Рассказы о мертвецах

 

Михаил Гробман

 

ГОСТЬ

Пивоваровы сели обедать, как вдруг — стук в дверь. Вошел чело­век с письмом от друзей из Киева. Пригласили за стол. Губы у гостя си­ние и только ложку поднесет — пу­стая. Разговор не клеился, а в ком­нате стало гулко и как будто сыро.

Гость в темном костюме и при гал­стуке, сидит как-то прямо и безгла­зо. И запах странный неприятный все сильней и сильней. И неожидан­но под столом раздался страшный кошачий вопль. Все — под скатерть — пусто, выпрямились — нет гостя. Только там, где его руки стола каса­лись, — серебряная пыль и тарелка полна до краев какой-то кровавой гнилью.

 

В ТРАМВАЕ

Трамвай пришел с опозданием и люди набились в него так, что руки не поднять. Катю грудью к чьей-то спине прижало. Публика болта­ется молча на поворотах, лиц не видно, свет какой-то серый, пыль­ный и дышать в нем трудно. Хочет Катя повернуться к выходу — не мо­жет. Люди вокруг все тверже стоят, как костенеют. А Катю уже кто-то по коленям гладит и выше. — Гражда­нин, — рванулась она, а тот повер­нул к ней голову — из-под шляпы белые глаза пусто смотрят. И все повернули к ней свои мертвые го­ловы с синими языками наружу.

На следующей остановке трамвай опустел, как вымели. Новые люди вошли — на полу лежит голое Катино тело, все в синих следах и слюне.

 

ДВЕ ДЕВУШКИ

Ситников чистил кастрюлю, ког­да пришли две девушки и попроси­ли показать картины. Ему было при­ятно, что они такие молодые, све­жие и совсем незнакомые. Девуш­кам Ситников любил показывать смелые сюжеты и был доволен их смущением. Ситников увлекся, по­казал много и не заметил, что комна­та наполнилась желтым странным светом. А девушки как-то поблекли и вытянулись. И когда он наклонил­ся, чтобы что-то объяснить, вдруг они протянули к нему руки, и он почувствовал на затылке прикосновения острые и холодные, словно лед. Ситников сам не слышал, как он тонко закричал. Девушки бро­сились за ним в спальню, он про­скочил, а они застряли в дверях, как приколотые, и стали царапать и грызть косяк. И тут синий свет вы­светил их изнутри и пошел мерзкий белый дым и все исчезло.

Утром Ситников пришел в себя, на голове — кастрюля, ногти синие, как у покойника, а все старинные иконы в спальне покрыты слизким вонючим налетом.

 

ПОХОРОНЫ

Пришли к Яковлеву, позвали на похороны. Яковлев как был в май­ке, бросил кисточку и пошел. В автобусе ему все тюльпаны мере­щились. А приехали на место — гроб стоит закрытый, восковые вен­ки стоят, представитель профкома ходит из комнаты в комнату, а близ­кие родственники застыли, как ока­менелые. Людей полно и тихое жуж­жание в воздухе раздается. Яковлев к гробу пробрался, смотрит на гроб и губы скривил. Не успел и трех минут постоять — крышка вбок по­ехала и из гроба встает Иванов, одет чисто, красиво, выбрит, причесан и улыбается. Совсем живой. Только на ногах вместо туфель — тапочки.

 

ВЕРОЧКА

К Кабакову в мастерскую под кры­шей пришла его подруга Верочка. Целует его, обнимает, нежной ще­кой к уху прижимается. Кабаков раз­нежился — весна, солнце, настро­ение хорошее. А Верочка все при­ятней и приятней целует, и уже ру­башку ему расстегнула и ладошка­ми грудь ему гладит и пальчиками тонкими к жилке на шее тянется. И тут кто-то в дверь постучал, так настойчиво. Верочка — прыг к окну, и в проем с седьмого этажа — как будто букет выбросили.

Кабаков к двери — открыл, а на пороге его подруга Верочка — блед­ная, как мел. — Какой ужас — го­ворит — сейчас внизу девушка раз­билась, из окна прыгнула, милиция, народ, весь тротуар кровью забрыз­ган — какой ужас.

 

КЛОПЫ

Валька Воробьев жил в Тарусе. Водку не пил, ни с кем не встречался, каждый день ходил на этюды. Иногда к нему гости приез­жали.

Однажды вернулся Валька — в избе за столом девушка сидит. Ста­ли разговаривать, Валька чай за­варил. Стемнело. И тут девушка замолчала, побелела — в глазах странный желтый огонь горит. А из всех щелей, из-под обоев, из дивана сплошным слоем клопы по­шли. Валька до девушки дотронул­ся, его как током ударило, а она — хлоп об пол — и нет никого. Толь­ко клубок кислой пыли и клопы ше­лестят. А на полу большое желтое пятно, как выжженное.

Утром приехал Акимыч, хозяин, Валька ему никак не мог объяснить — откуда это пятно на полу.

 

ЦВЕТОК

У инженера Николаева была хо­рошая анкета и его послали в Индо­незию. После трех дней в столице Николаев выехал на объект в джун­глях. Как-то Николаев пошел погу­лять. Его долго искали и не могли найти. Прошло две недели, и вдруг пришел охотник и позвал людей. Тело Николаева лежало в большом пятнистом цветке и до пояса рас­творилось в багровой жиже. Корич­невые щупальцы оплетали руки и шею. Стоял ужасный сладкий запах. Никто не решался подойти, и тогда послали за крючьями и вытащили Николаева, а цветок облили бензи­ном и сожгли.

 

ПОРТФЕЛЬ

Юрий Витальевич Мамлеев все свои сочинения всегда носил с со­бой в школьном портфеле. Придет в гости, достанет тетрадку и читает. Переписывать никому не давал, а второй экземпляр хранил у тетки под матрацем. Однажды, в холод­ный осенний вечер, сидел Юрий Витальевич в одном уютном доме и пил чай с малиновым вареньем. А хозяйка дома — Ниночка — не­заметно подобралась к портфелю и открыла его. Портфель упал и оттуда выкатилась маленькая мер­твая окровавленная старушка. Все ахнули, но сделать уже ничего было нельзя.

 

СОСИСКИ

Художник Штейнберг ел с по­хмелья простоквашу. По краю стола бежал маленький таракан. Штейн­берг сшиб его щелчком и наступил тапком. День начинался мутно. Сле­пое небо незаметно лежало за ок­ном.

Было такое ощущение, что кто-то смотрит ему в спину.

Штейнберг развел краски. Надо было срочно закончить холст для представителя Дойче банка. Пред­ставитель уезжал через две недели в Германию.

Какой-то тонкий дребезжащий звук стал заполнять воздух. Он со­чился из-под дверей ванной комна­ты и был негромок, но керосин в банке пошел волнами.

Штейнберг оглянулся, под дверью лежала яркая полоса света. Створка медленно отворялась, об­нажая итальянское биде, мохнатые полотенца и розовое ванное коры­то.

Штейнберг медленно, с опаской, но движимый хозяйским правом вошел в малое пространство ванной комнаты.

Из сточных отвертий вылезали сосиски. Розовые, упругие, соеди­ненные короткими перешейками, гигантские мясные бусы шевели­лись, вздрагивали, громоздились и пухли, распространяя запах варено­го белья.

Дверь захлопнулась со сдавлен­ным глухим звуком.

Вечером пожарные разрубили дверь ванной комнаты — на них хлынула жидкая розовая масса, клубки пустых сосисочных презер­вативов, полотенца, грязная одеж­да, туалетная мелочь.

Штейнберга там не было.

 

«Зеркало» (Тель-Авив)