Погода
Дождь в Тель-Авиве прошел ранний утрой, в июне,
прямо у глаз моих, тихо — бесплотный, сквозной.
Купы дерев и дома с облупившейся краской
дождь — словно сон обнимает младенца — объял.
В благословеньях лицо мое вымокло, шевелятся губы.
Свет прибывает — опору находит на плоскости крыш.
Тысяча лет — как вчерашний наш день, день вчерашний
впитан и всосан облезлою краской домов.
Время цветенья любви, неповторимой,
как рука расцвела б у запястья. Медвяный инжир
колет язык, в гортани першит и щекочет.
Тело наполнено говором, как телефон,
и придуманный дождь в этом теле шумит и струится.
Вся бесславная правда о том, что случилось
Вся бесславная правда о том, что случилось, о том,
что теперь с моим сердцем, а ты
пребываешь и дальше в северо-южном своем
очаровании, с улыбкой святой. Святой? — но любовь
не в словах и не в нас уже больше, она отошла
в область преданий, в историю; царский сын взаперти у богини,
любовь — против нас, она — не волны волос
на вес золота, и не влажная эта вот ночь,
вся пропитанная нежностью нашей.
заблудившейся в венах входя, выходя
сквозь захлопывающиеся створки,
а пустота —
тяжеленною гирей висит на душе: снова вечер
вечер догнал, догнал полдень, меня и тебя догоняет.
А повесть сама о себе повествует, а мы
только рты разеваем.
И нежность,
сама наша нежность
разметалась и корчится, как под насильником, на земле.
