрело злободневность, так что можно порассуждать о пророческом даре автора!)

Солоп зебр без полос (сленг карбонариев).

Затем — короткие е композиции — от двух до четырех строк.

Гол, а налог
Тащат!

(по-видимому, автор имел в виду бедственное положение американских налогоплательщиков).

И не царь, а цени,
Тина монархии их рано манит.

Последнее двустишие довольно историософично.

Я иду — сове левосудия
ее честь
отсечь.

(Не иначе, как процессом над Анжелой Дэвис навеяно!)

Следующие строфы имеют четкую логическую структуру:

Апельсин как ни слеп, а
мандарин как ни рад нам,
но милее лимон.

Сирень — не рис,
Камень — не мак,
Иден — не Кеннеди.

А сор Эроса
летел,
А мед Эдема
течет.

А вот два стиха о процессе творчества:

Я пишу, шипя,
И машу ушами,
И огонь ногой
Я тушу шутя.

Я нем — меня
Лишил Амур ума,
А муза — разума!

А вот и более длинные произведения:

Мело полем
На рубеже буран
Игру пурги Уняв, я вяну,
Мету путем
И еле темп метелей
Унял. Кляну.

У скал плаксу
Леди видел
(А леди сидела),
Леди Бог обидел.
О леди — дело!
О резон — о, вон озеро!
О, лети, тело!
Тело — полет —
волн лов…

(Информация «А леди сидела» имеет в советских условиях специфический смысл.)

Откуда в аду кто?
Арбитр Тибра,
Роз и веры ревизор,
Чар врач
И лекари ракели
И лихари Рахили,
И матросы сортами,
И мадьяры рядами,
Иуда, премьер Падуи
(он в аду давно),
И Матисс с ситами,
И Максим с мисками,
И макси — кисками,
И марксист с искрами.
И илот Анатолий…
Ад — жажда!
Ад — жар. вражда!
Ад гонит иногда.

Что касается марксиста, то, вне всякого сомнения, имеется в виду какой-нибудь ренегат, изменивший делу марксизма (вроде Э. Фишера или Р. Гароди) и именно за это попавший в ад.

Наконец, приведем легкомысленное стихотворение о любви лингвиста:

Роза зорь,
Демон, но мед.
Соло голос,
Тело — полет.
А зубов обуза!
Утро во рту —
То рот
Могуч межи жемчугом.
…
И с репу перси,
А руки пэри — пир эпикура.
Ишь ударила лира души!
Конец оценок
…
…
Ей не претило ли терпение?
Ах, филолог! Голо — лиф! Ха!
У дивана на виду
О, к ноге легонько!
На вид ангел, а лег на диван!
Мечта! Дал бог обладать чем!