И тогда скелет разлетелся на кусочки
Этот Марк с самого начала был неприятным. Он сходу говорил гадости, легко впадал в ярость, матерился, брызгая слюной, и сразу бросался в драку, как-то бессмысленно, но больно молотя противника руками. Но хуже всего то, что его было жалко. Особенно когда он потом извинялся, улыбался немного приниженно; казалось, действительно раскаивался и хотел быть принятым в компанию. Первые несколько раз и прощали, и принимали, но хватало его ненадолго, и все повторялось снова.
Вот только в прошлом месяце их вдвоем снова водили к директору. Разбирались, кто виноват. Как будто неясно, кто. Оська ему сразу сказал, еще давно: еще раз скажешь матом про мою маму, – да хоть про чью маму! – я тебе дам в морду. Но Марк же псих, он нарочно нарывается. Ну, и получил. Разорался сразу, сплошной поток бессвязных ругательств, ногой ударил в живот. Оська упал, так Марк еще по голове ногой ударил. Тут уж на него Бенька с Борисом навалились. Учителка прибежала, руками замахала, завопила «тафсику! тафсику!» – мол, прекратите. Ну, и понеслось: нельзя внесколькером на одного, вообще нельзя драться в школе…
Отстранили всех от учебы на неделю. Тоже мне, наказание! Оська и так уроки прогуливал. А что там сидеть, когда он почти ничего не понимает? Не дается ему этот язык. Не больно-то и хотелось.
Мама расстроилась. Ей не нравится, что он школу пропустит и что будет оставаться один: она на работе, старший брат Гринька в школе до вечера. Но Оське ничего, даже лучше, когда никто не пристает с «перестань все время пялиться в телефон». А школа – что школа, он все равно почти ничего не понимает, так что какая разница.
Маме тогда звонил отец этого чертова Марка. Объяснял, что у мальчика нервная организация, переживает, что его из родного Екатеринбурга сюда привезли, да и в семье у них нелады, вы уж простите, он просто не знает, что делать. А не надо ничего делать, надо просто кое-чего не делать: не орать подлые вещи, не материться, не бросаться на людей! Но мама ему так не сказала, угукала только в телефон. Ей тоже его жалко стало.
Пару недель назад еще один новенький пришел. Из Казани приехал, зовут Амиль. Ну, тут как кого только ни зовут. И вот этот Амиль сразу с Марком сдружился, они теперь вдвоем всюду ходят. Но если Марк сразу кричит и драться бросается, то Амиль шепчет грубое и бьет исподтишка. Пройдет мимо и тихо так, незаметно, подножку поставит, в бок толкнет или ущипнет больно. А сам в это время в другую сторону как бы смотрит, лицо невинное. И еще он ябедничает. Если ему показалось, что кто-то заметил, что он сделал, он сразу начинает плаксиво подвывать: «Чего ты ко мне лезешь, я тебя не трогаю!» Противно.
Борис сказал: «Давай его поколотим! Дадим пару раз, чтоб перестал к нам приставать!» Но Оська не захотел. Ну его, он маме обещал, что постарается не драться. Вот если Амиль или Марк снова полезут, придется все же, наверно.
На геометрии был тест. Там такая табличка, в правом столбце написаны слова на иврите, а в левом надо нарисовать картинку. Понятно, что надо нарисовать круг, там, или квадрат, или еще что-то. Но для этого же надо понимать, что написано! А Оська не понимает. Полез за телефоном, чтобы в словаре посмотреть. Тут же подскочила Яэль, учительница, и пальцем трясет, мол, нельзя. Оська ей сказал, что не понимает, а она что-то ответила, типа, это тест и ты должен сам знать, и снова отошла. Ну, он и сдал пустой листочек. Не угадывать же!
Хорошо Борису, он тут родился и, хоть потом с пяти лет и не жил здесь, но как-то быстро иврит вспомнил. Правда, он на любом языке путает ромб с трапецией. А Оська вот не путает, а толку с того? У Бориса за тест 65 баллов, а у Оськи шиш.
Марк и вовсе в каждой графе неприличные картинки нарисовал. Его опять к директору водили. Оська ему даже посочувствовал. Было понятно, почему Марк так сделал.
На баскетбольной площадке к Оське с Бенькой подошли пятеро. Арабские мальчишки, года на два постарше. Ну, перехватили мяч, ладно, можно и вместе поиграть. Хотя Оська напрягся немного, конечно. Минуты три покидали, потом один зажал мяч подмышкой и спрашивает: «Палестина или Израиль?» Бенька замялся, а Оська ответил: «Израиль». Ну и получил в глаз. Бенька, впрочем, тоже получил, хоть он и молчал. Дрались недолго, мужик какой-то издалека закричал что-то и в их сторону пошел. Ну, те и убежали. Мяч с собой прихватили. Обидно было ужасно. Не потому даже, что мяч свистнули, а что они сильнее были и ничего нельзя было сделать.
Глаз мама промыла. Но он все равно заплыл, и коленка разодрана и болит, по ней ногой зафигачил тот, что был пониже и потолще. Но Беньке даже хуже, ему камнем в шею попали – они камнями бросались, уже убегая.
Маме звонили из школы. Оказывается, Марк с Амилем нажаловались родителям, что это не они, а их бьют все время. И те пошли к директору. Мама опять расстроилась. Говорит, они не хотят разбираться, потому что все равно не могут: какие-то русские мальчишки, черт их поймет, что там у них происходит. Кто первым пожаловался, тот и прав. Не подходи к ним совсем, говорит. А как это – не подходи? Все ж на перемене в одном дворе толкутся.
Они сами дорогу перегородили, Марк говорит: «Вот будете теперь знать, как воображать!» Ну, он на самом деле не так сказал, а грубо. А Амиль вдруг просто взял и плюнул Борису в лицо. Борис побагровел даже, схватил Амиля за руку и дернул. Тот как заорет: «Пусти, что ты опять лезешь, я тебя не трогал!» Ноющим таким голосочком, гадким. Вывернулся и побежал в школу. Марк за ним. А Борис, Оська и Бенька следом.
На лестнице Яэль стояла, кричала что-то, а что – непонятно. Но все равно останавливаться было нельзя, эти уже в коридор свернули. Забежали в кабинет биологии, уже стали дверь за собой закрывать, Оська бросился вперед, еле успел. Вбежал – и полетел головой вперед, Марк ему подножку подставил. Врезался прямо в скелет, который в кабинете стоял. И тогда скелет разлетелся на кусочки, а Оська свалился прямо посреди каких-то костей. Лежит и слышит, как Амиль хихикает, Марк матерится, а Бенька с Борисом тяжело дышат.
Тут как раз и Яэль подоспела.
В общем, был скандал. Директор, звонки родителям, опять отстранение от учебы. Оська оказался виноват больше всех: скелет-то под ним развалился, а это вандализм.
Привели тетку, учительницу другого класса, она по-русски кое-как говорит.
– Йоси, – говорит она Оське, – давай поговорим за ответственность. Ты знаешь, что это такое?
Оська кивнул, но в разговоры вступать не стал. Пустое все это, никакого толка из разговоров с ними не будет, это уже ясно.
– Хорошо, – говорит тетка, – тогда напиши объяснение, напиши, что ты думаешь об ответственности. Это очень важно. И директор тоже велел.
И оставила его в классе писать.
«Я не просил привозить меня в эту страну, – писал Оська, захлебываясь слезами и почти ломая карандаш от нажима. – Я не просил учить этот язык. Я не просил отдавать меня в эту школу. Я не хочу тут быть. И я не чувствую за это никакой ответственности».
– Представляешь, – мама говорила по телефону, а Оська подслушивал, – они теперь требуют, чтобы я его показала психологу. Говорят, неадекватное отношение, надо корректировать. А какое отношение, они думают, было бы адекватным? Господи, застрелиться хочется.
Только этого не хватало! Оська решил, что он пойдет к психологу. Лучше уж он все это перетерпит, чем мама застрелится. А когда вырастет, возьмет маму, и они все уедут отсюда. Куда-нибудь.
