РАССКАЗЫ О МЕРТВЕЦАХ
КОЛИНА БИОГРАФИЯ
Коля Котрелев мечтал стать академиком.
Это началось еще в школе, когда он на задней парте, опустив руку в карман, тихонько онанировал, глядя на молоденькую учительницу литературы. Могучие второгодники ловили его на этом мелком грехе и колотили, а однажды, на большой перемене, сняли с плачущего Коли штаны и вылили между ног большую школьную чернильницу.
Потом был университет, изучение итальянской романтики, приятели из диссидентов, знакомства с абстракционистами. Печальные школьные годы остались позади; Коля воспитался в бледного золотушного юношу, писал стихи и был влюблен в маленькую хромоногую поэтессу.
Но мечта о блестящей карьере осталась, а вместе с ней остался и детский грех, который к этому времени укоренился и стал чем-то привычным, родным и обязательным. Изнывая в истоме, Коля представлял себе хромоножку, обнаженную, нежную, любимую… Так проходили дни, между Леопарди, собственными стихами и горячим юношеским воображением, воплощенным в сладостные стоны.
Какое-то время работал Коля в маленькой районной библиотеке, но, после того, как там стали пропадать дефицитные книги, ему намекнули — он понял и уволился, обиженный на всех, особенно на евреев. Постепенно Коля научился зарабатывать на хлеб случайными переводами и другими мелкими работами.
Через 20 лет, уже в годы перестройки, Колю видели в Измайловском парке — он стоял на перевернутом ящике и проповедовал опрощение через любовь к самому себе — на седенькую бородку текли мелкие слезы. Иностранный японец щелкал фотоаппаратом, поотдаль стояло несколько зевак из провинции.
Умер Коля тихо и незаметно. Через несколько дней после его смерти соседи, почуяв ужасный запах, вызвали милиционера. На Колиной кровати лежал большой студень в виде человека. На уровне груди в студне лежал большой итальяно-русский словарь в 150.000 слов.
1994 г.
ВАЖНЫЙ ЧЕЛОВЕК
К Целкову должен был важный человек прийти. Жена Тоня, красивая русская женщина, пироги спекла, потому — что гость французом был. Ровно в семь вечера — звонок в дверь и в прихожую юркнул маленький человечек, за ним секретарь, а телохранители по ту сторону, на лестнице остались. Важный человек пирожок цоп пальчиками и скорее картины смотреть — времени в обрез. Целков свои холсты расставил и в спальную комнату пошел за дополнением. А важный человек по картинам ползает, принюхивается, наслаждается искусством. Вокруг пузыри зубастые нарисованы и у самого главного рот раскрыт и оттуда три костяшки торчат. Тоня из кухни вошла — Ах! — кричит — Олег, Олег! — Целков прибежал — секретарь на полу валяется с откушенной ногой, а от важного человека только галоши остались и рукав от пиджака скомканный лежит. Телохранители ворвались — туда-сюда — за картину, под картину — да так ничего и не нашли.
Скандал был страшный, на весь Париж. Целкова с Тоней даже хотели обратно в Россию выслать, да потом как-то все забылось, и больше этого случая уже никто не вспоминал. Только Целков немножко жалел, что такой хороший клиент пропал.
1994 г.
МУХА
Философ Борис Гройс пошел помолиться в церковь на Неждановой. Крестил грудь истово, но краешком глаза следил за бабками, вечно населяющими храм. Бабки жгли свечи, шептали, вздыхали и от них веяло чем-то чужим, не интеллигентным, не благостным. Встал Гройс на колени, лбом к полу прижался и вдруг слышит тихо-тихо так, словно во сне, шепоток — Проклятые жиды, как мухи, и в доме Божьем от них спасенья нет — Похолодело все внутри философа — Ну — подумал — Сейчас бить, наверное, будут — Так ему захотелось съежиться, стать маленьким и за иконостас спрятаться. И чувствует вдруг, пиджак на нем растет и штаны, ручки-ножки ссохлись, крючками покрылись и в мгновение ока стал философ мухой. Тут и Кафка ему в последнюю минуту вспомнился, и какие-то обрывки умных мыслей промелькнули, а потом в маленькой головке стало пусто, прохладно и светло. Вылетел Гройс из церкви и полетел по городу.
Этот наш печальный рассказ был бы неполным, если бы мы не упомянули, чем кончилось дело. Летая по московским помойным дворам, залетел Гройс и на Сретенку. Попал на десятый этаж большого дома, пахнущего кислым супом, и сел отдышаться на какой-то листок. Художник Кабаков, а это был он, взял линейку и точным ударом маэстро прихлопнул философа Гройса.
1994 г. «Зеркало» (Тель-Авив)
